И снова…

Она загорала на горячем песке, на переполненном пляже, почти нагая, в метре от него. Шерафуддин понимал: легче преодолеть расстояние до другой планеты, чем до звезды, сиявшей рядом во всем своем великолепии.

Антей, когда у него иссякали силы, должен был коснуться земли, чтобы одолеть врага, так и Шерафуддин теперь, словно и у него иссякли силы, должен был вернуться к своей работе, только тогда он мог победить. Его крепостью была работа, а в своей крепости каждый сильнее. Он это знал и вынужден был, хочешь не хочешь, придерживаться общего правила.

Его приятели-шахматисты, один с шахматной доской под мышкой, другой со свежими газетами, стояли у входа в парк, поджидая его. Бывшего социолога, доигравшего свою партию жизни на шахматной доске, боровшегося до последнего дыхания, заменил бывший юрист, адвокат, похожей комплекции и столь же самоуверенный. Он тоже любил держать пари, кто кого проводит на кладбище. Шерафуддин был с ним знаком.

— А вот и Шерафуддин, — радостным возгласом приветствовал его социолог, — где ж ты, мать твою, пропадаешь? Вот кто умеет жить на пенсии, постоянно в делах, понимает, что иначе одряхлеешь.

Шерафуддин шел мимо больницы, задумавшись и никого не замечая, но вдруг его внимание привлек слабый голос:

— Помогите!.. Помогите!.. Помогите!..

Оглянувшись, Шерафуддин увидел старика, тот вырывался из рук дюжих санитаров. Значит, сумел добраться до выхода, тут его и настигли великаны.

— Зачем вы его держите, если он так рвется? — поинтересовался Шерафуддин.

— Он болен, — ответили ему, — сердце.

Сердце, болезнь века, подумал Шерафуддин.

— Помогите!.. Помогите… Разве это причина, чтобы держать меня взаперти, не проходите безучастно!

Тут нужно быть рассудительным, понял Шерафуддин и стал убеждать старика остаться в больнице, мол, надо лечиться, это в его же интересах.

— Да какие болезни?! — возмутился тот. — В какое время вы живете?

— В конце двадцатого столетия, — с готовностью ответил Шерафуддин.

— Да? Вот видите, вы это знаете, и знаете, как шагнула вперед наука, а они мне твердят о болезнях. Понимаете ли вы, сколько у меня дел, можете вы понять, что у меня нет времени на болезни? Болезни были в средние века, во времена крестовых походов и эпидемий, когда мир человека ограничивался Землей, а огромные скопления звезд он считал ее украшением.

Шерафуддин был вынужден признать, что старик прав. Где средние века и где мы, и все-таки он болен… хоть и связан со звездами в разных концах Вселенной. Шерафуддин продолжать его убеждать: нельзя иначе, он стар, он очень стар, а в старости болезни набрасываются все разом.

— Какая старость? Какая старость? — разволновался тот и снова попытался вырваться из рук санитаров. — Где вы живете, побойтесь бога, сейчас не найти ни одного здравомыслящего, который сам пришел бы сюда. Где вы живете, о господи!

— А вы где живете? — спросил в свою очередь Шерафуддин. — Я на Земле.

— Я? Я — во Вселенной, где же еще? В огромной, бесконечной Вселенной, где время течет иначе, вы должны это знать, в разных звездных системах время течет по-разному, и нет старости, старость ограничена временем, а время не имеет ни начала, ни конца, как и материя, существует только бесконечность… Разве можно этого не знать? Помогите же мне!

— Как я могу вам помочь, ведь вы не слушаете.

— Скажите, чтоб меня отпустили. Меня ждут дела, у меня нет времени на старость, поймите, нет времени! Только до ближайшего созвездия, Андромеды, десяток световых лет, вы понимаете, десяток световых лет. На Земле за это время прошел бы миллион лет, какая же тут старость, какие болезни? Вы еще о смерти заговорите.

— Ну, естественно, жизнь коротка и смерть неминуема.

— Да где вы живете, господи, какая смерть, я знал, я знал, что вы так скажете! — завопил старик. — Вы живете на Земле, вы не отлепились от нее и на все смотрите земными глазами. Помогите… Помогите!.. Помогите мне, прошу вас.

— На самом деле это я не знаю, где вы живете. В своем воображении?

— Я сказал: во Вселенной. Во Вселенной человек не падает на дно. Вода из чашки не выльется, если вы ее перевернете, там нет ни верха, ни низа, люди во Вселенной парят, им некуда упасть. Ведь вы не скажете, что сейчас на Земле сплошные эпидемии?

— Не скажу.

— Это научный факт, не так ли? Почему же в другом случае вы не согласуете свои взгляды со временем, с наукой? Проснитесь и помогите мне, вырвите меня из рук этих зверей, они изо всех сил удерживают меня на Земле, а у меня нет времени с ними возиться, поймите, нет времени на старость… Это отняло бы весь остаток жизни.

Шерафуддин спросил, кто он по профессии. Ученый, ответил старик. Шерафуддин удивился: ученый должен реально смотреть на вещи, а не витать в облаках, как взлохмаченный поэт, потерявший связь с реальным миром и мечущийся среди звезд. Он так и сказал.

— Какой поэт! — в бешенстве закричал старик. — И какие вымыслы при твердых научных основах? Разве вы станете читать или смотреть что-то вымышленное, если видите реальность и можете участвовать в ней? Возьмите портрет или скульптуру красивой женщины и сравните с живой женщиной… Тут есть некая Зинка, вы знаете Зинку, вы сами ее выбрали. Можете не отвечать, ведь выбрали, ее, живую, разве не так?

— Давай, старик, пошли, — подытожили санитары и крепче ухватили его за руки. — У нас нет времени с тобой возиться.

— Помогите!.. Помогите!.. Помогите!.. Избавьте меня от этих извергов, они держат меня в четырех стенах, в замкнутом пространстве!

Но великанам уже было невмоготу, с перекошенными лицами они сгребли его и поволокли. Старик не переставал отбиваться руками и ногами, брыкался, как ребенок, которого оторвали от любимой игры, чтобы накормить, а он ни за что не хочет туда, куда его несут.

Шерафуддин испугался и бросился бежать, он бежал сколько было сил, хлопая ботинками по пояснице.

Собрав все свое мужество, он решился пройти мимо кафаны «Первый серебряный волос». Там ничего не изменилось. Прикованные толстыми цепями, люди сгрудились вокруг столов стучали деревянные фишки, звучали старческие голоса взгляды не отрывались от карт, от домино, от подброшенных костей с черными точками на белом: ек-ду, пенджу-се, джихар… ек-ду, пенджу-се, джихар… шеш-беш!..

Вскоре социолог опять остался без партнера, и Шерафуддин был готов занять его место.