Глава 13

…И полная темнота, длившаяся секунду-две, взорвалась белым цветом, и шум многотысячной толпы ворвался в сознание. Мишка вскинул руку, пытаясь защитить глаза, и непонимающе уставился на боксерскую перчатку. А вокруг, простилался ринг, во тьме за канатами шумели восторженные зрители, желавшие скорейшего завершения перерыва, начала нового раунда, победы своему боксеру и проигрыша сопернику. Мишка даже улыбнулся, прикольный сон сниться, вот только просыпаться пора, ведь Настя запретила. И тут кто-то коснулся его плеча. Прикосновение оказалось настолько реальным, что Мишка вздрогнул, едва не свалившись с табурета, на котором остывал.

— Ты чего дергаешься, — просил до боли знакомый голос тренера. — Нам нельзя уступить в этом раунде, так что успокойся и соберись. Твой противник все время открывается с лева, не упусти момент. Ну, все гонг. Не пуха…

— К черту, — обескураженный Мишка, засомневался сон ли это. Слух зрение, осязание и обоняние, все твердили, что все вокруг реальность. Даже в воздух присутствовал какой-то особый вкус, присущей лишь разогретому рингу.

Рефери махнул, сходитесь.

— Бокс.

И бой начался. Тело само вспоминало, замирало в защите, срывалось в нападение, ему следовало лишь не мешать. И Мишка полностью расслабился, с радостью ощущая, что казавшиеся ранее забытым, никуда от него не делось, все при нем. Отдавшись на волю схватки, он не заметил недоброго блеска в глазах соперника, его ухмылке. А противник вдруг присел, и ударил по коленной чашечке. Мишка закричал от боли, опустил перчатки, и тут же был уронен на ринг точным хуком справа.

— Брейк, — проговорил судья. И, глядя на Мишку укоризненно, добавил. — Еще одно нарушение, и вас дисквалифицируют, а победу припишут сопернику. Удары ниже пояса запрещены.

— Но ведь это он…, - начал Мишка с трудом вставая.

— Последнее предупреждение. Бокс!

Противник снова усмехнулся, и, крутанувшись на одной ноге, пяткой второй врезал в Мишкино солнечное сплетение, заставив его согнуться пополам. А в довесок сверху на открывшуюся шею, опустился локоть, уронив боксера лицом на ринг. Воздух с трудом протискивается в легкие, в голове муть. Попытался встать, руки подогнулись в локтях. Тело стало чужим, неповоротливым. Противник, с легкой ленцой подошел к поверженному Мишке, пару раз ударил поддых. Проговорил чуть раздраженно:

— Нужно было лечь в прошлом раунде.

«Добей! Добей!» неслось со всех сторон.

Парень занес ногу, и резко ее опустил на спину противнику. Что-то хрустнуло, боль больше всех предыдущих прокатилась по телу, и Мишка перестал чувствовать ноги.

Не откуда вынырнул рефери и невозмутимо принялся отсчитывать:

— … Десять, — закончил он и вскинул руку победившего.

Мишка с трудом повернул голову. Толпа неиствовала.

Тренер зло сплюнул, проговорил:

— Всегда знал, что ты слабак, — и ушел в темноту.

А он лежал, истекал кровью, боль терзала его тело, и никто не подошел, не помог. Затем свет на ринге померк, звуки стихли, и мир перестал существовать. А может он сам умер…

***

… Луна стальной монетой холодно и безучастно смотрела с черного безоблачного неба. С трудом верилось, что и вчера она же, кутая в облаках свой желтоватый свет, плыла по небосводу, столь разнились ее лики. Если вчера она с теплым сочувствием утешала испуганную девочку, то сегодня с надменным призрением насмехалась над ней. Казалось, ее больше заботит муравьиная суета в развалинах старого замка, над которыми она соизволила замедлить сегодня свое ночное шествие.

Там внизу на расчищенном от камней и сора замковом дворе в кольце полу разрушенных стел люди разложили костры, которые располагались так же, как и отсутствующее сегодня звезды небесные. Костры отличались друг от друга не только яркостью и высотой, но даже цветом и формой пламени, густотой и толщиной дымного хвоста.

Удивительно, что при таком обилии открытого огня, площадь казалась почти не освещенной. В полумраке ломаными силуэтами сновали люди, подкармливая жадные до угощения костры травами и ветками.

