Высокоблагородные, великим счастием блиставшие когда-то роды, пристрастившиеся к нему, погибли. Смотрите: вот оно — родов губитель богатейших, вот в этой чаше налито оно и продаётся.

Здесь в чаше то, что разрушает разум: упившись этим, во власти демонов как будто человек бывает; тупеет взгляд его, становится тяжёлым; утрачивает сдержанность язык; рыдает он, а после вдруг хохочет. О, несомненно, человек такой заслуживает общего презренья!

И даже пожилые люди, напитком этим помутив сознание своё, не могут удержаться на пути, ведущему ко благу; они бросают безрассудно ненужные, поспешные слова. И вот такой напиток в чаше продаётся мной, о царь! Ты эту чашу можешь взять, наполненную зельем.

По чьей вине когда-то боги древние, став беззаботными, из-за царя богов утратили высокое блаженство, и в поисках спасенья они все утонули в океане — вот эта чаша чем полна! Возьмите!

Благодаря ему неправду можно говорить нам столь же смело, как и правду; творить постыдное с такою ж радостью, как и достойное хвалы; дурное добрым находить и ложь считать за правду. Поистине, оно есть воплощение проклятья — вот что содержит эта чаша!

Купи же у меня сию родительницу зла, несчастье воплощённое, вместилище пороков, безумия науку, единственный и совершеннейший путь в ад,— ту, что ввергает разум в мрак ужасный.

Благодаря чему, рассудка лишены, не думают о участии, о будущем, становятся способными убить отца и мать или отшельника-аскета; возьми же, царь, купи ты у меня напиток этот!

Таков хмельной напиток этот, который в мире столь известен под названием сура, о государь богоподобный; в ком нет привязанности к добродетели, тот должен постараться приобрести его.

Им наслаждаясь, привыкают к дурному поведенью люди и через это в ужасную пучину ада попадают, иль в состояние животного, иль в бедственное состоянье претов. Ну кто ж решился бы взглянуть хоть на него.

Ведь даже лёгкое возмездье за питье хмельных напитков губит разум и добрые задатки тех, кто человека путь проходит, а далее за это люди попадают в ад Авичи, пылающий огнём жестоким, или же в мир претов, иль в состояние животного дурного.

На жизнь прекрасную оно нам не даёт смотреть и славу добрую насильственно порочит, уничтожает стыд и оскверняет разум. Как видишь, это зелье все добродетели, что существуют, губит; так как же можешь ты ещё сегодня пить хмельное, государь?».

И вот царь, уразумев благодаря хватающим за сердце убедительным словам Бодхисаттвы всю греховность употребления хмельных напитков и почувствовав отвращение ко всему хмельному, обратился к Шакре с такою речью:

«Ты говорил, как любящий отец сказать бы мог, за преданность и скромность награждая, иль как отшельник, знающий дела благие и греховные,— так ты, желая мне добра, прекрасное прочёл мне поученье — за это постараюсь я почтить тебя, как должно, делом! Благоволи же, о господин, в благодарность за свои дивные слова принять от нас это выражение почтения:

Дарю тебе пять лучших деревень и сто рабынь, пятьсот коров и десять колесниц, прекрасными конями запряжённые, ведь ты учитель мой, добра ты провозвестник! Если же угодно, чтобы я сделал ещё что-нибудь сверх этого, то да благоволит господин лишь приказать мне, и получит он больше этого».

Шакра сказал:

«Мне не нужны твои прекрасные деревни со всеми прочими дарами: узнай во мне богов владыку, царь. А провозвестника добра почтить ты должен тем, что внемлешь ты его словам и им последуешь отныне!

Ведь это — славы путь и счастья, а в жизни будущей — отрада различнейших высоких наслаждений; поэтому, оставивши своё пристрастие к хмельным напиткам и опираясь на святой закон, ты насладишься царствием моим!».

Промолвив так, Шакра тотчас исчез. Царь же вместе со своими подданными — горожанами и селянами — прекратил употребление хмельных напитков.

Таким образом, «употребление опьяняющих напитков есть ужасное зло, влекущее за собой много грехов. Помня об этом, добрые должны поэтому и других удерживать от их употребления, а тем более воздерживаться от них сами».

[Это же следует рассказать, повествуя о Татхагате, предпослав рассказу слова: «Таким образом, даже и в своих прежних рождениях Великосущный стремился к благу мира».]

Джатака о хранителе казны

Высокое уважение, оказываемое за добродетели, которыми в данное время не обладаешь, действует на добродетельных, как укол стрекала. Помня об этом, дОлжно стремиться к накоплению добродетели. Вот как об этом назидательно повествуется.

Некогда Бодхисаттва был, как говорят, хранителем казны у одного царя; он был славен своею учёностью, происхождением, скромным поведением, возвышенным образом мыслей и совершенным умом; он честно вёл дела, и благодаря прилежному изучению различных областей науки его изящная речь отличалась особенной красотой; он был сострадателен, обладал большим состоянием, и его богатства растекались во все стороны благодаря его щедрым даяниям; за все это он почитался сокровищем среди домохозяев.

И от природы праведностью наделённый, учёностью он был украшен и прочими высокими достоинствами, поэтому народ считал его единственно достойным уважения.

И вот однажды, когда Великосущный отправился к царю во дворец по какому-то делу, к нему в дом пришла его тёща навестить свою дочь.

После обычных приветствий они стали беседовать, и вот тёща наедине, предварительно осведомившись у своей дочери, супруги Бодхисаттвы, о её здоровье, стала расспрашивать её:

«Не пренебрегает ли тобою супруг твой, моя доченька? Умеет ли он проявлять к тебе своё внимание? Не мучит ли он тебя дурным обращением?»

Дочь, в смущении опустив глаза, тихо промолвила: «Такой, как у него, добродетельный характер и благородное обращение, трудно встретить даже у нищенствующего монаха. Кто же может сравниться с ним?»

Её мать, у которой от старости ослабели слух и память, не поняла как следует эти слова дочери, которые к тому же были произнесены ею от стыдливости тихо и невнятно, и при упоминании о нищенствующем монахе пришла в твёрдую уверенность, что её зять стал нищенствующим монахом. Тотчас же она разразилась громкими рыданьями и, охваченная ужаснейшей скорбью, стала причитать и выражать своё соболезнование дочери:

«Что это за добродетельный характер и благородное обращение? Да разве добродетельный человек уйдёт от мира, оставив на произвол судьбы свою любящую семью? Да зачем ему, наконец, уходить от мира?

Он нежен так, прекрасен, молод и от рожденья глубоко привычен к наслажденьям, и государь его высоко ценит — так почему же ум его склонился к жительству в лесу?

Не видел от семьи своей он огорчений, и старость красоту его не унесла — так почему же он в одно мгновенье и без боли оставил вдруг свои дом, в котором, как река, богатство льётся?

Ведь он украшен скромным поведением и мудростью, любовью к добродетели и состраданьем к ближним; каким же образом по отношению к своей семье подобный, легкомысленный, жестокий шаг смог допустить он?

Он, столь внимательный к монахам — нищим и брахманам, ко всем, кто состоит под покровительством его, к друзьям, к родным, а также к обездоленному люду; он, видевший своё богатство в чистом, благородном поведенье,— чего же, не достигнув дома, достигнуть хочет он, живя в лесу?

Покинув неповинную ни в чем и полную любви супругу, с ним связанную исполненьем долга, как он не видит, что в своей высокой ревности к закону он преступает путь закона сам?

Увы, противна мне судьбы жестокость, раз можно преданных родных покинуть или оставить сердцем состраданья путь для исполнения хоть капельки закона!»

Тогда супруга Бодхисаттвы, слушая эти жалостные, искренние сетования своей матери по поводу того, что её супруг оставил мир, по своей женской природе была уязвлена всем сердцем и пришла в сильное волнение; смущение и замешательство отразились на её лице, и, глубоко потрясённая нахлынувшей скорбью и горем, она, забыв, с чего начался разговор с матерью, решила, что её супруг сделался нищенствующим монахом, и вот мать, услышав эту ужасную новость, пришла к ней в дом, чтобы её утешить. Разразившись потоком страшных воплей и рыданий, молодая женщина пришла в совершенное исступление. Услышав об этом, домочадцы и слуги, в свою очередь потрясённые скорбью и горем, подняли страшный крик. Прослышав об этом, соседи, друзья, родственники и свойственники, живущие под его покровительством, брахманы и домохозяева, исполненные глубокой любви к хранителю казны, а также большая часть горожан собрались у его дома.