Прошло лишь несколько минут, и целое стадо, насчитывающее около двадцати особей, нашло надёжное укрытие под нависающим козырьком черепа. Я «припарковался» в жаберном отверстии и вновь был вынужден отключить звуковые колонки, потому что их сигналы утонули в криках шумных летунов. Когда они обосновались во мраке, я увидел, что всё тело у них сияло зеленоватым светом – это была особенность, которой я ещё не наблюдал на Дарвине IV. Я назвал этих существ литторалопами.

Внезапно моё внимание отвлекла на себя стая мелких летающих животных, которая поднялась на крыло с удивительной скоростью. В течение нескольких секунд стая безумно кружилась в тёмных глубинах черепа, и их крохотные оранжевые биологические огни выглядели, словно тлеющие угольки какого-то раздутого ветром костра. Я был окружён их струящимся сиянием, когда они с невероятной скоростью пролетали мимо меня и вылетали из жаберного отверстия. К тому времени, как я развернул свой стул, их уже нигде не было видно – их поглотили изливающиеся дождём тучи.

Литторалопы тихо пережидали дождь и практически не обратили внимания на то, что летучие существа покинули это место. Когда шумные летуны пропали, я снова включил звуковые колонки. Как и раньше, существа издавали сигналы и кивали своими стреловидными головами; их обмен звуками выглядел почти как диалог. Однако, помимо этого впечатления, я не получил никаких свидетельств наличия у них разума.

Дождь постепенно уменьшался, и маленькое стадо поднялось на ноги и отправилось к открытому пляжу. Вскоре стало очевидно, что они направлялись в сторону «моря», которое находилось в состоянии умеренного возбуждения, а на его поверхности появлялись волны из псевдоподий высотой от двух до четырёх метров. По прошлому опыту я знал, что это было реакцией на бурю; но, в отличие от водяных морей, эта реакция всегда запаздывала примерно на тридцать минут. Позже экспедиция узнала, что возбуждение было реакцией на попадание воды в матрицу.

Когда литторалопы добрались до «моря», я заметил, что его край отодвигается назад на метр или около того, словно в подобии разумного предчувствия. Стадо выстроилось в цепочку вдоль края и начало размашистыми ударами голов из стороны в сторону срезать длинные прозрачные ленты матрицы, которые тут же схватывались за один кончик и всасывались в животы этих существ.

Через час насытившиеся литторалопы с плотно набитыми животами ушли дальше по пляжу и скрылись из поля зрения, и я спустился пониже, чтобы оценить нанесённый ими ущерб. Область свежеобнажившегося пляжа длиной около сорока и шириной два метра дала представление о количестве матрицы, съеденной стадом.

Край «моря» выглядел рваным и ободранным, а по всему пляжу были разбросаны частично отрезанные полоски матрицы. Я летал около часа, делающем зарисовки окружающего ландшафта, и за то время, пока я отсутствовал, некогда разодранный край был полностью излечен новой матрицей.

На глубине около тридцати сантиметров под слоем мягкой почвы прибрежной зоны скрываются массы общественных охотников – пляжных стрелок. Эти похожие на копьё существа, часто встречающиеся в огромных количествах, лежат в засаде, ожидая, пока неосторожное существо, проходящее мимо, не наступит на почву прямо над ними. Поскольку они полагаются главным образом на свои рецепторы, чувствительные к давлению, эхолокационного аппарата у них практически нет. Эти охотники, нападающие с близкого расстояния, на коротких дистанциях способны двигаться с огромной скоростью. Они совершают бросок при помощи сложенной мускулистой «ноги», которая подбрасывает каждое отдельное животное сквозь землю, в которой оно прячется, в сторону его цели. Убив добычу, пляжные стрелки инстинктивно перегруппируются и закапываются, не оставляя никаких видимых свидетельств своего существования. Их неподвижность и молчаливость – это превосходно отточенная эволюцией техника охоты на планете, где используется эхолокация. Поскольку ареал пляжных стрелок ограничен плотностью и составом почвы, в которой они живут, они распространены исключительно в прибрежной зоне.

