— Сынок, завтра на рассвете ты все увидишь, а сейчас там темно, ничего не видно, — ласково обратился к нему старик, тоже возвращающийся в Тифлис. И, наклонившись к Мухтару, тихо добавил: — И чему ты радуешься, еще неизвестно, что ждет нас там, на русской земле.

Но Мухтар знал, отчего душа его так ликовала. Наконец-то он у заветной черты! Сейчас ему было жаль только, что нет с ним Зейнаб и нет у него крыльев легендарной птицы самурга. Он не может подняться высоко-высоко над облаками и перенестись через границу!

Встреча со счастьем

НА ГРАНИЦЕ РОССИИ

Паспорта были собраны давно. Пассажиры ждали, когда им вернут их обратно и поезд перейдет на другой берег Аракса, на территорию бывшей Российской империи.

Прошла ночь… За ней день. Опять наступила ночь. Но паспорта не возвращали. Из иранских пограничных властей никто не появлялся. Измученные люди сидели и ждали, как говорится, у моря погоды. Луна, уже переплывшая на другую сторону Аракса, осветила окна вагона третьего класса, в котором ехал Мухтар со своим хозяином — купцом Исламовым. В вагоне стояла тишина. Гнетущая, жуткая, томительная. Любой звук, доносившийся снаружи, вселял в пассажиров страх и тревогу. Неизвестность не давала людям заснуть. Мухтар тоже не спал. Его страшило наступающее утро. Усталое сердце мальчика билось напряженно и нервно. Минутами мысли о будущей жизни в России так пугали Мухтара, что озноб пробегал по телу.

Над дверью, разделявшей вагон на две части, вместо керосиновой лампы тускло горела свеча. Мухтар долго не спускал глаз с ее трепещущего слабого пламени. Мальчик вспоминал свой родной Багдад, путешествие с караваном паломников в Мекку, жизнь в сиротском доме в Лахоре, бегство из приюта и длинную, трудную дорогу до Тебриза. Ему не верилось, что эта дорога осталась позади, что вот сейчас он стоит на границе России, где главный из всех главных — Ленин… Человек, портрет которого он более двух лет носит с собой, прячет от чужого взгляда.

Под утро налетевшие с гор облака принесли дождь. Он шел то медленно и назойливо — словно испытывая терпение путников, то превращался в стремительный ливень. Около вагонов стояли огромные лужи. Казалось, само небо проливает безутешные слезы над людьми, которые вот уже третьи сутки томятся у границы, отделяющей Россию от Ирана. Дождь барабанил по крыше, омывая окна вагонов.

Серовато-мутный свет вагона угнетал мальчика, вызывая тоску по родной земле, по близким его сердцу людям, которые остались в любимом краю… Добрая старушка Ходиджа, некогда заменившая ему мать… Фахран, Радха, женщина с белыми косами в горах Пенджаба… Он почувствовал комок в горле, глаза затуманились, и на щеки выкатились слезинки… Мухтар отер их украдкой, и мысли его перенеслись в будущее. Приедут они в Тифлис, он убежит от хозяина, а там аллах поможет ему добраться до Москвы, до Ленина.

Им овладела решимость, все сомнения исчезли, и мальчик подумал: «Если пассажирам не разрешат перейти границу, я спрячусь где-нибудь и ночью переплыву реку, а там сумею пробраться в глубь России. Везде есть хорошие, добрые люди. Они не дадут мне погибнуть».

Мухтар вздохнул всей грудью, и по лицу его пробежала улыбка.

Трудно сказать, в какой момент зародилась в нем эта отвага, когда мальчик вдруг повзрослел, превратился в мужчину, который смело смотрит в глаза грядущим невзгодам и готов принять и ответить на все удары судьбы. Теперь он не боялся ни голода, ни холода, ни дальней дороги. Мальчик вновь ощутил в себе тот гордый и мятежный дух, который он с таким трудом скрывал от Исламова.

Время близилось к рассвету, когда в вагон с шумом вошли иранские таможенные чиновники в сопровождении двух местных шахских солдат, или, как их здесь называли, сарбазов.

Высокий худощавый человек в, длинном сюртуке, сверкая позолоченным пенсне, окинул взглядом находящихся в вагоне людей и грозно заявил:

— Сознавайтесь сами, у кого контрабандные товары. Иначе будем проверять каждого и задержим поезд надолго. А может быть, и вернем обратно в Тебриз.

