Глава 9

Август 26-ое:

Сегодня я нашел кое-что красивое и решил сломать это. Я хочу увидеть, как она разлетится на части в моих руках и падет к моим ногам. Ее имя ― Эмили Варгас. Она яркая, образованная и потрясающая. Красноречивая. Ей обязательно захочется поговорить со мной.

Я был на съезде в Нэшвилле, на одном из тех скучных собраний, где все рассуждали о благе компании и всех ее акционеров — сук и нытиков. Я действительно уже не мог во второй раз слушать это дерьмо о бизнесе, но он достался мне от отца. У меня его гребаная фамилия, но то, что никто не знает меня в лицо, меня вполне устраивает. Я предпочитаю уединение.

Даже прислуга приходит ко мне домой только раз в неделю. Они уже давно в курсе, что я — особенный. Отшельник, так что, как только у меня сформировался план, я понял, что смогу воплотить его в жизнь. Мне ненавистны большие скопления людей, потому что на них мне приходится брать с собой переводчика, словно я какой-то иностранец. Обычно я просто сижу на подобных сборищах как статуя в ожидании, когда все закончится.

За меня всегда говорит Уолтер. На самом деле, многие считают, что именно он владеет компанией, потому что всегда говорит только он. Большинство из них не знают о моем недостатке. Мне кажется, некоторые люди на этих собраниях думают, что я его телохранитель. Если бы я был каким-то бледным тощим ребенком, то я не уверен, как именно мы бы объясняли им мое присутствие.

Но, чтобы не пришлось объяснять, это будет делать Уолтер. Он единственный человек, кому я доверяю, кто никогда не подставит меня и сохранит все мои секреты; хотя свою новую тайну я не доверю даже ему.

После того, как встреча закончилась, я побродил по отелю и сел в баре. Ко мне подошла женщина и заговорила со мной. В каком-то смысле она выглядела привлекательно: ноги, длинной в целую милю, и ложбинка между грудей, в которую хотелось зарыться лицом. Незнакомка подарила мне улыбку. Я улыбнулся в ответ. Все выглядело примерно так, как и должно было происходить у обычных людей.

— Привет, как тебя зовут? Я — Вероника.

Боже, даже ее имя источало секс. Вот и настал тот самый момент. Я всего на всего улыбка. Так что я отвернулся обратно к бару.

Бармен знал меня, и что мне нравится, поэтому прямо передо мной появился бокал с виски. Я опрокинул напиток и ударил бокалом по стойке, чтобы бармен налил еще. Он знал, что я буду доволен, если он просто продолжит наливать мне.

— Боже, ты такой осел! — произнесла красотка, а затем поднялась с места.

Ее задница восхитительно покачивалась, пока она уходила все дальше. Именно тогда у меня в голове всплыла фантазия, о которой я всегда грезил. Я хотел пойти за ней, прижать к стене и банально оттрахать. Я хотел забыть все это социальное дерьмо. И ту чушь, почему ты не можешь этого сделать.

А потом я увидела ее — Эмили. К барной стойке подошла она.

— Сэм, можно мне Мартини?

Бармен улыбнулся и налил ей выпить. Она положила стопку брошюр рядом с собой, и когда на мгновение отвернулась, я стащил одну из них и сунул в карман пиджака. В брошюре содержался график ее выступлений. Она выпила напиток, но так и не попыталась заговорить со мной.

Я не знал, радоваться этому или нет. С чего я вообще решил, что она захочет со мной разговаривать? Я ведь мог оказаться кем-то вроде фанатичного сталкера, а она, очевидно, нуждалась в личном пространстве.

В течение следующих двадцати минут я слушал ее мелодичный голос, пока она флиртовала с барменом, а он подшучивал в ответ. Это был сексуальный танец, который считался социально приемлемым для исполнения на людях, и слегка напоминал упрощенную версию оргии Древнего Рима.

Когда она ушла, я изучил брошюру. Казалось, будто я слетел с катушек, потому что принял решение похитить ее. Я так чертовски устал быть один, платить проституткам или искать женщин, которые знают язык жестов. В конце концов, они все жалеют меня, даже шлюхи. У меня куча денег, но это ни черта не значит, потому что я не могу поддерживать отношения с кем бы то ни было без того, чтобы ко мне не относились, как к умственно отсталому из-за моей неспособности говорить.

