Калеб был непохож на меня. Всю свою жизнь он знал только любовь. Семейные ужины, сказки на ночь, аплодисменты от наблюдавших за каждой игрой. Он был уверенным и добрым. Не только для меня, но и для всех. Я же был неудачником. Калеб был парнем, который нравился всем.

Один час превратился в два, Бранфорды не произнесли ни слова. Когда, наконец, мне нечего было сказать, когда каждое воспоминание было вытащено, очищено и оживлено, я потер лицо ладонью, готовясь к словесному нападению.

Но ничего не произошло. Я смотрел туда-сюда на их лица, искал что-нибудь, чтобы дать понять мне, что делать – остаться или уйти. Их слезы высохли, я поймал несколько улыбок, пока говорил, даже один или два мокрых смешка. Вытер руки о джинсы, чувствуя, что не хочу уходить. Не только из-за Бранфордов, но и потому, что в этой комнате я почувствовал осколок прощения. От Калеба.

Я встал, ощущая себя полностью опустошенным, но легче, чем когда-либо после аварии.

Я был на полпути к двери, когда услышал, как мистер Бранфорд прочистил горло.

– Калеб равнялся на тебя. Он всегда говорил, что однажды ты станешь знаменитым. Полагаю, он оказался прав.

Я не знал, что сказать, но повернулся, встретившись с его грустным взглядом. Глубокий вздох донесся из его легких.

– Спасибо за то, что пришел сюда, за то, что поделился воспоминаниями о нашем сыне, и за то добро, которое делал в последние годы. Калеб бы гордился тобой.

Вспоминая мое первоначальное нежелание протянуть руку к Бранфордам, я чуть не задохнулся от стыда, поднявшегося у меня в горле. Моя голова уныло кивнула вперед. Я не заслуживал их снисхождения, не тогда, когда я должен был сделать это много лет назад.

Но какой бы не был приговор, я решил провести остаток жизни, доказывая его правоту.

– Садись. Я хочу, чтобы ты рассказал нам все, – издевательский тон Тревиса действовал мне на нервы, когда мы вернулись домой. Последнее, что я хотел сделать, это поделиться чем-нибудь о моем разговоре с Бранфордами, не говоря уже обо всем. Но Гевин тоже был там, и даже Делэни ждала в столовой. Из всех людей, собравшихся в комнате, она была важнее всего. Я подошел к ней, подтянул к груди и наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку, вдыхая цитрусовые ноты шампуня.

– Ты была права, – прошептал я ей. – Мне нужно было это сделать. Для них и для меня.

– Пайпер, – внезапно прогремел Тревис, указывая на нее. – Включи телевизор!

Мы все повернулись к плоскому экрану, который был установлен над столом. Тревога сжала мою грудь, когда местные новости прокрутили кадр с Бранфордами перед кирпичным офисным зданием, где я только что встречался с ними. Они были окружены ордой репортеров, давящих на них, пока шли к стоянке. Полиция была так занята, что не потрудилась сопроводить родителей Калеба к их машине? Гнев овладел мной, когда Пайпер тыкнула на пульт дистанционного управления, увеличивая громкость до оглушительного уровня.

– Что вы делали в здании суда?

– Вы хотите, чтобы Шейн Хоторн провел остаток своей жизни в тюрьме?

– Вы разговаривали с Шейном?

– Вы обвиняете Шейна в смерти вашего сына?

Бранфорды вздрагивали от каждого вопроса, репортеры преследовали их шаг за шагом. Отец Калеба остановился, чтобы полезть в карман за ключами. Он отпер машину, открыл дверь для своей супруги и помог ей, прежде чем обойти капот. Перед тем, как открыть собственную дверь, он сделал паузу.

– Нет. Мы не обвиняем Шона в аварии. Мы не знали, что думать после его ухода, когда он исчез много лет назад. Но после разговора с ним, и после молитвы и поиска в наших сердцах того, чего хотел бы Калеб, мы хотели бы, чтобы окружной прокурор снял обвинения, – его голова опустилась, голос раздался с изнеможением и горем. – Теперь, пожалуйста, оставьте нас в покое.

Однако они не выкрикивали больше вопросов, когда мистер Бранфорд открыл дверь машины и скользнул за руль. Оператор, должно быть, приблизился ближе, потому что я мог видеть внутри машины, как Бранфорды повернулись друг к другу, покорность выгравирована на их обветренной коже.

