Ему захотелось привлечь к себе внимание.

— А мой отец умеет летать на реактивных самолетах! — крикнул он.

— Ха! — засмеялся Фрэнки Коллинс. — Сейчас и войны-то нет.

— А вот и есть! Есть! Я сам видел в кино. Мой отец летает на реактивных.

Он понял, что опять терпит поражение. Разговор, обещавший вначале некоторое развлечение, утратил для них интерес, и ребята разбились на партии, чтобы идти играть в футбол.

— Мой отец умеет летать на самых быстрых в мире самолетах!

Но ребята уже ушли. Будто его и не было вовсе. Эруа поплелся в уборную и, усевшись на стульчак, с печальным видом стал жевать свой шоколад.

После большой перемены все дети пришли в класс веселые. Они сложили учебники, протерли доски влажными тряпками, убрали все школьные принадлежности в шкафы, выгребли золу из печки и сдвинули парты к стене. Мистер Скотт вынул из шкафа плащи, резиновые сапоги, свитера, скопившиеся там за прошедшую четверть.

— Это чей? Метки нет. Размер твой, Джо. Не твой ли?

Прозвонил звонок. Дети стояли с ранцами в руках посреди класса, где теперь очень гулко раздавался каждый звук. Мистер Скотт сказал:

— Итак, наши занятия окончены, начинаются двухнедельные каникулы. Будьте осторожны, играя у дорог, не забывайте о грузовиках: прежде чем перейти дорогу, остановитесь и посмотрите в обе стороны. Велосипедисты, не гоняйте по тротуарам. Не забудьте в первый день после каникул принести с собой все учебники. Надеюсь, все вы хорошо проведете время… Желаю вам всего доброго.

— Всего доброго, сэр!

Дети стремглав бросились к двери. Эруа пропустил всех вперед. Когда класс опустел, мистер Скотт вынул несколько книг из ящика своего стола, положил в папку, застегнул на папке молнию и прошел в прихожую за своим пальто. Эруа дожидался его у двери.

— Хэлло, ты, кажется, особенно не спешишь домой?

— Нет, сэр!

— Разве ты не рад каникулам?

— Лучше в школу ходить.

Мистер Скотт накинул на шею красное шелковое кашне и стал надевать пальто.

— Ты едешь куда-нибудь на каникулы, Эруа?

— Никуда я не еду.

— Ну, я уверен, что ты хорошо проведешь время. Товарищей будет много, наиграешься вдоволь.

— Вы вернетесь к нам в следующей четверти, мистер Скотт?

— Конечно, — сказал учитель, не взглянув на Эруа. — А кто тебе сказал, что я не вернусь?

Эруа радостно улыбнулся.

— Я очень боялся, что вы вдруг уедете.

— Конечно, я уеду на неделю-другую. Но к следующей четверти я вернусь.

— Красота!

Учитель нагнулся за своей папкой. Эруа мучительно старался придумать, как бы задержать его еще немного.

— А я могу водить грузовик, — сказал он.

— Да?

— Я даже могу водить большой бульдозер.

— Да ну…

— Я запросто могу водить десятитонный грузовик!

— Ну идем, Эруа. Я должен запереть дверь.

Учитель закрыл парадный вход и повернул ключ. Эруа смотрел, как мистер Скотт пересек школьный двор и скрылся в учительской. Тогда Эруа поправил на плечах ранец и пошел домой.

Около ворот группа мальчиков играла в салки.

— А я последним говорил с мистером Скоттом перед каникулами! — с гордостью объявил им Эруа.

Ребята даже не взглянули на него.

3

Эруа бросил ранец на скамью и обвел взглядом кухню. В раковине была свалена грязная посуда, грязные чайные полотенца, пустые бутылки, остатки пищи — овощные очистки, кости, обрезки жира, корки хлеба. Плита вся в белых потеках от подгоревшего молока и овсянки. Пол не мешало бы подмести. Затхлый запах, стоявший на кухне, исходил, однако, не от испорченных продуктов, а от засохших растений, что стояли в горшках на подоконнике. Мать его очень гордилась ими, но с тех пор, как она умерла, никто ни разу не вспомнил о том, что их нужно полить, и теперь они все сморщились, побурели, засохли и ужасно воняли. Эруа с удовольствием выбросил бы их, но он боялся, что ему попадет за это от отца.