Уж лучше страх, чем жалость.

Я почувствовала онемение. Я весьма смутно помнила тот бар и самого бармена. Я и правда считала, что мужчина рядом со мной мог оказаться фанатиком или тем, кого бросила жена и, по какой-то причине, он винил в этом меня.

Иногда женщины, чьи отношения были далеки от идеальных, чем-то вдохновлялись в одной из моих книг, поднимали свою самооценку и бросали своих парней, мужей или кого-то еще. Меня часто в этом обвиняли.

Я уставилась на мужчину, желая хоть что-нибудь ему «сказать». Возможно, он знал обо мне меньше, чем думал, иначе он бы уже давно мог бы поговорить со мной. Ведь я знала язык жестов благодаря своей сестре.

Разумеется, я могла понять, почему он не знал об этом. Когда Кэти умерла, родители были так огорчены, что через несколько месяцев, буквально стерли о ней все воспоминания. Словно ее никогда и не существовало. Им было слишком тяжело.

В то время, мне казалось это жестоким, но вспоминать о ней было слишком больно. Я уже собиралась рассказать ему о сестре, когда мужчина снова указал на дневник и на страницы с загнутыми уголками. Те, которые содержали все объяснения, которых я ждала месяцами, и, наконец, перестала верить, что когда-либо получу.

Теперь я не была уверена, что язык жестов смог бы помочь, потому что мне тоже стало его жаль. Возможно, из-за этого он даже мог бы убить меня. Он так долго был главным, что теперь, когда мужчина признался в своей уязвимости, его самоконтроль затрещал по швам. Края уже были надорванными. Все пошло наперекосяк. Поэтому, я обратила все свое внимание на дневник с загнутыми уголками страниц.

Январь 30-ое:

Я знаю, что окончательно рехнулся. Я назначил Уолтера временно исполняющим мои обязанности. Я почти не появляюсь дома. Я следую за ней, в соответствии с ее рабочим графиком.

Я понимаю, что это неправильно. И я знаю, что именно неправильно в том, чем я занимаюсь, но меня это не волнует.

Когда ты являешься частью общества, в котором положено вести себя определенным образом, ты не можешь выйти за рамки. А если ты это сделал и при этом ничего не почувствовал, то все еще хуже, чем ты думал. Так что я пытаюсь определить, был ли я вообще когда-нибудь частью этого общества.

Еще до того, как у меня появился дом, построенный на краю «вселенной», даже тогда я не был частью общества. Я всегда был за бортом. У меня есть лишь небольшая группа людей, с которыми я могу говорить на языке жестов, а не просто тупо таращиться на них.

И сейчас, черт меня возьми, я занимаюсь самобичеванием. Или, возможно, оправдываю себя. Нет, головой я понимаю, что это неправильно. Я не идиот, я получил лучшее образование из всех возможных, но мне на это плевать. И знаю, что мне все сойдет с рук.

Во время своего пребывания дома, я переделал несколько комнат, которые смог бы использовать после похищения. Я сделал в них звукоизоляцию, потому что не знал, как долго она будет звать на помощь, и хотя слуги приходят ко мне крайне редко, я должен был себя обезопасить. Все эти комнаты выглядят как лаборатории, за исключением комнаты с мониторами. Все прошло нормально. На каждой двери теперь имеется соответствующая табличка.

Персонал знает, что раньше я работал над анализом потребительских товаров, и они думают, что это хороший знак того, что я вернулся к этому занятию. Я слышал, как они разговаривали между собой. Иногда я улавливал фразы о том, что я перестал выходить из дома и прекратил работать. А чем в их представлении я должен был заниматься?

Как только электрики установят в комнатах систему безопасности, я избавлюсь от всего лабораторного дерьма и перенесу туда все, что нужно. Будет только одна комната, которую я оставлю пустой.

Вероятно, это лучшее, что я смог придумать. Я подумывал о том, чтобы использовать наркотики для того, чтобы заставить ее подчиняться, но это оставило бы некий бумажный след. И что-то могло пойти не так, какой-то непредвиденный побочный эффект или аллергическая реакция, и тогда я либо позволил бы ей умереть, либо рискнул бы и попался. К тому же, иметь на руках наркоманку, весьма сомнительное удовольствие.