Когда мисс Пэрис поджимала губы, на левой щеке, у самого уголка ее рта, появлялась ямочка — не крупная, глубокая, обычная ямочка, а легкая, нежная ее тень. Сейчас она как раз и была заметна.
— Вы изъясняетесь довольно прилично для человека, утратившего дар речи, мистер Квин, хотя должна признать, что несколько бессмысленно. Кто вы — последователь Дали?1[26]
— Вот-вот. Еще, пожалуйста. Иегова, ты дал мне насладиться покоем, который выше моего понимания!
Беспокойство, слегка нахмуренные брови, напряжение во всей холодной спокойной фигуре... Да что это с тобой, во имя всевышнего?
— Вы нездоровы? — встревоженно спросила она. — Или...
— Или пьян. Вы это хотели сказать? Да, я пьян. Нет, я брежу. Я чувствую себя так, словно стою на северном гребне Большого Каньона, глядя в бесконечность. Нет-нет, это несправедливо по отношению к вам. Мисс Пэрис, если вы не будете говорить со мной, я совсем сойду с ума!
На ее лице появилось выражение любопытства, и, тем не менее, он ощущал в нем ничтожную долю замкнутости и холодка, как у испуганного зверька, которого пытаешься погладить.
— Говорить с вами? Я думала, это вы хотели поговорить со мной!
— Нет-нет, теперь это неважно! Я должен слышать ваш голос. Я купаюсь в нем. Видит Бог, я нуждаюсь в успокоении после всего, пережитого мной в этом кипящем котле, носящем название Голливуд. Говорил ли кто-нибудь вам, что звучание органа во многом проигрывает по сравнению с вашим голосом?
Мисс Пэрис внезапно отвернулась и через некоторое время села в кресло. Эллери заметил, что краска смущения медленно заливает ее лицо и шею.
— Et tu, Brute[27], — засмеялась она, хотя глаза ее продолжали оставаться серьезными. — Иногда мне кажется, что мужчины лицемерят, говоря мне такие комплименты, потому что... — Она не закончила фразы.
— Ничего подобного! — воскликнул Эллери, совершенно потеряв контроль над собой. — Вы великолепное, очаровательное, прелестное создание! И если вы не сознаете этого и живете затворницей, то лишь благодаря вашей чрезмерной скромности...
— Мистер Квин!
И тут он понял, что означало то странное нечто в ее глазах, которое не покидало их во время всего разговора. Это был страх. Раньше ему казалось невозможным, чтобы такая уравновешенная) выдержанная, аристократическая женщина могла бы бояться чего-нибудь, а тем более всего лишь скопления человеческих существ. «Толпофобия», — назвал это Сэм Викс; вернее, гомофобия — болезненный, патологический страх перед людьми... Мистер Квин достаточно быстро пришел в себя. И этот единственный взгляд, постигший глубину ее ужаса, испугал и его самого.
— Извините. Пожалуйста, простите меня. Я поступил так... на спор. Ужасно глупо с моей стороны!
— Я так и предполагала, — сказала мисс Пэрис, не отводя глаз от своих рук, в которых спокойно дымилась папироса.
— Полагаю, во всем виноват детектив, сидящий во мне. Я имею в виду неуклонную попытку подвергнуть анализу...
— Скажите мне, мистер Квин, — оборвала она, гася папиросу в пепельнице. — Как вам нравится идея привлечь семейства Ройлов и Стьюарт к участию в биографическом фильме?
Боже, каким же он был ослом! Можно ли было так недооценивать таланты этой женщины?
— Откуда вы знаете? О, наверное, Сэм Викс рассказал вам!
— Вовсе нет. У меня более солидные источники информации. — Мисс Пэрис рассмеялась, заставив Эллери вновь упиваться этим мелодичным звуком. — Видите ли, мне известно про вас все, — проворковала она своим волшебным голосом. — О том, как вы провели шесть ужасных недель в «Магне», о ваших тщетных попытках привлечь к себе внимание в студии, об оргии, которую вы устроили на днях с Жаком Бутчером, и обо всем прочем.
— Я начинаю думать, что из вас получился бы хороший детектив!
Она медленно покачала головой и спросила:
— Сэм говорил, что вы нуждаетесь в информации. — Эллери почувствовал в ее голосе барьер, преграждающий доступ к недозволенным темам. — О чем именно?
