И, так восславив Бодхисатту, ракшас, повелевающий водами, спросил, для чего понадобилось Бодхисатте собирать лотосы. «Отец пожелал сделать меня вожаком стаи и по этому случаю послал собирать лотосы», – ответил Бодхисатта. «Нельзя, – вскричал тогда ракшас», нельзя, чтобы тварь, наделенная таким величием, как ты, сама несла цветы, давай я их понесу»», и ракшас подобрал все цветы и понес их, идя позади Бодхисатты. Отец же Бодхисатты еще издали увидел их и подумал: «Я послал сына к озеру, чтобы его сожрал ракшас, а он остался цел и невредим, да еще ракшас несет вместо него цветы. Пришла моя погибель!» Подумал так вожак обезьян, и сердце его разорвалось на семь частей, и он испустил дух. А обезьяны единодушно избрали Бодхисатту своим вожаком». 

И Учитель, заканчивая наставление в дхамме, истолковал джатаку, так связав прошлую жизнь с нынешней: «Вожаком обезьяньей стаи был в ту пору Девадатта, сыном же вожака был я сам».

(Перевод Б. Захарьина)

Джатака о «заклинании от тоски»

С восклицания: «О, эти женщины!..» — Учитель — он жил тогда в Джетаване — начал повествование о бхиккху, охваченном любовным томлением, — подробнее о нем рассказывается в «Джатаке об Уммаданти». Учитель так наставлял монаха: «Брат мой, ведь женщины — сластолюбивы, бездумны, привержены пороку, в роду людском они — низшие. Как ты можешь испытывать любовную тоску по женщине, этому сосуду скверны?» И он рассказал бхиккху о том, что было в прошлой жизни. 

«Во времена стародавние, когда на бенаресском тропе восседал Брахмадатта, Бодхисатта возродился в городе Таккасиле, что в царстве Гандхара, в семье брахмана. Ко времени совершеннолетия Бодхисатта достиг уже такого совершенства в знании трех вед, всех наук, искусств и ремесел, что слава его как наставника распространилась по всему миру. 

В ту пору в Бенаресе проживала другая брахманская семья. Когда и там родился мальчик, родители велели развести огонь и поддерживать его с того дня неугасимым. Когда мальчик вырос и ему исполнилось шестнадцать лет, мать с отцом сказали: «Сынок, этот огонь мы развели и поддерживали со дня твоего рождения. Если по окончании отпущенного тебе срока ты хочешь возродиться в мире Брахмы, возьми этот огонь, удались в лес и там, непрерывно принося жертву богу Агни, готовься к переходу в мир Брахмы. Если же ты намерен вести мирскую жизнь, отправляйся в Таккасилу, изучи там у всемирно прославленного наставника науки и возвращайся, чтобы заняться хозяйством». Юноша ответил им; «Не сумею я жить в лесу, воздавая жертву огню, я хочу быть мирянином». Простясь с отцом и матерью, юноша взял с собой тысячу монет, чтобы заплатить наставнику за обучение, и направился в Таккасилу. 

Выучившись всем наукам, молодой брахман воротился к родителям. Они же, все еще мечтая о том, чтобы их сын удалился в лес и там творил жертвы богу огня, сочли, что мирская жизнь его недостойна. В стремлении показать сыну скверну, проистекающую от женщин, и тем подвигнуть его на уход в лес, мать юного брахмана решила: «Наставник моего сына — мудр и многознающ, он сумеет объяснить юноше, сколь порочны женщины». И она спросила сына: «Сынок, а ты всем наукам выучился?» «Всем, мама», — ответил юноша. «А «заклинание от тоски» ты знаешь?» — вновь спросила она. «Нет, не знаю», — сказал юноша. «Сыночек, — воскликнула мать, — если ты не выучился даже «заклинанию от тоски», то каким же наукам ты вообще выучился? Ступай и приходи назад, только когда выучишь заклинание». «Хорошо!» — согласился юноша и снова пошел в Таккасилу. 

Тут самое место сказать, что у наставника юноши была жива мать, старуха ста двадцати лет от роду, — и наставник за лею ходил: собственноручно ее купал, кормил и поил. А так как другие люди презирали его за это, он и надумал: «Уйдем-ка мы в лес. Там мы сможем спокойно жить с матерью, и я буду ходить за ней». И вот в глухой чаще, в красивом месте, где протекал ручей, он выстроил хижину, запасся топленым маслом, рисом и прочими съестными припасами, перенес в хижину свою мать и зажил там, по-прежнему ухаживая за матерью. Когда молодой брахман явился в Таккасилу, то, не найдя там наставника, стал расспрашивать о нем. Узнав обо всем, он пришел к своему учителю, почтительно его приветствовал и стал чуть поодаль. 

