— А может, — усмехнулся Ивлев, — я хочу сразу начальником цеха заделаться. Не возражаешь?

Чего доброго, и поцапались бы они, да повалила в слесарку бригада, убиравшая у царг инструмент. Вместе со слесарями заявился и Николай Саныч, улыбавшийся с таким видом, будто всю нынешнюю смену он провел как нельзя удачно.

Венька, отходя от этой негаданной перепалки с Ивлевым, тут же подцепил своего бывшего начальника:

— А! Разжалованный. Что ж это из тебя, старый перец, песок-то вдруг посыпался? Всю площадку засы…

Венька осекся. Николай Саныч вышел на свет, падавший из окон слесарки, и Венька с полуоткрытым ртом оглядел его с головы до ног. В жизни не было еще случая, чтобы в слесарку являлись такие нарядные. Они тут вечно в ржавых брезентовых робах крутятся, вроде как и сами из железа, даже цеховое начальство не щеголяет — хоть и в белых рубашках и при галстуках, а все же куртки напялят. Как-то уж так повелось. А Николай Саныч отмочил номер: как в президиум собрался — костюм с иголочки и все такое прочее.

— Братцы, держите меня!.. — дурашливо покачнулся Венька. — Это что же такое будет? А я уж собирался по больницам его разыскивать…

Слесаря засмеялись, но как-то сдержанно, и Веньке это вовсе было непонятно. Такое он выдал — никто и никогда не назвал бы своего механика старым перцем, — а они как воды в рот набрали.

— Да я тебе, старый хрыч, сегодня же сосватаю какую-нибудь симпапулю! — не унявшись, зашел Венька по новому кругу. — Ты же любишь симпапуль, а? — подошел он вплотную к Николаю Санычу, заглядывая ему в глаза. — Все время у меня на дороге оказывался, отбить хотел, признайся!

Все знали о молчаливой войне между Венькой и механиком, и кто-то из слесарей покашлял в кулак:

— Николай Саныч теперь у нас на коне. Эти, как их… апартаменты заимел. Для двух слесарок места хватит.

— Во весь кабинет, — подхватил Торпедный Катер, — красные ковровые дорожки. Я как-то забежал в профком, сунулся туда в чем был, а там в наших чоботах ступить некуда — всюду ковры.

— А вы не шляйтесь по кабинетам во время рабочего дня, — с облегчением заговорил Николай Саныч. — Нечего попусту рабочее время терять! — с улыбкой глянул он на слесарей, пытаясь свести весь разговор в шутку.

— Да? Интересно, — с ответной улыбкой возразили ему. — А когда же мы тебя увидим в таком случае? После четырех, пока мы в бытовке со своей робой копаемся, там же очередь соберется, у дверей кабинета-то.

Венька спохватился:

— Постой-постой… Чего вы тут мелете? Какой кабинет?

— Профкомовский, Николай Саныч теперь у нас председатель, — сказал Ивлев, и Венька от неожиданности даже присвистнул.

— Хотел сегодня последнюю смену с вами простоять, — как бы виноватясь, сказал Николай Саныч, — а уж после четырех распрощаться как полагается. Даже галстук из дома прихватил. А оно, видишь, как… повело чего-то на сторону. Думал, либо сам упаду на Комракова, либо свалю на него царгу! — Он бодренько хохотнул, но Венька озабоченно спросил:

— А бочку-то из дома принес?

— Какую?

— Обычную. Деревянную. В какой бабы капусту солят. Или уж сбегал на худой конец в пятый цех, где тару под титановую крошку штампуют, — у них там бочки из нержавейки, с рифлеными боками.

Николай Саныч выжидательно скосил на него глаза.

— А зачем она… бочка-то, Веня?

— А чтобы ноги тебе не оттоптали, когда прощаться с тобой будем! — первым же и засмеялся Венька.

Осушая темными от железа подушечками пальцев углы глаз, в которых якобы выступили слезы от этого смеха, он повернулся к слесарям.