— Ройлы и Стьюарты. — Он вскочил со стула и принялся энергично ходить по комнате, чувствуя, что дольше глядеть на эту женщину становилось уже опасно. — Что они собой представляют. Их образ жизни, мысли, секреты...
— Господи, и всего-то? Да для этого мне потребуется не меньше месяца, а я не располагаю свободным временем.
— Но ведь вы знаете о них все?
— Столько же, сколько и любой другой. Сделайте одолжение, мистер Квин, сядьте. Прошу вас!
Эллери растерянно остановился и взглянул на нее. Он почувствовал, как по спине у него пробежала легкая судорога, глупо усмехнулся и сел на стул.
— Конечно, всех интересует вопрос, — неторопливо продолжала мисс Пэрис, — почему Джек Ройл и Блайт Стьюарт разорвали свою помолвку перед войной. И никто не знает ответа.
— А я думал, что вы знаете все!
— Не совсем все, мистер Квин. Я не согласна с теми, кто утверждает, будто виною здесь некая серьезная причина, наподобие другого мужчины или женщины, или чего-нибудь в этом роде.
— Значит, у вас есть свое мнение?
Мягкая ямочка на щеке появилась снова:
— Просто глупая ссора между влюбленными. Какой-нибудь пустяк, раздутый упрямством и самолюбием.
— Но с такими серьезными последствиями?
— Очевидно, вы их не знаете. Это безответственные, безрассудные, очаровательные безумцы. В течение двадцати лет они получали огромные гонорары, но, несмотря на это, оба сидят на мели. Джек был — и остается — волокитой, донжуаном, игроком, бесшабашным сорвиголовой, устраивающим совершенно немыслимые выходки, — и, конечно, великим артистом. Блайт была — и остается — прелестной, очаровательной, отчаянной девчонкой-сорванцом, которую все обожают. От них по-прежнему всего можно ожидать: от разрыва помолвки ни с того ни с сего, до кровавой вендетты из-за пустяка в течение двадцати лет.
— Или, как я себе представляю, до пиратства в открытом море.
Она засмеялась.
— Джек однажды подписал со старым Зигмундом контракт на съемку кинофильма из расчета по пяти тысяч в неделю сроком на десять недель. Вечером того же дня он проиграл пятьдесят тысяч долларов в Тиа Хуана. Так что все десять недель он работал задаром, одалживая у статистов мелочь на чаевые, и сыграл одну из самых выдающихся ролей за всю свою карьеру. Таков Джек Ройл.
— Продолжайте.
— Блайт? Она никогда не носит пояс, пьет исключительно мартини, спит без сорочки, и три года назад пожертвовала в актерский фонд трехлетнее жалование, потому что Джек отдал туда же свой трехмесячный доход. Такова Блайт Стьюарт.
— Полагаю, молодое поколение еще почище своих стариков? Обычное явление среди детей и родителей.
— О, безусловно! Между ними такая глубокая, длительная вражда, что тут, пожалуй, понадобится психиатр, чтобы объяснить механизм ее развития. Я не удивлюсь, если в ее истоках кроется сильная любовь, потерпевшая крах в результате падения с небесных высот на грешную землю.
— Но ведь Бонни помолвлена с Жаком Бутчером!
— Знаю, — спокойно возразила Пола. — И все же — попомните мои слова — упав на землю, любовь способна воспарить снова. Бедняга Бутч! Впрочем, я думаю, он об этом догадывается.
— Мальчик Тайлер и девочка Бонни не разговаривают между собой?
— Еще и как разговаривают! Право, их стоит послушать. Конечно, они появляются в картинах примерно в одно и то же время, и очень ревниво относятся к успехам друг друга. Пару месяцев назад одна из газет опубликовала Тая, борющегося с ручным гризли во время одного из знаменитых приемов, устраиваемых его отцом. Несколько дней спустя Бонни приобрела детеныша ягуара в качестве домашнего животного и повадилась прогуливаться с ним по территории «Магны», пока однажды не появился Тай с компанией девиц. Тут ягуар — разумеется, совершенно случайно — срывается с цепи и бросается на парня, вцепившись ему в ногу. Вид Тая, спасающегося бегством от преследующего его маленького хищника, очень подорвал его мужское достоинство.