— Барри, где Мирра? Я с ней поговорить хотел.

— Ну, это у тебя уже вряд ли получится, командор. Она уже несколько часов назад спать пошла. Так что только если утром, перед отходом.

— Я не могу ждать до утра. Это срочно.

Гном пожал могучими плечами.

— Кален, ты ей что-то сказал, или сделал что-то не то? У нее глаза на мокром месте весь вечер были, сомневаюсь, что такие эмоции могли вызвать героические подвиги, которые вы совершали, и я знаю только одного человека, способного довести эту девочку до слез…

— Именно, Барри. Именно это я и должен исправить, я должен ей сказать.

— Тогда вперед, разбуди ее и скажи все, что должен.

Кален кивнул и вышел из таверны. И направился к домику целителя, в ее комнату. В маленьком окошке не было света, она точно спала, но он все равно решительно открыл дверь и тихо вошел в комнатку. Несколько секунд глаза привыкали к темноте, он разглядел стул, стоящий возле ее кровати и тихо опустился на него, стараясь не шуметь. Вот уже в неровном свете луны он может различить не только очертания, теперь он видит все почти так же четко, как при свете дня. Он протягивает руку, чтобы дотронуться до нее, чтобы разбудить, чтобы сказать, что все его слова были глупостью… В комнатке жарко… она раскрывается и забрасывает длинную ногу на одеяло. Кален смотрит на нее и понимает, что теперь не сможет до нее дотронуться, она совершенно обнаженная. Кровь командора закипает, он уже забывает, зачем пришел… Теперь единственная мысль это не потревожить ее, сидеть тихо-тихо и наблюдать, любоваться, созерцать… Его взгляд упирается в маленькие пальчики на ногах. Как хотелось бы припасть и целовать их, она во сне двигает пальцами, сжимая и разжимая их. Белоснежная, ровная, гладкая кожа, словно бархатная или шелковая, или атласная… мысли путаются в голове, непреодолимое желание прикоснуться, почувствовать, какая же она все-таки. Очень аккуратно, тыльной стороной ладони они прикасается к ее лодыжке, проводит рукой до колена и замирает. Она начинает ворочаться и разговаривать во сне:

— Никогда… Почему… Кален…

Острая боль пронзает сердце воина. Она даже во сне думает о нем, думает о его словах.

— Обними меня, Кален… твои руки… они такие теплые…

Он убирает руку с ее ноги, нет больше нельзя… Если она еще раз попросит, он действительно не выдержит и не просто ее обнимет, он готов был уже расстаться со всей своей одеждой и доказать ей что у него не только руки теплые. Кровь молотом стучит в висках. Сердце заходится в судорожном ритме. Жар желания сжигает его. Но он не может так с ней поступить, а что если у него ничего не выйдет, что если он сейчас ей расскажет, о том, что собирается стать простым человеком, а потом не сможет, не выдержит, что тогда? Нет, сначала он все сделает, а потом уже расскажет ей, что только ради нее он смог это сделать. Но отказать себе в удовольствии просто ее созерцать… он не может… Жадный горячий взгляд поднимается выше по ее точеному бедру, задерживается на упругих ягодицах, ох, как же хочется сейчас же все это тело покрыть поцелуями, прижать к себе, почувствовать его манящую прохладу, рядом с пышущим огнем его телом. Он вспоминает, как во время боя оказался на ней, в этот момент желание захлестнуло его с такой силой, что он едва смог сдержать себя и не повторить тот момент сейчас. Кровь уже не колотится в мозгу, обнаженное желанное тело вызывает естественную реакцию молодого мужского организма. Едва сдерживая стоны возбуждения, облизывая пересохшие губы почти сухим языком, он продолжает ласкать ее тело взглядом. Тонкая талия, да, его руки помнят, как прикасались к ней, одной рукой он может обхватить ее тонкий стан, и приподнять, чтобы удобнее было ее целовать. Нежная рука прикрывает обнаженную грудь, такие хрупкие плечи, такие тонкие руки, такие нежные длинные пальцы. Словно повинуясь его мысленным желаниям, она отбрасывает руку, открывая его жадному взгляду нежную грудь. О, Создатель… Невыносимая приятная мука… Нежный темно розовый сосок наливается и твердеет на маленькой упругой груди прямо под его пристальным взглядом. Как же хочется прильнуть губами к этому маленькому нежному блаженству. Но нет, не сейчас, сейчас он не может себе этого позволить, сейчас он еще не достоин этого. Это будет, все это будет, но потом. Воображение рисует, как это все будет происходить и картинка получается настолько впечатляющей и живой, что вызывает бурю эмоций. Он кусает свою ладонь, чтобы сдержать стоны. Но нежность берет верх над страстью, он аккуратно укрывает ее упавшим одеялом. Естественная слабость охватывает его, он нежно касается ее волос рукой.

