Думаю, все заключалось в желании проучить ее. Я не принес ей тампонов или прокладок, так что в итоге, ей пришлось ходить голой, и кто бы мог винить ее в этом? Полагаю, истекать кровью голой было лучше, учитывая, что я не собирался давать ей ничего, чтобы устранить этот беспорядок. Но я продолжал наблюдать за ней через монитор, желая наказать за то, что мне приходится ждать. Я не мог взять ее, не испортив весь свой прогресс.

В какой-то момент она заговорила со мной. Пленница запаниковала из-за того, что может забеременеть, и я убью ее за это. Я понятия не имею, почему она так подумала, но Эмили — умная девочка, так что по выражению моего лица, сразу поняла, что я не могу иметь детей. Я просто никогда их не хотел, и вазэктомия помогла избавиться от проблемы. Все, что ей нужно было знать, что я — бесплоден, и ей не стоит об этом беспокоиться.

Она снова попросила меня поговорить с ней, пообещав, что сделает все, что я захочу. Это вывело меня из себя. Я знал, что это правда. Но мне было нужно, чтобы она подчинилась, зная, что я могу никогда не заговорить с ней. Потому что я не могу. Я здесь не для того, чтобы угодить ей, это она здесь, чтобы угодить мне. Даже если бы я мог говорить, не думаю, что стал бы. Здесь нет никаких компромиссов.

Она подчинится или будет наказана. Если достаточно настойчиво применять депривацию, то страх заставит ее угождать мне, и в дальнейшем, мне не придется ее перевоспитывать или травмировать сильнее, чем это необходимо.

В тот день, когда я направился к выходу, пленница умоляла меня не оставлять ее в одиночестве и отвести в хорошую комнату. Всю следующую неделю, я дрочил, вспоминая отчаяние в ее голосе и то, как дрожали ее губы, пока она говорила со мной.

После того, как у нее закончились месячные, она все еще продолжила ходить обнаженной. К этому моменту, она решила соблазнить меня, так что я был рад, что у нее в запасе имелась еще одна неделя изоляции. Я хотел избавиться от всех возможных проявлений своеволия, которые в ней были.

В какой-то момент она настолько обнаглела, что улеглась на пол и принялась мастурбировать, зная, что я могу это видеть. Я дрочил, наблюдая за ней через монитор, и даже успел кончить прежде, чем это сделала она, чтобы получить возможность поймать ее с поличным и все еще контролировать себя. Потому что она произвела на меня неизгладимое впечатление, но это не имеет значения. Она не будет держать меня за яйца, как другие женщины. Она моя. Девушка научится этому и хорошенько это усвоит.

Я сверлил ее взглядом до тех пор, пока она не остановилась, а затем вышел из комнаты. Настало время для книги. Я хотел, чтобы она поняла, что я — ее хозяин, но я не знал, как лучше донести до нее эту информацию. Если бы я оставил ей записку, то она бы догадалась о моем недостатке или, по крайней мере, задумалась об этом. Так что я решил донести до нее эту правду настолько жутким способом, насколько это было возможно.

Пока пленница отбывала свое наказание, а я обустраивал темницу, я начал выделять слово «хозяин» каждый раз, когда оно появлялось в эротическом романе из ее комнаты. Я зачарованно наблюдал, как она несколько раз прошла мимо книги, прежде чем, наконец, взяла ее в руки. Она думала, что это какая-то уловка. Я видел через мониторы, как страшно ей было сделать неправильный выбор, потому что она не знала, чего я от нее хочу.

Она действительно оказалась чем-то большим, чем я когда-либо мог надеяться заполучить. Изначально, решение похитить ее было основано на том, что девушка показалась мне чертовски привлекательной. И только теперь я смог узнать, насколько совершенной и удивительной она была на самом деле.

Даже изучив все методы психологического воздействия, я не думал, что смогу воспитать такую послушную рабыню. Войдя в ее камеру, я в ожидании уставился на девушку. В первую очередь, я был слегка разочарован тем, что она не обратилась ко мне подобающим образом. Но когда я развернулся, чтобы уйти, она произнесла заветные слова:

— Хозяин, пожалуйста.

Правильные слова все же сорвались с ее губ. Она почти заработала билет на свободу. Урок усвоен. Я решил трахнуть ее в попку, и если бы она согласилась на это без возражений, то я бы отвел ее в хорошую комнату.

