Все засмеялись. Аванесов не сразу перешел к разговору о найме Мухтара. Поговорив о том о сем, он напустил на себя небрежный вид, точно Мухтар его не интересовал. И когда Сафар снова заговорил о мальчике, он сказал с кислой миной:

— Вам я отказать не могу. Пусть остается. Но вот мои условия: первое время никакой платы. Он получит обед и два раза в день чай. Чаевые от клиентов может оставлять себе.

Мухтар, ничего не понимая, молча глядел на Аванесова. Свисающие с жирной шеи портного концы сантиметра казались ему двумя змейками.

«Сватовство» Мухтара еще не было окончено, как вдруг к ателье подъехал фаэтон. Из него вышли офицер и молодая стройная блондинка. Бородатый высокий денщик остался на улице.

При появлении знатных посетителей Аванесов прервал разговор и с угодливой улыбкой бросился навстречу гостям.

— О, ваше превосходительство, я с нетерпением жду вас! — воскликнул он и обратился к даме с низким поклоном: — О, госпожа Мария Павловна, давно, давно вы не осчастливливали нас своим посещением.

Дама поздоровалась легким кивком головы и улыбнулась; откинув с лица вуалетку и обмахиваясь черным, блестящим веером, она капризно сказала:

— Вартан Акопович, эта жара скоро совсем сведет меня с ума. Скорей бы уж вернуться в Россию. Нет ничего милее наших тенистых прохладных парков!

Аванесов, поспешно пододвинув ей мягкое кресло, вкрадчивым топом утешал:

— Вернетесь, ханум, вернетесь, теперь уж недолго осталось… — Он повернулся к полковнику: — Борис Константинович, вам бы госпожу на лето отправить куда-нибудь к морю, в Италию или на Кавказ! Вы же не то что мы, простые смертные.

— Я бы сейчас и сам не отказался от такой прогулки, — ответил полковник, лениво опускаясь в кресло.

Аванесов не знал, как угодить гостям.

— Как чувствуете себя, Борис Константинович? — спросил он с той же угодливой улыбкой.

Мария Павловна тотчас вступила в разговор:

— Борис — молодец, на него ничего не действует… ни жара, ни судьба России. Он и меня забросил. Ох эта убийственная скука. Скорей бы все это кончилось.

Аванесов, желая хоть как-то развлечь даму, указал на Мухтара и подобострастно сказал:

— Вот, ханум, перед вами настоящий араб, который вдобавок говорит по-английски! Побеседуйте с ним, он из города тысячи и одной ночи — Багдада.

Даму словно подменили. Она оживленно переспросила:

— Говорите — араб? И из Багдада?

— Поговорите с ним сами, ханум.

— О, как это интересно! — воскликнула дама и, повернувшись к Мухтару, спросила, плохо выговаривая английские слова: — Ду ю спик инглиш?

— Да, миссис, говорю, — на безукоризненном английском языке ответил Мухтар и добавил: — Я знаю также много русских слов.

Дама перевела ласковый взгляд на мужа и шепнула: «Милый, давай возьмем его к себе».

Муж улыбнулся ей в ответ. Мария Павловна, восприняв это как знак согласия, обратилась к Аванесову:

— Вартан Акопович, он давно у вас служит?

— Нет, его только сейчас привели ко мне.

— Тогда уступите его нам? — И, повернувшись к мальчику, она спросила:

— Арабчонок, пойдешь к нам на службу? Потом я возьму тебя в Россию, к себе.

«В Россию?.. В Россию!» — молоточком застучало в мозгу Мухтара. Опустив голову, Мухтар стоял в раздумье.

Аванесов вопросительно посмотрел на Сафара. Тому не хотелось, чтобы юноша попал в лапы к этим русским из царской армии, но что делать? Ведь сам он беден, семья велика, и нет никакой возможности взять в дом лишнего человека.

— Ладно, — немного подумав, согласился Сафар. — Я не возражаю. Пусть пока поработает слугой, а там будет видно. — Обратившись к даме, он произнес по-русски: — Мальчик хорошо воспитан, я надеюсь, вы с ним не будете обходиться сурово.

— О, разумеется! Я научу его русскому языку.

— Я думаю, вы останетесь довольны, — сказал Аванесов и, сняв с манекена готовый к примерке парадный мундир, услужливо подал полковнику: — Прошу, ваше высокоблагородие!

