— Ты что, спишь?

— Уже нет, товарищ генерал.

— Ну извини. Я думал, ты давно на ногах. Там же у вас семь. Как у тебя дела?

— Идут к концу.

— К какому?

— Благополучному.

— Остришь? Значит, дела идут хорошо. Помощь никакая не требуется?

— Нет, товарищ генерал. Единственная просьба — пусть ребята ускорят розыск Ворониной.

— Они без моих указаний уже начали розыск. А как у тебя с местным начальством?

— Нормально.

— Ну хорошо. Мне главное знать, что у тебя все нормально. Так на душе спокойнее. Никогда не знаешь, где горячий конь споткнется. Быстрее возвращайся. Жду.

Я недоуменно положил трубку на аппарат. Что означал звонок генерала? Зачем он, собственно, позвонил? Чтобы спросить, как идут дела? Я поплелся в ванную и по дороге ощупал голову. Шишка уменьшилась, но прикосновение к ней вызывало боль. Стоя под душем, я понял, почему позвонил генерал. Ему пожаловался на меня Заридзе. Не случайно генерал спросил, нужна ли мне помощь. Сначала я разозлился, а потом повеселел. У меня был тыл, на который я мог положиться, несмотря на растянутость коммуникаций, если пользоваться военной терминологией.

В половине восьмого осторожно постучали в дверь. Я открыл. На пороге стоял капитан Абулава с воспаленными глазами.

— Как ваша голова? — поинтересовался он.

— Нормально. Что это вы стучитесь, как заговорщик?

— Боялся вас разбудить. Идемте?

— Идемте, но куда?

— В горотдел.

В изоляторе сидели Мамаладзе и двое парней, которых я сразу узнал. Это было совершенно необъяснимо, так как ночью я не мог их разглядеть. У Мамаладзе правая рука в гипсе висела на перевязи.

— Узнаете их? — спросил Абулава.

— Вы скажите, узнаете меня? — Мамаладзе приблизился ко мне.

— Отойди! — велел ему капитан.

— Нет, вы скажите! — Мамаладзе наседал все больше.

Я с трудом сдержал себя, чтобы не отшвырнуть его.

Дверь распахнулась, вошел Заридзе.

— Ну, Мамаладзе, теперь срок тебе обеспечен!

— Он меня видел?!

— Замолчи, Мамаладзе! Подлецы! Знаете, чем вам грозит нападение на должностное лицо при исполнении служебных обязанностей? Нет? Узнаете! Матерей своих пожалели бы…

Заридзе пригласил меня и капитана в кабинет.

— Вам необходимо показаться врачу, — сказал он.

— Некогда ходить по врачам.

— А если образуется гематома? Вызовем врача сюда. Я попрошу приехать жену. Она хороший специалист, главный врач поликлиники.

— Не надо.

— Упрямец! Ну хорошо. Приступим к делу. Вчера мы оба вели себя не самым лучшим образом. Я всю ночь не спал, пытаясь понять, почему мы с вами, два интеллигентных человека, не нашли общего языка. Мы же делаем одно дело. Что нам мешает? Предвзятое отношение друг к другу. Новатор и ретроград, как известно из литературы, извечно враждуют между собой. Не усмехайтесь. В моих выводах есть рациональное зерно. Но в чистом виде вы не новатор, а я не ретроград. Видит бог, у вас нет причин жаловаться на то, что я замучил вас совещаниями, вызовами, поручениями. Короче, давайте работать. И давайте не будем лишать друг друга права на собственную точку зрения.

— Давайте, — сказал я.

— С вашей точки зрения убийство совершил Икс, с моей — Багирян с сообщником. Его побег лишний раз убеждает в этом. Зачем ему было бежать? Чтобы предупредить сообщника. Но не будем сейчас спорить. Для спора необходимы доказательства. Если вы завтра предъявите их, поверьте, я признаю вас правым, а себя неправым. Согласны?

— Согласен.

— Прекрасно. Я скажу Бадридзе, чтобы он активно включился в расследование. Он очень инертен. Очень. Большую часть его работы выполняете вы. В конце концов, по закону ему подследственно преступление на улице Кецховели.

Я взглянул на капитана Абулаву, который все это время сидел на стуле не шевелясь.

— А капитан по-прежнему в немилости?

Заридзе рассмеялся.

— Конечно нет. На этом закончим.

Он протянул руку. Я пожал ее.