— Мирриэль, — шепчет он. — Я сделаю все, что в моих силах и даже больше, для того, чтобы однажды, сказать тебе, что можно забыть слово «никогда», что больше это слово не для нас, что наше слово теперь «навсегда», рядом с тобой, вместе… навсегда, жизнь моя.

Он склонился к ее голове, вдыхая аромат полевых цветов. Он не решился даже поцеловать ее. Сегодня он неожиданно получил больше, чем смел надеяться… Какой стыд… Какое наслаждение… Он выходит из маленькой комнаты, темная ночь сохранит его секрет, от посторонних. Добравшись до своей палатки, забывая даже о том, что вечерняя доза обата еще не была принята, в сладкой истоме засыпает, все еще ощущая запах полевых цветов.

Как планировалось, маленький отряд выдвинулся еще до рассвета. Отличная ожидалась пешая прогулка.

— Ты спешишь, по-моему, — сказала неуверенно Энель.

— Время не ждет. Со мной уже все в порядке. Я постараюсь выполнить твое задание, Энель. Кара, я прошу тебя… присматривать за… — она так и не смогла выдавить из себя его имя, но надеялась, что Карра поймет, кто нуждается в присмотре — порядком тут. Мы вернемся с добрыми вестями. Не обещаю, что скоро… но вернемся.

Мирра отвернулась от них. Путь Хранителей начинался. Только вот… так хотелось увидеть его еще раз, перед походом, но его не было.

Кален смотрел, как она уходит, смотрел со сторожевой вышки. Он видел все. Он не мог не проститься хотя бы так… на расстоянии. После своих ночных похождений, он боялся к ней приближаться, опасаясь реакции своего тела на ее близость. А теперь она уходила, а он так и не смог ей сказать главного, она так и уходила с мыслью, что единственное слово для них — Никогда. Боль сковывала все его тело. Вернувшись к себе, он выпил обат, и вскоре боль физическая отступила, но боль другая… навалилась на него всей своей тяжестью, придавливая его к земле, не давая расправить плечи и выйти к солдатам. Он долго с ней боролся, и как обычно, одержал победу. Когда он появился перед строем, никто не мог бы сказать, что сердце это человека разбито, а душа изорвана в клочья, что он простился с той, ради которой жил, для того чтобы выполнять свой долг. Но надежда была жива, он не собирался откладывать на долгий срок свое стремление стать обычным человеком, стать бывшим Видящим. И когда все получится, тогда… тогда у них будет будущее.

Первая дорога.

Долгие дни пути, мы коротали за разговорами. Оба мои спутника с удовольствием рассказывали мне истории и легенды. Когда мы добрались до первого поселения в срединных землях, мои познания в истории были достаточно обширны, чтобы я могла составить себе представление о том, что нас ждет. В этом городе нас нагнал ворон от Энель. Она писала о том, что получила сообщение от одной из представительниц церкви, что та готова поговорить с нами, и, возможно даже принять нашу сторону, и выступить в мою, точнее в нашу защиту перед церковью, если мы окажем посильную помощь в их беде. Они застряли в маленьком поселении с большой группой беженцев, их окружили воюющие друг с другом маги и Видящие. Прорвать у них не хватало сил, они просили о помощи. Деревенька была всего лишь в дне пути от нашего основного маршрута. Так что это не должно было нас задержать надолго. Мы остановились на привал в нескольких часах ходу от места указанного, как основное поселение беженцев. Вдалеке слышались звуки боя, но мы не спешили врываться в чужую схватку, нам и наших будет достаточно. За дружеской беседой, мы подготавливали к бою оружие и заклинания несколько глотков холодной воды из походной фляги освежили меня, но уверенности так и не придали. Стараясь скрыть охватывающую меня дрожь, я пыталась не думать о том, что мне, возможно предстоит схватка с собратьями Калена. Меня забавляла мысль, что беженцы рассчитывают на помощь троих путников, имея в резервах несколько десятков человек, это было данью уважения, наверное, или может быть проверкой. Даже не знаю, о чем лучше сейчас не думать: о предстоящей схватке или о том, что осталось у меня в лагере. За время в пути я научилась прятать свою боль подальше от внимательных глаз моих спутников. И пусть я все еще засыпала и просыпалась с горьким вкусом того единственного поцелуя на губах, и пусть я думала о нем, чаще чем мне бы того хотелось, но я смогла это скрыть. Это оставалось только моей болью, ну, возможно, еще и его, но об этом точно никто не должен знать. Барри хоть и не расстался со своим арбалетом, но решил, что тяжеловооруженный воин нам в компании нужен больше, чем арбалетчик, и прихватил свой боевой топор и полные доспехи, вместе с огромным щитом. Так что теперь у нас был тяжелый пехотинец, один маг, и я — немного лучница, немного метательница ножей, немного боец на ножах, всего по чуть-чуть, и ничего толком, не слишком большая сила. На которую возлагались большие надежды. И мы должны были прорваться.