Люди прячутся в домах и проклинают ветры, обращают к богу мольбы угнать их куда-нибудь, утихомирить нашествие. А ветры, нашумев и наигравшись, исчезают. И тогда воцаряется та тишина, которая бывает после страшной битвы.

Стоя у окна и наблюдая природу — возникновение, затухание и обновление, — Мил уносится мыслями в далекое прошлое. Он думает о том, что миллиарды лет назад Земля была пустой, безжизненной планетой. Мысленно он видит вулканы, словно фейерверк разбрасывающие лаву во все стороны, будто торжествуя и радуясь от того, что раскаленная магма начинает создавать первые живые клетки на Земле.

Эти размышления придавали мечтателю новые силы для продолжения экспериментов и упорной, терпеливой работы.

По вечерам или ночью, когда через окно нельзя ничего разглядеть, он выходил на улицу. Днем это случалось редко. А ночью можно избежать ненужных встреч, не терять времени на пустые разговоры о деревенских делах, которые только мешают ходу серьезных размышлений… Не все односельчане способны даже понять, чем он занят. Некоторые ненавидят Мила, потому что знают его сокровенные планы, связанные с укрощением вулкана.

Он и жену свою избегает, потому что она все время твердит, чтобы он бросил пустые, бесполезные дела. Мил покидает лабораторию лишь по необходимости: когда услышит ночью, как Богуле встает погулять при луне, и надо остановить мальчика, или когда хочет прочесть ему завтрашние уроки.

Днем он не выходит еще и потому, что не хочет встречаться с Методией Лечоским — лесорубом, тем самым, с которым они похожи до того, что Мил всякий раз, глядя на своего двойника, вздрагивает, охваченный странным ощущением — как будто сам себя увидел в зеркале. В таких случаях он отводит глаза и сворачивает в сторону.

Зато для него радость, когда из города приезжает коллега Сирин, также занимающийся наукой. С ним в интересных беседах время летит незаметно. Друзья не могут наговориться, рассказывают о своей работе, обмениваются мыслями, подбадривают один другого: держись! Иногда Мил едет в город, и там все повторяется. В исследованиях эти двое не соперники. Сирина не интересует природа, его страсть — механика. В этой области у него много изобретений, он старается стать рекордсменом по количеству патентов.

Беседует Мил и с доктором Татули, когда тот заходит, к нему. Татули проявлял интерес к исследователю, восхищался его отвагой и способностью посвятить себя большому делу. Доктор сказал Милу, что в мире есть ученые, которые занимаются тем же самым — создают живое. Припомнил, что во время войны был в Италии экспериментатор, которому удалось вывести смертельный вирус. Муссолини узнал об этом и потребовал формулу вируса, чтобы использовать открытие для военных целей. Автор смертоносного оружия отказался сообщить формулу, и Муссолини приказал убить его.

…Как-то туманной ночью вышел Мил на улицу и попал под дождь. Однако, не боясь промокнуть, продолжил прогулку. И вдруг испытал чудесное ощущение обновления. На душе сделалось легко, и тело словно налилось силой.

Он поднялся на холм узнать, не заглушил ли дождь дым из дувала, не поднимается ли температура воздуха. Потом еще раз обошел село и, насквозь промокнув и замерзнув, вернулся домой. Переоделся, прошел в лабораторию и опять почувствовал небывалую легкость в душе и в голове. В сверкании молний все предметы казались нереальными — черно-белыми, как на рентгеновских снимках. Электрические разряды наполняли воздух озоном, и это бодрило, побуждало к работе, целью которой было создание живой материи.

Утром жена Мила увидела, что двор залит водой. После дождя поднялся уровень реки, и она подмыла насыпь. Жена позвала из лаборатории Мила, но тот не вышел. Тогда она крикнула Илко и Богуле, чтобы они поскорее встали и помогли засыпать дыру в насыпи. Те сразу откликнулись, надели сапоги, взяли кирки, лопаты. Отверстие в насыпи забросали камнями, сучьями, дерном, укрепили мешки с песком, заткнув дыру этой «пробкой». И вдруг с реки донесся крик о помощи. Тонул человек. Богуле первым кинулся к реке.

— Отец! Он тонет…

— Неужели? — воскликнул Илко. — Как же он очутился здесь?!

