Передо мной возник образ Нины. Тоска сдавила горло. Столько лет прошло, а я ничего не могу с собой поделать. Иногда мне кажется, что я собственными руками убил Нину. Если бы я ее послушался и мы уехали бы из Тбилиси! Я вел тогда расследование как корреспондент. Преступники хотели расплатиться со мной, но вместо меня убили Нину. Я стараюсь не вспоминать ту ночь. Но порой, независимо от моего желания, в сознании происходит вспышка, как в ту ночь, когда на нас мчался грузовик, ослепив внезапно фарами.

Дождь бился в окно. На улице почернело.

ГЛАВА 4

Утром, спускаясь по лестнице, я увидел в вестибюле гостиницы капитана Абулаву. Он сменил форму на коричневый костюм и выглядел весьма элегантно. Прислонившись к стойке, Абулава читал газету.

— Доброе утро, капитан, — сказал я.

— Доброе утро, товарищ майор, — сказал он, складывая газету. Он ждал меня.

— Что-нибудь случилось?

— Меня упрекнули, что нашел орудие преступления не я, а следователь прокуратуры, который к сыску отношения не имеет. Мне рекомендовано активнее участвовать в розыске и поучиться у вас мастерству.

Слово «мастерство», впрочем, как и остальное, он произнес, невинно хлопая длинными ресницами.

— Как вы себе представляете учебу мастерству?

— Ни на секунду не буду от вас отходить. — Абулава обворожительно улыбнулся.

— Ну вот что, капитан, выполняйте первую половину рекомендации. Там и мастерство придет. Ищите «Запорожец». Мы об этом говорили еще вчера.

— Но, товарищ майор, имеет ли авария отношение к убийству? Авария могла произойти и накануне убийства. Я же говорил, улицу Кецховели разрыли два дня назад.

— Во-первых, если у вас возникают сомнения, то прошу ими делиться со мной, но не откладывать мои поручения на свое усмотрение. Во-вторых, для того, чтобы ответить на вопрос, имеет ли авария отношение к убийству, нам нужно, по крайней мере, найти «Запорожец».

— Ясно.

— В двенадцать встретимся в горотделе.

Следуя записанному в блокноте плану, я отправился к соседу Саркиса Багиряна — Арменаку Хачкованяну. Меня встретил небритый беззубый старик. Узнав, что я интересуюсь Багиряном, он стал болтлив и с готовностью подтвердил, что Саркис вернулся накануне в двенадцать и не выходил из дома до утра. Старик страдал бессонницей. Он сказал, что это из-за Саркиса. Хачкованян действительно боялся, что Саркис ограбит его. Вещи в комнате не свидетельствовали о достатке в доме. Но кто знает — может быть, старик прятал ценности. Провожая меня, он поинтересовался:

— Сколько дадут Саркису?

— За что? — спросил я.

— За ограбление.

— Почему вы считаете, что он ограбил кого-то?

— Я же говорил! Он вернулся в двенадцать и даже в уборную во двор не выходил до утра. Курить тоже не выходил. Всегда выходил, а сейчас не выходил, да? Устал сильно, выходит.

— Грабить — не камни таскать.

— От страха устал он.

— В руках у него было что-нибудь?

— Не такой дурак этот Саркис, чтобы награбленное в дом нести! Сколько ему дадут?

— Сколько бы вас устроило?

— Пять лет. Больше я не проживу.

Хачкованян не отличался добротой, впрочем, оптимизмом тоже. Он выглядел довольно крепким стариком, но может быть, ему было дано знать свое будущее. Чтобы утешить его, я сказал:

— Я поговорю с начальством.

— Спасибо, сынок, — ласково произнес он.

Я вздрогнул, но ничего не ответил и быстро спустился по лестнице.

В мои планы не входила встреча с Зейнаб. Но когда я шел мимо покосившейся халупы Багиряна, меня охватила жалость к маленькой женщине, мужественно переносящей все невзгоды. Я постучался в окно.

Увидев меня, Зейнаб всплеснула руками:

— Саркис что-то натворил?

Она не столько спрашивала, сколько утверждала.

— Нет-нет, он передает вам привет, просит, чтобы вы не волновались и берегли сына. Он скоро будет дома.

Она растерянно кивнула головой.

— Вот и все, — сказал я. — До свидания, Зейнаб.

