— Успокойся, государь, я тебя исцелю. Только ты мне расскажи, отчего расхворался. Царь стал отнекиваться:
— На что тебе знать причину? Главное — найти лекарство.
— Государь, когда целитель знает причину недуга, он подберёт подходящее средство. А иначе-то как?
— Ну что ж, дорогой, — и царь рассказал все по порядку, начиная с того, как пришел к нему брахман и пообещал три города. «Вот от этой жадности-то, сынок, я и разболелся . Исцели меня, если сумеешь».
— Скажи, государь, а будут твоими три города, если ты как следует погорюешь?
— Никак не будут, сынок.
— А коли так, зачем ты горюешь? Ведь когда смерть придёт, все равно надо будет расстаться со всем: и с телом, и с имуществом, и со слугами, и со всем достоянием. Да и будь у тебя четыре города, так из четырёх блюд зараз есть не будешь, на четырёх ложах зараз не уснёшь, четыре платья зараз не наденешь. Нет, жадности нельзя поддаваться! Жадность, коль разрастётся, не выпустит человека за пределы тягостных существований. И Великий, поучая его, прочёл ему восемь строф о дхарме:
«Кто стремится к наслажденьям
И успеха достигает,
Радуется и ликует –
«Преуспел я в этой жизни».
Кто стремится к наслажденьям
И успеха достигает,
Тянется к иным утехам,
Ненасытно жаждет снова.
Бычок становится быком,
И вместе с ним рога растут.
А безрассудный человек,
Растит желания с собой.
Сколько ни дай ты человеку
Земли, коней, быков и слуг –
Ему любого будет мало.
Пойми это и успокойся.
Царь может подчинить себе всю землю,
Но, власть распространив до океана,
Останется и этим недоволен:
Он и заморье подчинить захочет.
Пока ты помнишь об усладах,
Твой ум доволен быть не может.
Так повернись же к ним спиною,
И мудрость даст тебе довольство.
Лишь мудрость насыщает нас
И избавляет от желаний.
Того не обуяет алчность,
Кто мудростью себя насытил.
Стремитесь отсекать желанья,
Довольствоваться лучше малым.
Сапожник обрезает кожу,
Когда сандалии тачает,
И не жалеет об обрезках.
А человек бездонно мудрый
Не сожалеет об утехах.
Чем больше ты услад отринешь,
Тем большего достигнешь счастья.
Коль хочешь полного блаженства,
Оставить надо все услады».
Когда Бодхисаттва читал последнюю строфу, он случайно остановил взгляд на белом царском зонте, и вошёл в состояние созерцания «белой полноты». Царь исцелился, с радостью поднялся он с ложа и стал благодарить юношу: «Столько врачевателей не могли меня вылечить, а ты, умный юноша, исцелил меня лекарством знания». И он произнёс:
«Сказал ты восемь изречений,
А стоит тысячи любое.
Возьми же восемь тысяч, брахман.
Прекрасны были твои речи».
Великий в ответ сказал:
«Не нужно мне вознагражденья,
С деньгами нечего мне делать.
Строфу последнюю читая,
Я стал к усладам равнодушен».
Царь восхитился ещё больше и, прославляя Великого, сказал:
«Ты — человек благих устоев
Мудрец, познавший все на свете.
Ты проницательно увидел:
Желание — источник горя».
«Государь, не будь беспечен, следуй дхарме», — дал ему наказ Бодхисаттва, поднялся над землёю и улетел в Гималаи. Там, по старинному обычаю, он стал отшельником, всю жизнь упражнялся в безмерных добродетелях, ведущих к мирам Брахмы, и после смерти сопричислился к их обитателям.
Рассказав эту историю, Учитель повторил:
— Как видите, монахи, я его излечил не только теперь, но и прежде.
И он отождествил перерождения:
— Царём тогда был этот брахман, а умным юношей — я сам.