В центре двора, на небольшой почти идеально круглой площадке свободной от костров, грудой грязного тряпья лежало существо, которое пару недель назад было молодо, амбициозно и именовалось человеком. Теперь же от него не осталось даже имени. Редкие седые волосы скатаны клоками. Кожу на лице и теле, покрывают многочисленные кровоподтеки, ссадины и какие-то непонятные символы, нанесенные чуть светящейся краской. Пальцы на обоих руках переломаны, и в пустых, потухших глазах ни намека на разум. Набедренная повязка и широкий железный ошейник с короткой цепью, вот и все одеяние. Безучастный как к свой судьбе, так и происходящему вокруг, он сидел не шевелясь, лишь изредка кашлял, когда клок дыма отделившись от близлежащего костра, проплывал мимо.

На краю площадки замерла девочка, она с жалостью и ужасом рассматривать искалеченного человека, впервые начиная осознавать всю беспросветность уготовленной для нее судьбы. Еще утром она была уверенна, что нет ничего страшнее предательства близкого человека. Эмоции, теснившиеся в ее груди, казались бурей в океане, а утренние на их фоне рябью на поверхности мелкой лужи. Костры ярко и как-то синхронно вспыхнули, и на площадку шагнул хозяин замка: элегантно одетый седой старик, сохранивший, несмотря на возраст, прямую осанку и ясный молодой взгляд. Девушка вздрогнула. Её уже не могла обмануть лживая маска, она успела осознать, какой монстр скрывается за ней. Если бы не слабость от дурманящего отвара, спеленавшего ноги лучше любой веревки, девушка сорвалась бы с места и бежала бы, бежала, пока не упала от усталости, лишь бы оказаться как можно дальше от этого человека.

Да и можно ли назвать человеком этого монстра. За краем площадки замерли слуги хозяина.

Старик обвел задумчивым взглядом площадку, одинаково безразличным к замученному человеку, испуганной девочке и теням мелькающим в свете костров. Затем взглянул на диск полной луну, на золотые карманные часы, кивнул своим мыслям и произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Что ж, можем начинать? Поднимите это… — рука повелительно и в тоже время брезгливо шевельнулась в сторону сломленного.

Через мгновение рядом с безучастным человеком выросли двое схожих лицом, телосложением и в одинаковых костюмах. Они попытались предать безвольному телу вертикальное положение, но у пленника подогнулись колени, и он с тихим стоном, осел на землю.

— Ну что за неудобство! Сплошные помехи. Держите это вертикально. Отпустите, когда скажу. Ты держи здесь, а ты вот так!

Один из костюмов запрокинул человеку голову, так чтобы свет луны коснулся зрачков. Другой с легкостью удерживая на вытянутых руках тщедушное тело. Хозяин подошел не спеша, лицо сосредоточено, на губах застыла довольная улыбка, как у человека, предвкушающего нечто приятное для себя. Остановился на расстояние шага, замер: глаза закрыт, губы шевелятся, что-то шепчут. В левой руке зажат некий металлический предмет, отдаленно напоминающий рыболовный крючок на длинной ручке. Резкий внезапный выпад, серебристый блеск, и тоненький порез на груди жертвы, которая лишь слегка дернулась. Что ей пара капель крови из маленькой ранки, когда этому предшествовали недели пыток. Но еще через пару мгновений человек кричал, как никогда прежде. Пытался вырваться, а не мог даже пошевелиться.

А старик медленно и сосредоточенно двигал руку к себе, точно рыбак, который подцепил рыбу, но еще не вытащил ее на берег, и боится, как бы она не соскочила с крючка. Старик дернул, подсекая, и вслед за невидимой леской из пореза на груди выскользнул крохотный, но очень яркий огонек. Маленький, серебристо белый комочек света, чуть дрожал и пульсировал. А жертва перестала биться и вырываться, обвиснув в руках, державших его, сломанной куклой.

А старик, весьма довольный собой, приблизился, взял огонек на ладонь, поднес к сложенным трубочкой губам и втянул в себя. И лицо его потекло, плавясь и меняясь. Исчезли морщины и старческие пятна, потемнели брови и загустели ресницы, и на волосах растаял снег седины, открыв светло-русые пряди. Расправив, ставшие шире плечи, человек глубоко вздохнул и улыбнулся, сверкнув белыми зубами. Нет, он не стал безусым юнцом, скорее мужчиной в самом рассвете сил: тридцати пяти-сорока лет.