— Спасибо вам, большое спасибо. Извините, что не пригласила в дом. У нас очень бедно.

Из открытой двери донесся детский плач.

— Идите к Аветику, Зейнаб.

Она улыбнулась — то ли тому, что я произнес имя мальчика, то ли голосу сына, ради которого стоило страдать и мучиться в этом противоречивом мире.

Мне не очень хотелось идти в дом Долидзе. Документы убитого можно было получить, затребовав их официально или, скажем, отправив за ними Абулаву. Но я надеялся поговорить с Мананой, хотя бы увидеть ее. Почему она не пришла на свидание, которое сама назначила? Ей что-то помешало? Скорее всего, кто-то помешал. Я, конечно, мог вызвать девушку в горотдел. Однако об этом узнали бы ее братья.

У дома стояли машины.

Я прошел во двор, обогнул дом и поднялся по деревянной лестнице, не встретив ни души. Лестница привела меня на веранду, выходящую на фруктовый сад. Должно быть, Котэ Долидзе проводил здесь свободные вечера, попивая чай. Во всяком случае, я бы поступал именно так. Вид с веранды открывался прекрасный.

На веранде я заметил три двери. Я прикидывал, в какую из них постучать, когда правая отворилась и старушка в черном, вскрикнув, чуть не выронила из рук черный костюм. Судя по размеру, это был костюм покойного.

— Кто вам нужен? — спросила старушка.

— Важа или Георгий, — ответил я.

— Они в городе.

— А Манана?

— Манана заперта. — Старушка спохватилась: — Вы кто будете?

Откровение старушки все поставило на свои места. Теперь я знал, что братья не выпустили Манану вчера из дома, очевидно заметив что-то неладное в том, как она говорила со мной. Я пожалел, что послушался девушку и прикрыл дверь. Конечно, не следовало этого делать.

— Я из милиции, бабушка. Ищу убийцу.

Старушка всплакнула без слез. Она была как старый, высохший колодец.

— Несчастный зять мой! Почему я дожила до этого дня?! — Она повесила на гвоздь костюм и стала чистить щеткой. — На кого ты оставил детей, Котэ! Как ты мог допустить, чтобы я тебя обряжала?

Не обращая на меня внимания, старушка тихо причитала. Она словно разговаривала сама с собой. Я открыл дверь, из которой вышла она, и оказался в просторной комнате. На диване лежала жена Долидзе. Увидев меня, она не испугалась. Во всем ее облике была отрешенность. Очевидно, она наглоталась лекарств.

— Садитесь.

Я присел на стул.

— Скажите, куда ваш муж мог уйти из дома в одиннадцать часов в день убийства?

— Я не знаю. Мальчики вам все рассказали.

Я задумался. Если братья что-то скрывали, то почему мать должна была выдать тайну? Наверняка они договорились давать одинаковые показания. Может быть, против этого возражала Манана?

— Могу ли я поговорить с вашей дочерью?

— Ей очень плохо, сынок. Нам всем сейчас очень плохо. — Женщина заплакала.

— Хорошо, не буду досаждать вам вопросами, — сказал я. — Собственно, я пришел за документами вашего мужа.

Она тяжело поднялась и принесла ларец с орденами, медалями, планками в четыре ряда и документами. Бегло перебрав документы, я нашел сложенную вдвое пожелтевшую от времени справку.

Из глубины дома раздались крики и плач. Женщина вздрогнула.

Приоткрылась дверь, и мальчик лет десяти сказал:

— Бабушка, Торадзе приехали.

С документами Долидзе я зашел в военкомат. Отправив в архив Министерства обороны СССР запрос относительно справки, я попросил разрешения позвонить в Тбилиси. В Министерстве внутренних дел Грузии служил мой давний приятель подполковник Габелия. Мы участвовали в расследовании одного крупного дела и сблизились тогда. Но мы редко встречались. Чаще мы обращались друг к другу по междугородному телефону с просьбами и поручениями. Услышав мой голос, Габелия закричал в трубку так, что я чуть не оглох. Я с трудом умерил его пыл. Изложив свою просьбу, я описал приметы Ахмета Расулова и сказал, что это дело срочное. Габелия засмеялся. В милиции несрочных дел не бывает. Я обратился к нему и с другой просьбой — проследить, чтобы эксперты быстрее обследовали орудие убийства, которое повез им Бадридзе.