Он собрал часть объедков в эмалированный таз и отнес во двор курам. Потом намазал кусок хлеба маслом и джемом и вышел во двор. Он наколол немного дров и, усевшись на дальнем конце поленницы, стал щепать лучину. Ему нравился певучий треск, с каким от полена отделялась каждая лучина. Звук этот напоминал ему звук камертона, которым мистер Скотт иногда пользовался на уроках пения. Эруа отнес лучину на кухню и свалил ее в ящик у плиты. Затем наполнил углем, который взял из ведра за дверью, ржавую жестяную коробку из-под печенья.

С улицы послышались крики и смех. Эруа бросился к окну. Эдди Капа и другие мальчики играли в ковбоев вокруг теннисного павильона.

— Бах! Бах!

— Ложись! Ложись!

— Ты не сумел до двадцати сосчитать, как я тебя уложил из пистолета.

— Ты же мертвый, ты мертвый!

Эруа вынул из шкафа пистолет, который отец подарил ему на рождество. Взвел курок и поставил его на предохранитель. Надо будет прикупить еще пистонов… Он уже приготовился было выбежать на улицу и посмотреть, не примут ли его в игру, как взгляд его случайно упал на часы.

Четверть шестого.

Час, когда в пивные валит народ.

Эруа отложил пистолет в сторону.

Был день получки, улицы полны были женщин с детскими колясками, с хозяйственными сумками в руках. На тротуаре люди собирались группами поболтать. Эруа пробрался сквозь толпу и занял свое привычное место у главного входа в пивную.

Что он будет делать во время каникул? У него, конечно, работы хватает. Надо убирать в доме, покупать продукты, попытаться как-нибудь заставить отца постирать белье. Он бы и сам это охотно сделал, но он был слишком мал ростом: ему приходилось подставлять ящик, чтобы достать до корыта, и он не мог развесить белье на веревке. Можно будет как-нибудь сходить на реку. В кинотеатре будут показывать фильмы, самые новые.

В день получки с отцом труднее всего. В такие дни Эруа уж наверняка приходилось ловить такси. И отец всегда в эти дни приводил с собой в дом двух-трех приятелей и притаскивал дюжины бутылок пива. Эруа выступал в роли бармена, обходил всех гостей по очереди и подливал пиво в пустые кружки. В такие ночи почти до самого утра ему не удавалось заснуть — громко играло всю ночь радио, из кухни раздавались пьяные крики, пол дрожал от топота ног. Иногда поздно ночью приходили женщины — он слышал по голосам. Должно быть, жены приятелей, которых приводил отец. А иногда отец уходил со всей компанией куда-нибудь и оставлял его на всю ночь одного в доме, и он боялся даже встать с постели, чтобы зажечь свет…

Эруа посмотрел на дверь пивной и вдруг застыл от ужаса. Он увидел красное шелковое кашне. Человек в кашне стоял к нему спиной и с кем-то разговаривал, а потом оба они вместе вошли в пивную. Это был мистер Скотт — ошибиться он не мог — и с ним другой учитель. Лицо у мистера Скотта было очень красное, галстук сдвинут на сторону и вылез из джемпера; он громко смеялся и шел шатаясь, навалившись на своего спутника.

Эруа пустился бежать по улице. Он все бежал и бежал, проталкиваясь между чьих-то ног, пригнув голову и размахивая руками, обгоняя прохожих, бежал так, что только пятки сверкали. Бежал до тех пор, пока не понял, что надо остановиться, и он остановился и встал, прислонившись к чьей-то двери, не в силах отдышаться. Он весь дрожал.

От слабости ноги подкашивались. Эруа огляделся, стараясь понять, где он находится. Вон напротив кафе. Он постоял еще немного, пока не пришел в себя, а затем пересек улицу и вошел в кафе. Играла радиола. Эруа пригнулся и посмотрел через глазок радиолы на светящиеся внутри лампы. А потом вдруг краски расплылись у него перед глазами и он понял, что плачет.

Слуга народа

Перевод Н. Ветошкиной и Э. Питерской

Берт Сазерленд вошел в комнату и отряхнул мокрую от дождя шляпу. В комнате было темно, лишь в углу за стеклянной перегородкой светилась каморка заведующего. Берт прислонил промокший пакет к ноге и опустил свою карточку в щель табельных часов. Механизм щелкнул. Питая, как всегда, неприязнь ко всяким техническим приспособлениям, Берт сверил время, пробитое на карточке, с тем, которое показывали его часы. Оно совпадало: 7.43.