Джатака о нерадивом царе
Некогда в царстве Кампилье, в городе северных панчалов, правил царь Панчала, и царствовал он неправедно и нерадиво. А за ним и все советники и прислужники тоже сделались неправедными. Задавленные податями, жители покидали населённые места и скитались по лесам, как дикие звери. Боясь царёвых слуг, люди с рассветом заваливали двери своих домов колючими ветками и прятались на день в лесу. Днём их грабили мытари, ночью — разбойники, и житья народу не стало совсем.
Тогда был духом дерева хурмы, что росло за городскими стенами. Каждый год царь приносил ему жертву стоимостью в тысячу каршапан. И вот он подумал: "Нынешний царь правит до того нерадиво, что и всё царство, глядишь, погубит. Придётся мне его образумить — ведь больше сделать это некому. Да я ему и обязан многим, каждый год имею от него богатое подношение. Значит, решено". Ближайшей ночью он явился в царскую опочивальню и, паря над полом, воссиял у изголовья. Царь проснулся, узрел его солнцеподобный облик и вопросил:
"Кто ты такой и с чем пожаловал?" –
"Государь, я дух дерева хурмы, что растёт за городом. Я пришёл дать тебе наставление". –
"Что ещё за наставление?" –
"Государь, ты дурно правишь. Царство твоё до того обнищало, что вот-вот погибнет. Ведь когда царь правит неправедно, ему не удержаться у власти. Уже при этой жизни он попадёт в беду, а после смерти не избежит страшного ада. К тому же, когда сам царь неправеден, то и его приближённые и слуги тоже сходят с праведной стези. Одним словом, бойся неправедности пуще всякой напасти.
О царь! Нерадивость кончается смертью,
А рвенье благое — к бессмертью приводит.
Кто рвения полон — тот не умирает,
Зато нерадивый, считай, уже умер.
Сначала — беспечность, потом — нерадивость,
Затем — обнищанье и вот — злодеянье.
Не будь нерадивым, о лучший владыка!
Немало царей, нерадивых в правленье,
Вконец разорились, а это — несчастье.
Другие же побеждены были в битвах –
И лишь потому, что неправедны были.
Нередко князья, земледельцы, монахи
Платились бедой за свою нерадивость.
А ты опустился, идёшь против дхармы,
Страна твоя, так процветавшая прежде,
Ворами разграблена и обнищала.
А значит, не будет ни сына, ни денег,
Ни золота — всех своих благ ты лишишься.
С тобою считаться друзья перестанут,
Ты кшатрием числиться больше не сможешь!
Ни слуги, ни войны на колесницах,
Ни быстрая конница, ни пехотинцы –
Никто в тебе кшатрия видеть не станет.
Кто глуп, безрассуден, дурное замыслил,
Того покидает богиня удачи,
Как старую кожу змея покидает.
А кто рассудителен, бодр и прилежен,
Именье своё непременно умножит:
Оно, словно стадо с быком, разрастётся.
Ступай, государь, поброди по округе,
На жизнь насмотрись да прислушайся к людям.
Узнаешь, быть может, как следует править.
Не мешкай же, государь! Посмотри на своё царство и берись за ум, а не то оно пропадёт", — наставил царя бодхисаттва и вернулся к себе в дерево. Потрясённый его речами, царь на следующий же день поручил все дела советникам, а сам на рассвете вышел с придворным жрецом через восточные ворота и пошёл, куда глаза глядят. Они быстро удалились от города на целую йоджану. Там стоял деревенский дом; старик хозяин ещё с утра завалил его дверь колючими ветками и на целый день ушёл с семьёй в лес прятаться. А сейчас мытари убрались из деревни, и он вернулся. У самых дверей он сослепу напоролся ступней на колючку, сел вынимать занозу и в сердцах проворчал:
"Хоть бы нашего Панчалу
Так стрелой в бою пронзили!
Пусть помучится от раны,
Как я мучусь от колючки!"
Бранил же он царя не просто так, а по наитию — такова была воля бодхисаттвы. Ведь в тот миг рядом стояли переодетые царь и придворный жрец. Жрец сказал:
"Старый ты, подслеповатый,
Ничего вокруг не видишь,
Потому и напоролся.
Но при чём здесь царь Панчала?"