На следующий день мы остались на ночь в пригородной гостинице, где смогли обработать раны и восстановиться после утомительной и бессонной ночи. Как обычно, мне выделили номер вместе со Стефано, а Доменике — с Паолиной. И только мы, измученные дорогой и вчерашним происшествием, уснули, как в дверь к нам постучали.

— Алессандро, Стефано, — раздался из-за двери тихий, но обеспокоенный голос Доменики. — У меня очень серьёзный разговор. Прошу, уделите мне пару минут.

Испугавшись, мы, в чём были — я в одних панталонах и Стефано в одной рубашке, выскочили из комнаты и вопросительно воззрились на нашу фею музыки, одетую в зелёный халат.

— С тобой всё в порядке? — дрожащим голосом спросил я, когда Доменика зашла в нашу комнату и закрыла за собой дверь.

— Со мной — да. С Паолиной — нет, — пространно ответила Доменика. — Всё очень плохо.

— Она заболела? — обеспокоенно предположил Стефано. — Или… о, нет, неужели она от тоски наложила на себя руки?!

— Нет, Стефано. Всё гораздо серьёзнее. И нам нужна ваша помощь.

Как выяснилось, ситуация была хуже некуда: Паолина ожидала дитя от своего «carissimo Beppino». О, это же жуткий скандал! Если честно, я хоть сейчас, посреди ночи, готов был выехать обратно в Тоскану и хорошенько накостылять этому безответственному типу. Нормально?! Так испортить жизнь девушке? Её же теперь никто замуж не возьмёт, это же вам не двадцать первый век! Но самое главное — как отреагирует на это отец? Как бы вспыльчивый князь не убил свою непутёвую дочь! Как бы он сам не помер от такого потрясения! Но что же делать? Сказать, что это произошло давно и случайно?

— Доменика, — осторожно обратился я к возлюбленной. — Может, не будем ничего говорить князю? Он же нас всех прибьёт!

— Не будем? — возмутилась Доменика. — Пусть лучше сам всё узнает? Тогда нам точно не поздоровиться, ибо мы знали и молчали.

— Но когда ты планируешь сообщить об этом? — поинтересовался Стефано.

— Чем раньше, тем лучше, — твёрдым голосом ответила Доменика. — Ждите нас в семь утра у двери в комнату дона Пьетро.

Как и договорились, рано утром мы со Стефано уже стояли под дверью комнаты князя и ожидали Доменику и Паолину.

— О, Алессандро! — восторженным шёпотом обратился ко мне Стефано. — Ведь это прекрасно! Я попрошу у князя руки Паолины, и мы вместе будем воспитывать нашего милого мальчика!

— Ты спятил, Стефано, — вздохнул я, хоть и в какой-то степени понимал его.

В последнее время я особо остро чувствовал угрызения совести и раскаивался в том, что ещё пару лет назад высказался, что хочу иметь ребёнка любой ценой. Я тогда и предполагать не мог, что этой ценой будет отдать возлюбленную в объятия другого мужчины.

Наши девушки не заставили себя ждать и вскоре послышалось шуршание юбок и стук каблуков по каменному полу гостиничного коридора. Паолина выглядела бледной и немного опухшей, она была очень слаба, поэтому Доменика поддерживала её за талию.

Надо сказать, Пётр Иванович достаточно спокойно отреагировал на новость, должно быть понимал, что яблоко от яблони падает недалеко. Мы уже было успокоились, но тут последовал ожидаемый вопрос:

— Кто?

Поскольку мы все не хотели подвергать опасности бедолагу Осипа, то мне пришлось придумать следующую версию, которую все поддержали:

— Синьор Раванелло*, нехороший человек, — спокойно ответил я.

— Что за дурацкая фамилия! — возмутился князь. — Хотя, знавал я одного дьяка по фамилии Редька, так что удивляться нечему. Кто он? Когда это случилось? Говорите!

— Да ещё в Риме, — ляпнул я, не сразу сообразив, что сказал бред.

— Врёшь, — сказал, как отрезал, Пётр Иванович.

— Почему? — удивился Стефано, а Доменика лишь закатила глаза, поняв, насколько я облажался. Лишь Паолина с обречённым видом молча смотрела в окно.

— Времени много прошло, — заметил князь. — Мы покинули Рим в конце июня, сейчас сентябрь идёт. Судя по тому, что происходит, срок не больше месяца.

— Почему вы так уверены в этом? — не понял я, продолжая гнуть свою линию. — Всякое же может быть.