Пассажиры заволновались. Неужели их могут вернуть обратно? Поверил этому и Исламов. Не теряя времени, он подошел к главному чиновнику, отвел его в сторону, что-то шепнул на ухо и затем, взяв под руку, увел из вагона.

По крыше по-прежнему надоедливо стучал дождь. Время от времени снаружи доносились ругань, возбужденные голоса.

Мухтар заволновался: а вдруг при обыске у него найдут портрет Ленина. Хозяин, конечно, изобьет его и выбросит из вагона. К кому тогда обратиться? У кого искать защиты? Он провел рукой по груди, нащупал заветный карман. «Нет, не дам! Берег его от самого Лахора, а сейчас расстаться с ним… Нет. Никогда!»

Был полдень, когда наконец вернулся Исламов. Вместе с ним пришли чиновники с паспортами.

Увидев Мухтара, хозяин зло взглянул на него, но ничего не сказал.

Чиновники выкрикивали фамилии пассажиров, а Исламов, возвращая владельцам паспорта, брал с них определенную сумму на бахшиш[29]. Таможенные чиновники не торопились, давая возможность собрать обещанную сумму. И, видимо, очень солидную, потому что Исламов, получая деньги, все чаще и чаще повторял:

— Прибавьте, я не могу за вас выложить из своего кармана.

Наконец бахшиш перешел в руки главного таможенного чиновника иранской границы, и проверка пошла быстро, без придирок.

Когда чиновники подошли к вещам Исламова, он, показав на Мухтара, со смехом добавил:

— А это мой бедуин. Я купил его в Тебризе, у одного русского военачальника.

— И сколько же заплатили за него?

— Двадцать золотых рублей.

— А он стоит этих денег?

— Не знаю, поживем — увидим.

Чиновник, взглянув с любопытством на мальчика, улыбнулся. Не дотронувшись до вещей Исламова, таможенники прошли дальше.

Мухтар был счастлив: беда миновала! Он крепко помнил суровые слова покойной матери: «Трудно — терпи!» А Мирза — вожак докеров Карачи — говорил ему: «Иди навстречу беде — и ты победишь… Трус на дорогах жизни гибнет». Но у мальчика было одно утешение: он идет в Россию, где детям бедных людей помогают жить и учиться. Как много любви и надежд он вкладывал в слово «Россия»! В этих шести буквах было все его будущее…

Дождь перестал только на следующий день. Все вокруг озарилось солнцем. Мухтар с живым интересом и любопытством оглядывал незнакомую местность. Одноэтажные глиняные дома, сверкающие под солнцем горы, далекий ажурный мостик, соединяющий два берега: иранский и армянский.

Кто-то из пассажиров вез в Тифлис драгоценный подарок — серого пушистого кота. Мухтар любил животных и за двое суток, что они ехали вместе, очень подружился с Гюзелем. Красавец кот не отходил от мальчика, вот и сейчас он подошел к нему, потерся о ногу Мухтара и замурлыкал.

— А, Гюзель, доброе утро, — приветствовал своего любимца мальчик.

Кот, мяукая, пристально смотрел на него своими большими светло-зелеными глазами, как бы выпрашивая чего-нибудь вкусненького.

— Что ты так жалобно просишь? Что я могу тебе дать? Я сам давно есть хочу. Видишь, я же никому не надоедаю, а ты как ведешь себя? Жаль, что ты, брат, совсем ничего не понимаешь. Ты ведь счастливее меня… У тебя никаких забот, даже мышей не ловишь. Ты сам себе хозяин. А я? Лишь аллах знает, что будет со мной. Видишь, как меня унижают: не сажают даже за общую скатерть, а, как псу, кидают кусочек хлеба с брынзой и говорят: «Ешь и благодари аллаха за свою долю».

Сейчас Гюзель был единственным существом, с которым Мухтар мог поговорить. Кот часто забирался на его худые колени и, зажмурив глаза, тихо и монотонно мурлыкал. Блаженствуя, он сидел с Мухтаром до тех пор, пока не доносился запах холодной жареной баранины, которую служанка Исламова доставала из медного казана. Тогда он мяукал, словно извиняясь перед мальчиком, прыгал на пол и спешил получить свою порцию.