— Я думал, его на пенсию спровадили. Ну, думаю, теперь лафа! Хоть вздохну маленько. Все симпапули мои будут! А то ведь никакой личной жизни не было. А его, видишь ли, на профсоюз бросили… Значит, — вроде как горестно покачал головой Венька, — опять симпапуль делить придется…

Слесаря притихли. Еще у каждого были в памяти придирки Николая Саныча к Веньке Комракову, дескать, чего ради человек является на завод задолго до смены и попусту слоняется по цеху? Уж и походил он тогда за Венькой! В охотку, как для себя старался. Где только не заставал его врасплох, и все, как на грех, возле женщин. Наклонит голову, оглядит с ног до головы и только скажет: «Симпапуля…» Помотал же он Веньке нервы! И хотя Николай Саныч оправдывался, что не по своей воле затеял такую канитель — кто-то написал ему как Венькиному начальнику, что якобы Комраков плохо живет со своей Зинаидой, чему виной заводские девчата, — вся бригада сошлась на том, что механик поторопился принять анонимку на веру. И теперь, когда Венька так подцепил его, кое-кто из слесарей подумал: «Ой, зря человек на рожон лезет…»

— Веня, а Веня, — вкрадчиво произнес Николай Саныч, — я все собирался спросить у тебя, да стеснялся… Кепка у тебя чудная появилась. Это уж не жена ли напялила? Козырьком прикрыла, а? Чтобы твои буркалы не срабатывали, как фотореле, при виде каждой юбки…

Слесаря теперь засмеялись дружнее, и Николай Саныч, снова приободрившись, сказал:

— Я в прошлом году на Черном море отдыхал. Так там в этих кепках пол-Кавказа ходит. То-то, я гляжу, Венька похожий…

— Да ведь они же смуглые, темноволосые! А я посмотри хорошенько, разуй глаза-то!

— Бывают и белобрысые, Веня. Я как раз именно в Сочи встречал одного такого — газированную воду продавал. — Николай Саныч как бы сочувственно тронул его за спецовку, по старой привычке с укоризненным видом теребя пальцами еле державшуюся пуговицу.

Теперь уж и Саня Ивлев расхохотался. Венька спешно прикидывал, с какого бока укусить новоявленного председателя профкома.

— Это… Николай Саныч! А как теперь у тебя с намерениями-то?

— С какими, Веня?..

— Так ты же лодку хотел заиметь!

— А, лодку… А зачем она мне теперь личная-то, Веня? Погоди, дай оглядеться. Я вот через профком достану моторку — и будет она у нас для общественного пользования. Раз я прокачусь, раз ты, Веня, раз еще кто-нибудь.

— Так, а мне теперь общественная ни к чему, Николай Саныч. Это же все лето в очереди за тобой стоять придется. Так что я уже купил, — приврал Венька ради случая. — Лодочка «Казанка», самое то… — вроде как с безразличным видом уточнил он. — Самый легкий ход. Выскакивает на глиссер в один момент — очухаться не успеешь, а уже летишь, как на крыльях!

— Ты и вправду, что ли… Уже купил?!

— А чего чикаться-то? Заяц трепаться не любит.

— Теперь всем браконьерам хана… — насмешливо сказал Торпедный Катер.

Николай Саныч потоптался на месте и, глянув на Ивлева, буркнул:

— Ну я пойду, пожалуй… Чего тут передавать-то? Стол из сварного железа да телефон с календарем? А эти гаврики мои, — добавил он, вроде как имея в виду всех слесарей сразу, всю смену, хотя смотрел при этом на одного Веньку, — уже и без акта сели тебе на шею… Так что давай разворачивайся!

Он бодро потопал было из слесарки, но все же у двери приостановился. Ощупывая узел галстука, опять глянул на Веньку:

— А это… мотор-то у нее какой? «Москва» небось, за двести рублей?

— В том-то и дело, — сказал Венька, — что не «Москва». Это все не моторы, а так… примусы. «Вихрь» у меня, Николай Саныч. Зверь, а не мотор, в том-то и дело. Где его нынче достанешь, даже если и через профком. Двадцать пять лошадиных сил! И цена его, само собой…

— Ну поздравляю, Комраков, — нехотя вернувшись назад, председатель пожал ему руку. — Просто от души!

Он хлопнул Веньку по плечу и заспешил, почти бегом побежал из слесарки — только его и видели.

За ним, запоздало спохватываясь, что время идет уже не рабочее, потянулись и остальные.

Только Ивлев и задержался как бы по делу. Роясь на стеллажах с инструментами, он исподтишка смотрел на Веньку, будто ждал, не скажет ли тот ему хоть что-нибудь, после чего, возможно, исчезла бы тяжесть на душе, оставшаяся после их короткой стычки.

Но Венька молчал. И тут совсем некстати заглянул в дверь Николай Саныч.

— А ты чего это прохлаждаешься, Веня? — приподнял он свои косматые брови. — Никак во вторую смену решил остаться? Его, понимаешь, красивая молодая особа ждет в проходной, а он и не чешется…