— Перечить вздумал? Сейчас как подзатыльник отвешу, а затем письмо напишу Мишке, чтоб приказал высечь негодяя прутьями.

— Нет! Отец, не надо! — со слезами бросилась Паолина к князю, но тот лишь её оттолкнул. Бедняжка упала в наши со Стефано объятия и горько заплакала.

— Зачем вы так с ней? — возмущённо воскликнул я. — Ей же сейчас очень плохо!

— Будет впредь наука. Итак, говорите, кто это сделал. Кто из моей прислуги.

— Какая разница уже? — вскипел я. — Этот… Афоня, который помер в конце июля. Не выдержало сердце, видать.

— Так ему и надо, — наконец, поверив на слово, подытожил князь.

Конечно, ни о каком браке с Гольдбергом речи уже быть не могло, и в тот же вечер состоялась негласная помолвка Паолины и Стефано. Впрочем, никто, кроме самого Стефано не был этому рад, но здесь уже ничего не попишешь. Сама же Паолина плакала без остановки, видимо, сказывался ещё и гормональный сбой, а потенциальный горе-жених нежно вытирал ей слёзы шёлковым платком.

Через месяц мы прибыли в столицу Саксонии, где Пётр Иванович планировал выступить с презентацией итальянских и русских «виртуозов». И если меня достопочтенный князь собирался представлять как есть — как собственного потомка, получившего итальянское музыкальное образование со всеми вытекающими последствиями, то вот Доменику он решил представлять там как маэстро Доменико Мария Кассини, «виртуоза» — певца и композитора, в связи с чем Доменике вновь пришлось переоблачиться в мужской костюм. Видимо, не готово было ещё европейское общество того времени, чтобы принять факт существования гениальной женщины-композитора с прекрасным голосом.

— Опять этот дурацкий мужской костюм! — ворчала Доменика, нехотя переодеваясь в гостиничном номере. — Как же он мне надоел! О, этот тесный камзол и натирающие нежную кожу бриджи!

Не могу не отметить тот факт, что наши прекрасные спутницы предпочли надеть платья в дорогу, хотя ошибочно думал, что в костюмах им будет удобнее. Как я вскоре понял, я ошибался. Девушки того времени не имели другого выхода, кроме как пользоваться ночной вазой прямо в карете, в отсутствие окружающих, поэтому в условиях того времени панталоны были не просто неудобны, но и неприемлемы для девушек в дальних путешествиях. В связи с чем я вскоре перестал так остро реагировать на отсутствие оных под платьями Доменики и Паолины. Последняя, как я позже узнал и был несколько удивлён, не надевала этот «элемент мужского гардероба», за исключением конных прогулок в фосфоринской резиденции.

— Доменика, — поспешил утешить я возлюбленную. — Ведь ты прекрасна в этом костюме, он подчёркивает твои женственные, чувственные изгибы.

— Я в нём чувствую себя раздетой и представленной на обозрение всем желающим! — фыркнула Доменика, развязывая корсет и освобождаясь от громоздкого платья, представ предо мной лишь в полупрозрачной, не скрывающей ничего, шёлковой рубашке.

— А в платье без ничего под ним ты так себя не чувствуешь? — в очередной раз я подколол возлюбленную, с наслаждением созерцая просвечивающие «магнитные линии».

— Нет, не чувствую. И вообще, нечего меня тут созерцать, иди учи арию! — возмущённо воскликнула Доменика, будучи уже полностью обнажённой, и с этими словами бросила в меня подушкой.

Комментарий к ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ: Возвращение. Глава 57. Дорожные хроники и новые потрясения Ravanello — редиска

Глава 58. Триумф в Дрездене

На следующее утро мы втроём — я, Доменика и Стефано, специально встали пораньше, чтобы совершить пешую прогулку по одному из прекраснейших городов Европы восемнадцатого века. Дрезден, столица Саксонии, имел полное право называться столицей высокого барокко: архитектура поражала своей сложностью и изяществом. Казалось, что сейчас Амуры слетят с дворцовых стен и закружатся над нашими головами, а колесница из скульптурной группы сорвётся с крыши и воспарит над городом, осыпая улицы золотым дождём.

Весь город был как на ладони, и мы лишь восхищённо созерцали могущество и грацию самого блистательного города Центральной Европы. Увы, многое из того, что я видел тогда, безвозвратно исчезло во время Второй Мировой войны и было построено заново, и сам город в моём времени имел уже совсем другой облик. Но мне не хотелось тогда думать об этом, я лишь наслаждался теми минутами, которые даровал мне Господь в этом времени.