Приблизившись, когда из воды в очередной раз появилась голова утопающего, Илко закричал:

— Нет! Это Методия Лечоский, лесоруб.

Богуле облегченно вздохнул.

Рядом с Методией плыл его ишак. Илко и Богуле стали бросать в воду сучья, ветки, чтобы было за что уцепиться, но быстрое течение уносило с собой эти ненадежные опоры. Вот ишаку удалось упереться передними копытами в берег… Он напрягался, пытаясь вылезти из воды, однако мягкий грунт оползал, и животное снова оказывалось в водовороте, норовя при этом приблизиться к хозяину. Методия пытался схватить его за поводок — и тоже тщетно.

К реке на помощь Илко и Богуле спешили люди, услышавшие крики. Они бросали тонущим все, что оказывалось под рукой, — корзины, ящики, поленья, кадушки. Методия подгребал к себе эти предметы, хватался за них, чтобы не пойти ко дну, но на берег вылезти не мог, а только сучил ногами и еще пытался ухватить ишака за поводок. Стремнина же увлекала его за собой, и, отпустив ишака, он снова уносился ею вниз по реке.

Под мостом ишак зацепился поводком за железный крюк, торчавший из воды. Чем больше животное вертело головой, силясь освободиться, тем туже затягивалась петля вокруг его шеи. Ишак начал захлебываться. В страхе, пытаясь высвободиться, животное сделало сильный рывок, и он стал роковым. Петля затянулась. Прямо на глазах живот ишака стал раздуваться, потом туша его скрылась под водой, а через некоторое время всплыла бездыханной.

А Илко все пытался вытащить Методию из воды, пока люди растерянно бегали вдоль берега.

Тонущему бросили канат, за который он сумел ухватиться, и вытащили на берег. После того как его потрясли, перевернув вниз головой, чтобы из ушей, из глотки вылилась вода, Методия, глубоко вздохнув, спросил:

— А где мой ишак? Он выбрался?

— Нет. Утонул, — ответили ему.

Лицо дровосека сморщилось, он встрепенулся, сжался, словно пораженный молнией, заплакал:

— Ох, ох, как мне теперь без него?

Люди переглянулись.

— Поглядите-ка на него. Сам еле спасся, а тужит о скотине!

— Ох, ох, — причитал Методия.

Илко помог ему встать, взял за руку и повел к дому под аккомпанемент его вздохов. На ходу бросил Богуле:

— Понимаю его горе. Вся жизнь человека держалась на ишаке — на нем он возил дрова и этим кормился.

Когда Илко с внуком вернулись домой, они застали Мила у окна лаборатории задумчиво смотрящим на залитый водой двор. Глядя, как отражаются в воде дома, кроны яблонь, проплывающие по небу облака, он вбирал в грудь свежий, наполненный озоном воздух. Этот воздух, попадая в рот, словно прилипал к небу, возбуждая, как вино. Усталости после ночной бессонницы как не бывало.

Вышла на террасу супруга, крикнула:

— Твой дом рушится, а тебе наплевать. Погряз в своих склянках, от которых никакого проку!

— Будет прок. Когда-нибудь да будет, — ответил муж.

— Когда? Слыхали твои обещания много раз. А я так думаю: раз уж бросил работу в ветеринарной лечебнице, то погнул бы спину в поле, как все.

— Ха! — усмехнулся Мил и закрыл окно, чтобы не слышать жену.

XII

Всю ночь Тане не мог уснуть — ворочался, вставал и снова укладывался, но глаза так и не сомкнул — мешал гул, который выходил из-под земли. Тане прислушивался, ему казалось, что это подает голос вулкан, перед тем как извергнуться. Он выходил на террасу, смотрел в сторону дувала. Но ночь была темной, облачной и не позволяла ничего различить.

Полуночник шагал по дому, потом выходил во двор и все не мог дождаться рассвета. А чуть начало светать, пошел к холму — посмотреть, не прибавилось ли дыму. За холмом алела полоска неба, заря была раскаленно-красной, будто вулкан уже ожил.

На холме Тане увидел необычный цветок — красный, как пламя. Вспомнились прочитанные книги, где говорилось о вулканических цветах, которые растут близ подземных чудовищ и появляются на земле как предвестники приближающегося извержения. Тане испугался, вырвал зловещее растение с корнем и поспешил домой, чтобы сравнить свою находку с рисунками в книгах. Встречные удивлялись: