"В стародавние времена в Бенаресе правил царь Брахмадатта, бодхисатта же был его домашним жрецом. Сведущий во всех трёх Ведах и искушённый в восемнадцати других видах знания, царский жрец владел ещё чудодейственным заклинанием. Заклинание это давало власть над всем в мире, однако требовало сосредоточенного размышления .

И вот однажды бодхисаттве пришло на ум, что надо бы повторить где-то это заклинание вслух. Отправился он тогда в уединённое место, сел на камень и принялся произносить слова заклинания, твёрдо зная, что никому из должно не наставленных передавать того заклинания не следует, — потому-то он и повторял его в тихом месте. Вышло, однако, так, что рядом лежал в своей норе некий шакал. Он услыхал слова заклинания и запомнил их. Случилось же такое оттого, что в прежнем рождении шакал тоже был брахманом и знал это могущественное заклинание.

И вот, когда бодхисатта, собираясь уйти, поднялся со словами:

"Ну, теперь-то я помню заклинание наизусть!" — шакал выскочил из своей норы и, крикнув:

"Эй, брахман! Я заучил твоё заклинание лучше, чем ты сам!" — помчался прочь.

Бодхисатта некоторое время гнался за шакалом, взывая:

"Эй, шакал, остановись — ты наделаешь много дурного! Держите его, хватайте!" — но всё было напрасно — шакал скрылся в лесу.

Там он встретил шакалиху и легонько куснул её.

"Ну, что тебе, господин?" — тявкнула шакалиха.

"Знаешь ли ты меня?" — спросил шакал.

"Не знаю!" — отвечала шакалиха.

Шакал тогда прочёл заклинание и силой его подчинил своей власти несколько сот шакалов, а также всех слонов, лошадей, львов, тигров, кабанов, оленей и прочих четвероногих тварей. И стал шакал царём всех зверей, взял себе имя Саббадаттха, Клыкастый, а шакалиху сделал своей старшей женой. Потом лев взобрался на спины двух слонов, ставших рядом, а на льва вместе с шакалихой взгромоздился шакал Саббадаттха, царь зверей, и четвероногие воздали ему великие почести.

Слава вскружила шакалу голову, гордыня обуяла его, и решил он завоевать царство бенаресское. И вот, сопровождаемый четвероногими тварями, подступил шакал к Бенаресу — и на целых двадцать йоджан растянулось его воинство. Став неподалёку от города, направил шакал царю послание:

"Отдай царство или сражайся за него!" И объятые страхом жители Бенареса наглухо затворили городские ворота и заперлись в крепости.

Бодхисатта же пришёл тогда к царю и сказал:

"Не бойся, великий царь! Биться с Саббадаттхой, царём шакалов, — мой удел, ибо, кроме меня, никто не сможет с ним сразиться!" Он успокоил царя и горожан и, сказав:

"Пойду-ка спрошу шакала, как собирается он завоевать наше царство!", взошёл на дозорную вышку над городскими воротами и крикнул:

"Саббадаттха! Скажи, а как же ты завоюешь это царство?!" –

"Очень просто, — отвечал шакал, — я прикажу львам рычать таким страшным рыком, что бенаресцы испугаются и крепость падёт!"

"Только-то и всего!" — подумал тогда бодхисатта.

Он спустился с дозорной вышки и повелел бить в барабаны по всему городу Бенаресу, что протянулся на двенадцать йоджан, и оповестить жителей о том, чтобы они забили уши гороховой мукой. Горожане, повинуясь приказанию, затолкали в уши муку и закупорили их так, что не слышали друг друга. И мало того, что себе, — они заткнули также уши всем котам и прочим четвероногим, жившим в городе. Бодхисатта же, вновь взойдя на дозорную вышку, позвал:

"Эй, Саббадаттха!" –

"Чего тебе, брахман?!" — откликнулся шакал.

"Так как же ты собираешься захватить эту крепость?" — снова спросил бодхисатта.

"Я же сказал: заставлю львов рычать и тем напугаю жителей, а после, растерзав их, займу город!" — ответил шакал.

"Ну, так вот, — молвил на то бодхисатта, — шакалу не заставить львов рычать: благородные львы, чьи лапы желты, а гривы — как у предводителя львов, не станут слушать такого старого шакала, как ты!"

Тогда шакал, обуреваемый гордыней, вскричал:

"И другие львы уподобятся тому, на спине которого я восседаю и которого тотчас же заставлю рычать!" –

"Что ж, — молвил бодхисатта, — заставь, если сможешь!"

И тогда шакал топнул ногой по спине льва, на котором сидел верхом, и повелел льву издать рык. И лев, склонив морду к уху одного из слонов под собой, выгнулся и трижды разразился оглушительным рёвом, повергающим в трепет всё живое. Перепуганные слоны сбросили шакала на землю себе под ноги, ненароком наступили ему на голову и раздавили всмятку. И тотчас на том самом месте шакалий царь Саббадаттха испустил дух. Другие же слоны, услыхав рычание льва и перепугавшись до смерти, бросились бежать и в суматохе передавили друг друга. И вышло так, что прочие четвероногие — от кабанов и оленей до зайцев и котов — все погибли, раздавленные. Только львы уцелели и, бежав оттуда, скрылись в лесах. Вся же земля в округе двенадцати йоджан являла собой вид огромной груды мяса.

Тогда бодхисатта сошёл с дозорной вышки, приказал распахнуть городские ворота и под барабанный бой оповестил бенаресцев: "Пусть все высыпят муку из ушей, а жаждущие мяса пусть наберут его сколько захотят!" И жители города, наевшись вволю свежатины, оставшееся мясо насушили и навялили про запас. С того самого времени, говорят, люди и научились вялить мясо впрок".

И, заканчивая своё наставление в дхамме, Учитель истолковал джатаку и связал перерождения, спев такую исполненную высшей мудрости гатху:

"Шакалом в те времена был Девадатта, царём бенаресским — Сарипутта, домашним же жрецом царя был я сам", — добавил к тому Учитель.

Джатака о шакале

Словами «О, благостная Анутирачари!..» Учитель — он жил в ту пору в роще Джеты — начал историю о некоем Упананде из рода Шакьев.

Ибо Упананда тот хотя и ушёл странствовать, следуя учению, но сделался жаден до крайности и забыл о скромности и иных монашеских добродетелях. С началом дождливой поры он облюбовывал для себя кельи в двух, а то и трёх монастырях разом: в одном оставлял свой зонт или сандалии, в другом — дорожный посох или же кувшин с водой, а в третьем сам поселялся.

Как-то раз пора дождей застала его в одном отдалённом монастыре. И, говоря: — Братия! Надобно ведь довольствоваться малым! — он наставил монахов в том, как стать на благой путь обладания малым, и возжёг пред ними светильник радостного довольства немногим — будто луну возвёл на небеса. И, внимая слову его, монахи побросали свои дорогие сосуды и посрывали нарядные накидки, тешившие взор красотою. Взамен они взяли грубые чаши из глины и оделись в лохмотья, ветхие, пропылённые.

Упананда же все их добро собрал и отнёс к себе в келью, а когда кончилась пора дождей и отпраздновали праварану, повёз его на телеге в рощу Джеты. Проезжая мимо лесного скита, Упананда остановился, зашёл на задний двор, обернул ступни древесными листьями и, приговаривая: «Наверняка тут можно чем-нибудь поживиться!» — вошёл в дом.

В скиту же том ещё с поры дождей оставались два престарелых монаха. Было у них на двоих два грубошёрстных покрывала и ещё одно тонкой выделки, и никак не могли они их поделить меж собою. Увидав Упананду, монахи возрадовались: «Тхера поможет нам разделить добро!» И подступились они к нему, говоря:

— Мы, почтенный, никак не можем поделить меж собой покрывала, припасённые на дождливую пору, и спорим о них. Ты, уж будь добр, помоги нам!

— Это можно! — отвечал на то Упананда — Поделю!

И, дав каждому по грубошёрстному покрывалу, себе забрал то, что получше, сказав:

— Это положено нам, блюстителям устава! — с тем отбыл.