Жара стояла невообразимая, температура в тени была 30 градусов, и в мастерской было тяжело дышать. Мария Павловна зевнула, широко раскрыв рот, блеснули золотые зубы. Мухтар был поражен. Он впервые видел такие зубы. «Конечно, эти русские не такие, как Чеботарев, они враги Ленина, — у них даже зубы сделаны из золота. Это богачи!»

Мухтар растерянно смотрел на Сафара.

— Мы договорились, эта дама возьмет тебя к себе, — сказал тот. Он отвел Мухтара в сторону и шепнул: — Только, братец, прошу тебя, о себе не распространяйся.

Мухтар понимающе кивнул головой.

— Ну как, хочешь жить у меня? — спросила дама.

— Воля ваша.

— Хорошо, я беру тебя.

Сафар поднялся. Мухтар с грустью проводил его взглядом.

Аванесов закончил примерку. Мундир был разрисован понятными лишь ему белыми крестиками и линиями.

— Ну как, ханум? — спросил Аванесов.

— По-моему, неплохо.

Полковник во время примерки был рассеян. Мысли его были всецело поглощены событиями в России. Есть ли у него возможность вернуться на родину? Ведь он скопил немалое состояние.

— Боренька, ты хочешь уморить меня в этой духоте? — обратилась к нему жена капризным тоном.

— Сейчас, ханум, сейчас! — заторопился Аванесов, быстро сделав на мундире последнюю отметку мелом. — Все. Больше не буду вас мучить. Что вам заказать — мороженое или лимонную воду? — обратился он к Марии Павловне.

— Нет, нет, ничего не надо… — запротестовала та. — Когда же будет готово?

— Послезавтра, ханум.

— Ну что ж, пусть будет так, — ответила Мария Павловна и подошла к Мухтару: — Ну, мой арабчонок, собирайся, пойдешь с нами, — сказала она на ломаном английском языке.

— Слушаю, миссис!

— Ты слышишь, как он мило отвечает?!

Бородатый денщик, увидев; что начальство выходит, жестом позвал фаэтонщика. Полковник с женой уселись в коляску. Денщик и Мухтар — на козлы.

Через час черная лакированная коляска остановилась у ворот особняка на Шазда-Баги, где были расквартированы офицеры царской армии.

Для хозяйки мальчик был забавной игрушкой, и она все время держала его около себя. Первым делом она занялась его внешним видом. Облачила его в казачью форму, правда, без погон. Затем стала учить его русскому языку, чему Мухтар был весьма рад. Готовясь к поездке в Россию, он каждую свободную минуту уделял этим занятиям. Помогал ему и денщик Тихон, полюбивший мальчика. Через месяц Мухтар уже писал несложные русские фразы. Вместе с тем он послушно исполнял все, что ему приказывали денщик или хозяйка.

Однажды Мухтар спросил денщика, почему он так боится полковника. Уведя мальчика в сад, подальше от людских глаз, Тихон с грустью сказал:

— Да не боюсь я его, сынок. А что мне делать? Зачем мы здесь? Им, что ли, иранцам, помогать? От англичан защищать? Ерунда все это! Голодных, нищих усмиряем, свою душу поганим. Грабят их все, кому не лень. Нас заставляли прокладывать дорогу, по пескам воду проводить, мосты строить, и многие здесь своими костьми землю удобрили…

Мухтар, затаив дыхание, слушал денщика. А Тихон все изливал душу единственному другу, которому верил всем сердцем.

— От безделья я по книжке научился читать и писать по-ихнему, а теперь, видишь, тебя учу по-русски. — Тихон говорил с глубокой печалью. — Таково, друг мой, наше солдатское житье. Прикажет начальство хлеб печь — пеку, прикажет щи варить да для пьянки закуски приготовить — селедку чищу… Не знаешь? Это вкусная рыба.

— Знаю, знаю, она такая серебристая, госпожа ее прямо сырую ест.

— Я им и за повара, и за конюха. Будет у хозяйки ребятенок, буду нянчить, — и со смехом добавил: — Только грудью кормить не могу, чего нет, того нет… А вообще-то нам, солдатам, все приходится делать. И белье господам стирать, и воротнички, оборочки разные разглаживать, Всякое бывает!..

С террасы послышался раздраженный голос хозяйки:

— Тихон! Тихон!

Денщик вскочил и громко крикнул:

— Иду, иду, ваше сиятельство. Я здесь, иду! — Он побежал к дому, а Мухтар, покинув тенистый сад, но кирпичным ступенькам поднялся на второй этаж. Жена полковника стояла у раскрытого окна. Глаза ее сверкали, точно у разъяренной тигрицы.