У меня перехватило дыхание. Они не должны защищать меня. Не то чтобы я не был благодарен. Осознание того, что Бранфорды больше не винили меня за несчастный случай... это было похоже на то, будто огромная ноша, которая в течение многих лет висела у меня на плечах, внезапно ослабла.

Картинка на экране переключилась на студию с новостным столом, где ведущая обсуждала мой случай с радостной улыбкой на лице.

– Пойдем, – я потянул руку Делэни, мое нутро сжималось. – Я не могу на это смотреть.

Тревис оказался рядом со мной, свет от люстры отражался от его головы. Абсолютно ничего не замечая.

– Господи Иисусе, ты чертовски великолепен! – он хлопнул меня по спине, глаза все еще не отрывались от телевизора. – Думаю, мы выберемся отсюда к концу недели.

С пальцами сжатыми в кулаки по бокам, чтобы не придушить его, я поднялся по лестнице, волнение Тревиса заставило мой живот сделать сальто. Я встречался с Бранфордами не для того, чтобы поскорее смыться.

Я хотел поступить правильно.

Рука Делэни была утешительно теплой в моей, хотя я ни капли не успокаивался. Я открыл дверь в нашу временную спальню.

Она тихо закрыла за нами, на ее лице запорхала обнадеживающая улыбка.

– Я очень горжусь тобой.

Боль пронзила меня. Мне нечем гордится. Она подняла руку, чтобы скользнуть по моей шее, и я поморщился.

– Не надо.

Делэни замерла, наши взгляды встретились. Что-то обдумывала. А потом она приподнялась на цыпочках и поцеловала меня в губы.

Я прирос к месту нагромождением вины, заполняющий меня как сломанный кран. Не было никакого выключателя или гаечного ключа в поле зрения.

– Делэни, – простонал я, вдыхая ее сладость через мои легкие.

Девушка отступила, глядя на меня, будто увидела кого-то, кто действительно имеет значение, кого-то, кто достоин ее любви.

– Я здесь, Шейн. Я здесь.

Она была одета в повседневное розово-белое платье и ботильоны с ремешками, которые обтягивали ее загорелые икры. Ей не хватает рюкзака, перекинутого через плечо, чтобы больше не беспокоиться о том, делает ли все возможное ее исследовательская группа.

Я провел пальцами по короне из чёрных прядей, обрамляющую мягко округленное лицо Делэни, по синему, переходящее в зеленое, сапфиру на ее горле, пока ее глаза не стали того же цвета. По камню, который я надел на нее.

Обхватив Делэни за шею, я почувствовал биение ее пульса под пальцами. Похоже на скачки.

Наши тела подходили друг другу как головоломка для дошкольников, формы состыковывались одна в другую легко, не требуя усилий. До сих пор нет. Верхняя часть головы Делэни идеально вписывалась под мой подбородок, и я поцеловал тонкую линию, где ее бледная кожа просвечивала, достигнув рукой металлического язычка ее застежки-молнии. Его низкий стон от разделения разорвал воздух, пока я гладил ее позвоночник, подушечки пальцев скользили по поверхности ее кожи.

Я вздрогнул, когда волна желания прокатилась по мне. Моя жажда Делэни была больше, чем похоть. Это была необходимость в самом чистом виде.

И я боялся этого.

Я застонал, произнося ее имя.

– Когда я впервые увидел тебя, мне понадобилось все силы, чтобы не поцеловать тебя. А когда я услышал, как ты поешь мою песню, мне понадобилось все силы, чтобы не убежать от тебя.

– А теперь, – подсказала она своим заманчивым голосом, затаив дыхание. – Что ты хочешь сделать со мной сейчас?

– Детка, я уже отдал тебе каждую частичку себя, – я прижался лбом к ее лицу, сжимая это великолепие ладонями, чувствуя, как будто меня раздели догола. – Ты владеешь всем.

Делэни обмотала ноги вокруг моих бедер, притягивая меня ближе, крепче.

– Я хорошо о тебе позабочусь. Обещаю.

Я позволил себе погрузиться в ее сладость, утонуть в комфорте и сострадании, которые она так свободно давала. Молча клянясь, что никогда не отпущу ее.