Один раз, следуя за пляжным скакуном (отдалённым береговым родственником императорского морского странника), я попал на участок, заселённый пляжными стрелками. Это была не самая приятная сцена: с полсотни пляжных стрелок внезапно вылетели из земли вокруг жителя побережья и за несколько секунд беспощадно утыкали его. Сила их атаки была настолько велика, что те существа, которые промахнулись мимо пляжного скакуна, совершенно свободно допрыгнули до моего ’конуса, парившего в двадцати метрах над их стартовой площадкой. Пляжный скакун умер ещё до того, как повалился на землю. Далее началось причудливое пиршество, и те пляжные стрелки, которые попали в цель, проедали себе выход из туши, а те, которые промахнулись, вгрызались в глубины туши. Через час кости пляжного скакуна лежали на поверхности земли, а пляжные стрелки бесследно исчезли.

КАРТИНА XX. «С полсотни пляжных стрелок внезапно вылетело из земли».

Пестрокрыл

КАРТИНА XXI. «С началом ночи пестрокрылы начинали шевелиться». (Предварительный набросок)

Через день после знакомства с литторалопами я наткнулся на другую интересную стаю береговых жителей. Эти странно выглядящие животные, казалось, ещё пребывали в горниле эволюции: они были крылатыми, но всё же не были способны летать. Когда существа двухметрового роста делали попытки летать – а это было нечасто – они хлопали своими короткими крыльями с красивым полосатым узором в тщетных усилиях подняться в воздух, и им удавалось сделать лишь длинный прыжок. Днём пестрокрылы, как я назвал их, вели ленивую жизнь, покачиваясь вверх-вниз на волнистой поверхности Амёбного моря. Периодически они просто вытягивали свои хоботки и начинали кормиться. Всё остальное время они только и делали, что качались на волнах или дремали. Но едва наступала ночь, пестрокрылы начинали шевелиться. Поднимались головы, разворачивались чудесно сияющие крылья, и существа вставали на ноги на мерцающей и колышущейся поверхности геля. Когда стая начинала свои ночные прогулки, мирная сцена в одно мгновение превращалась в буйство движения.

Пестрокрылы компактно сворачиваются для дневного сна на поверхности Амёбного моря. Я часто видел их многочисленные стаи, плавно покачивающиеся на геле.

За всё время своего пребывания на Дарвине IV я никогда не встречал ничего более диковинного, чем дикие гонки, которые устроили мы с пестрокрылами однажды ночью. Целыми часами напролёт эта группа лунатиков, хлопая крикливо расцвеченными крыльями, двигалась по поверхности «моря» самыми извилистыми и беспорядочными маршрутами. Всю ночь существа прыгали, скакали и резвились в темноте – кувыркающаяся мешанина покрытых зелёными полосами крыльев и тел. Меня одновременно и развлекла, и донельзя вымотала необходимость следовать их непредсказуемым выходкам, и я иногда поднимался на высоту, достаточную для того, чтобы держать ярко светящуюся цепочку этих существ в поле зрения на большой территории.

В течение всей ночи я следовал за пестрокрылами, ломая голову над странным поведением, свидетелем которого я был. При всей своей сложной экипировке мне оставалось лишь строить догадки. Был ли я свидетелем преследования микроскопических летающих существ, или запущенного гормонами брачного ритуала? Я не мог сделать никаких выводов. К тому времени, как небо засеребрилось, они стали заметно менее энергичными. И я тоже. Когда они замедлили движение, я спустился на высоту около десяти метров и «припарковался». Рассвет застал странных существ устало рассаживающимися на поверхности «моря», сворачивающими крылья и подгибающими свои длинномордые головы. Со своего наблюдательного пункта мне было видно, что они постепенно задремали, а затем крепко заснули, и я не мог не задать себе вопрос: видят ли они сны?