Я был предельно осторожен. Я не хотел навредить ей. Вероятно, это должно было стать самым травмирующим событием из тех, что я планировал сделать, и я прекрасно это понимал. Но если бы она мне это позволила, то стала бы полностью моей.

Все оказалось даже лучше, чем я себе представлял, так что, когда мы закончили, я так и остался лежать рядом с девушкой. Я остался на месте, чтобы она поняла ― если она будет подчиняться мне, то я продолжу прикасаться к ней, позволю кончать и буду дарить ей свои объятия. Девушке просто нужно отдать мне всю себя и принять свою участь. Спасения нет, и ей придется с этим смириться. Она либо сгниет в пустой камере, либо все же подчинится мне.

Я прекратила читать. Там было еще много чего написано, но я больше не хотела читать, по крайней мере, не о том дне.

Я не смогла бы вынести его реакцию на порку или его возбуждение от моего страха и беспомощности. Я просмотрела остальные страницы с загнутыми уголками в поисках одной вещи — почему он решил меня отпустить.

Но этого там не было. Даже в последней записи говорилось только о нашем последнем совместно проведенном времени. Не было никаких признаков, что он устал от меня, и не было никакого намека, что он сожалел. И вот тогда я посмотрела на него. Я ожидала, что он будет настаивать, чтобы я продолжила читать, но я не хотела больше это видеть. Я видела достаточно.

— Ты сожалеешь, что сделал это со мной?

Он пожал плечами.

— Почему ты меня отпускаешь? Ты реально позволишь мне уйти?

«Да. Ты свободна. Я отпускаю тебя, потому что закончил с тобой».

Так просто. Он закончил со мной. Мужчина похитил меня, сделал своей игрушкой, своей собственностью, и, как и любую игрушку, которая надоела своему хозяину, решил выкинуть меня на помойку.

Мне хотелось упасть на колени и начать умолять его не делать этого, но скучающее выражение на лице мужчины подсказало мне, что это бесполезно. Он снова вложил мне в руку ключи.

«Дверь гаража открыта, и, если ты нажмешь на кнопку, то сможешь понять, какая это машина. Моргнут фары. Тебе не составит труда найти дорогу домой».

— Это бессмысленно. Да, возможно ты со мной закончил, но почему ты так легко отпускаешь меня с чем-то, что может привести к тебе? Тебя не волнует, что я могу обратиться в полицию?

Возможно, мне не стоило этого говорить. В конце концов, упоминание о полиции, могло обеспечить меня ямой в земле вместо свободы.

Мужчина снова пожал плечами.

«В любом случае, меня это не волнует. Верни себе свою жизнь обратно, Эмили».

Чтобы произнести мое имя, ему потребовалось больше времени, чем я думала. Имя, которое теперь казалось мне таким далеким. Я не могла поверить в то, что не хотела уходить. Мне казалось, что в дневнике будет объяснение тому, что сейчас происходило, но там этого не было.

— Разве я тебе не понравилась? Я сделала что-то не так?

Я знала, даже когда произносила эти слова, что нормальный человек ухватится бы за свою свободу и не стал бы задавать вопросов, но я находилась с ним так долго, что стала от него зависимой. Он даровал мне такую безопасность, какую я никогда не ощущала ранее, и мне было не важно, что та проявлялась в извращенной форме.

«Ты была покорной. И ты не сделала ничего плохого. Ты превзошла все мои ожидания. Но сейчас, ты должна уйти».

— Могу я забрать с собой несколько вещей?

Сувениры. Насколько все было хреново, если мне требовались напоминания о моем заключении?

Он кивнул головой.

Я взяла не много. Несколько CD-дисков с восточной музыкой — меня успокаивали звуки барабанов ― пару свечей, несколько любимых нарядов и дневник, страницы которого уже были исписаны. Полностью. И это была весьма странная поэзия.

Я всегда думала, что когда испишу последнюю страницу дневника, то он купит мне новый, а не отпустит меня на свободу.

Я не думала, что эти два события были чем-то большим, нежели совпадением. Но все это напоминало мне о том, будто я дописала последнюю страницу своей книги, и у меня закончились листы, так что я решила освободиться от литературного плена. Я отнесла вещи в гараж и загрузила их в машину.