— Как говорится, с богом, — сказал Заридзе. — А ты, Абулава, останься.

В коридоре на скамейке сидел мужчина в синих брюках и черном широком пиджаке. Насупив брови, он угрюмо перебрасывал из одной руки в другую монету. По-моему, он сам с собой играл в «орла» и «решку». У меня появилось ощущение, что я его видел где-то раньше.

— Вас дожидается, — сказал мне дежурный.

— Вы ко мне? — спросил я мужчину.

Он поднял на меня глаза, светлые и холодные, как утро в горах.

— Если ты, начальник, майор Бакурадзе.

— Да, я майор Бакурадзе. А вы?

Он продолжал сидеть.

— Ахмет Расулов.

Теперь я понял, почему у меня появилось ощущение, что я уже видел его. Буфетчик в закусочной хорошо описал Расулова. У меня готов был сорваться с языка вопрос «Что с Багиряном?», но я сделал вид, что впервые слышу имя Расулова.

— Не приходилось слышать? — спросил он.

— Нет.

Он усмехнулся и, упершись ладонями в колени, встал.

— Ладно. Пошли, начальник. Надо потолковать.

— Передайте капитану, чтобы он зашел ко мне, — сказал я дежурному.

В кабинете Расулов огляделся.

— Как в одиночке, — буркнул он и, не дожидаясь приглашения, опустился на стул.

— Слушаю вас. — Я сел за письменный стол, на котором стояла пишущая машинка.

— Протокол будешь вести, начальник?

— Это зависит от характера нашей беседы.

— Ладно. Пиши. Я, Ахмет Гасанович Расулов, заявляю…

— Минуту. Вы хотите выступить в качестве свидетеля или…

— Свидетеля, начальник.

— По какому делу?

— Не темни, начальник. Не люблю темнил.

— Я вас спрашиваю, по какому делу вы хотите выступить свидетелем?

— Ладно. По делу об убийстве Долидзе.

— Как свидетеля я должен предупредить вас…

— Не надо, начальник. У меня большой опыт.

В это время вошел капитан Абулава. Я зна́ком дал ему понять, чтобы он сел. Поскольку садиться было не на что, капитан прислонился к стене. Расулов бросил на него враждебный взгляд и повернулся к нему боком.

Закончив с формальностями, я сказал:

— Теперь, Ахмет Гасанович, можете сделать заявление.

— Ладно. Заявляю, что никакого отношения к убийству Долидзе или другим нарушениям закона, связанным с настоящим убийством, не имею. Четырнадцатого октября с семи до одиннадцати вечера я находился с гражданином Саркисом Багиряном в закусочной на улице Пушкина. В одиннадцать пятнадцать того же числа, расставшись с вышеназванным гражданином Багиряном, взял на углу улицы Пушкина такси и уехал в Тбилиси, что может подтвердить помимо гражданина Багиряна водитель такси. Номер такси — ГГМ 32—46. По прибытии в Тбилиси в двенадцать тридцать я пошел спать. Напечатал, начальник?

— Да.

Расулов перегнулся через стол, выхватил из машинки протокол, прочитал, достал из кармана ручку, подписал оба экземпляра и встал, ногой отодвинув стул.

— Будь здоров, начальник.

В отличие от капитана я был спокоен. Но Абулава разумно решил не вмешиваться.

— Вы тоже будьте здоровы, Ахмет Гасанович. Спасибо, что навестили нас.

Я был уверен, что он не уйдет. Не могло быть так, чтобы он ушел, не выяснив, предал ли его Саркис Багирян.

— Навещают родню, начальник.

Черт его побрал бы с этим «начальником». Он произносил «начальник» на все лады — с угрозой, иронией, издевкой.

— Мы как будто не чужие вам.

Расулов полжизни провел в колониях.

— Свои шутки, начальник, шути с другими. Ладно. Потолковали.

Абулава все-таки вмешался. Не хватило выдержки.

— Где Багирян? — спросил он.

— В бегах, — ответил Расулов.

— Неправда, Ахмет Гасанович, — сказал я. — Иначе вы к нам не пришли бы. Вы пришли к нам не для того, чтобы сделать заявление. Плевать вы хотели на заявления. Вы знаете, что у вас есть алиби, а остальное — дело милиции. Вам куда важнее выяснить, показал на вас Багирян или нет. Вы ему не доверяете. Вы вообще друг другу не доверяете, а человеку, который завязал, особенно. Так где Багирян?