«Что привело тебя вновь ко мне так скоро, сынок?» — спросил наставник. «Оказывается, я еще не выучился от тебя «заклинанию от тоски», — ответил юноша. «А кто тебе сказал, что ты должен научиться такому заклинанию?» — удивился наставник. «Моя мать, учитель», — молвил в ответ юноша. Бодхисатта знал, что нет никакого «заклинания от тоски». «Просто, видимо, его мать хочет, чтобы я объяснил ему, сколь порочны женщины», — подумал он и сказал юноше: «Хорошо, я научу тебя этому заклинанию. Отныне ты должен будешь вместо меня ходить за моей матерью: собственноручно купай ее, корми и пои. Когда ты будешь растирать ей руки, ноги, голову, или спину, или иное место, не забывай повторять: «Почтенная, тело твое так прекрасно и теперь, когда ты стара! Каким же оно было во времена твоей юности?» Поглаживая ей руки или ноги, тверди, что они прелестны. И обо всем, что скажет тебе моя мать, оставив стыд, сообщай мне без утайки. Послушаешься меня — открою тебе «заклинание от тоски», нет — ничего не узнаешь». «Да будет так, учитель», — согласился юноша. 

И с того самого дня стал юноша делать нее, как они условились. Оттого что он непрестанно восхвалял красоту старой женщины, та стала думать: «Не иначе как он ищет наслаждения со мною!» И хотя была она совсем дряхлой и слепой от старости, огонь страсти запылал в ее сердце. И вот однажды старуха сказала юноше, восхвалявшему красоту ее тела: «Не хочешь ли ты вкусить со мной наслаждение?» «Очень хочу, почтенная, — ответил ей юноша,- — да только наставник мой слишком строг». «Ну, коли ты и впрямь желаешь меня, — молвила старуха, — убей сына моего». «Нет, — сказал юноша, — я слишком многим обязан своему учителю! Как осмелюсь я поднять руку на своего наставника только потому, что мной овладела страсть?» «Тогда вот что, — прошамкала старуха, — ежели ты не покинешь меня, я сама его убью!» Бот ведь сколь сластолюбивы, дурны и порочны женщины! Даже такая древняя старуха, стремясь к любовным утехам, позволила страстям всецело завладеть ею и решилась убить сына, служившего ей столь преданно! 

Пересказал юноша весь этот разговор Бодхисатте. «Хорошо ты сделал, сынок, что поведал мне обо всем», — заметил Бодхисатта. Обозрев внутренним оком запас жизненных сил старухи, он узнал, что мать его должна в тот же день отойти, и сказал ученику: «Ступай за мной. Я хочу испытать ее». Бодхисатта срубил в лесу смоковницу, вытесал из нее деревянного человека — тех же размеров и формы, что и сам, — обмотал его с ног до головы тканью, положил боком на свое ложе и, привязав к нему веревку, обратился к юноше: «Сынок, возьми топор, поди к моей матери и сунь ей в руки конец веревки». Юноша послушно пошел и сказал старухе: «Почтенная, учитель сейчас в хижине — прилег на свою постель отдохнуть. К постели его я привязал веревку, которая укажет тебе путь. Вот топор, ступай и, если только в силах, убей его». «А ты меня не бросишь?» — только и спросила старуха. «С чего мне бросать тебя?» — ответил юноша. Старуха взяла в руки топор, с трудом поднялась на ноги, доковыляла до постели сына, ощупала его тело и, уверясь, что это и в самом деле ее сын, сдвинула в сторону ткань, прикрывавшую голову деревянного болвана. Затем она размахнулась топором и, воскликнув: «Прикончу его одним ударом!» — рубанула прямо по горлу. Послышался сухой треск, и старуха поняла, что ее удар пришелся по дереву. «Что ты делаешь, матушка?» — спросил вошедший Бодхисатта. «Ты обманул меня!» — вскричала вместо ответа старуха и в тот же миг пала бездыханная, ибо ей было суждено умереть, лишь только она вступит в хижину.