— По-моему, революционеры — это самые добрые, храбрые люди.

— Правильно. Но только эсеры — это революционеры по названию, а предатели по призванию. Товарищ Мехтиев, объясни парню, чтобы он понял как следует.

— Слушай, братец, — подсел к Мухтару Сантос, — ты нас не бойся, здесь больше эсеров нет. Ты мне вот что скажи. Ты какую, говоришь, газету продавал?

— «Азербайджан», а внутри ее была та газета, за которую сижу здесь.

Все засмеялись.

— А ты не помнишь, там на первой странице никакого рисунка не было?

— Рисунка? — переспросил Мухтар. — Был рисунок: аскер с пятиконечной звездой протягивал руку рабочему-нефтянику, а за их спиной были нефтяные вышки.

— Вот это здорово! — воскликнул Сантос. — Ты понимаешь, Николай, как это здорово! — И он ткнул кулаком в бок Николая, потом схватил его, опрокинул на нары и, хохоча во все горло, стал подминать под себя.

В двери камеры отворилось крохотное окошко — «волчок», и послышался окрик: «Соблюдайте тишину».

— Соблюдаем, начальник, спасибо за внимание, — ответил успокоительно Сантос, выпуская Гладышева из объятий. И вдруг обхватил обеими руками голову Мухтара и воскликнул: — Дай, черномазенький, я тебя поцелую!

Мухтар не сразу понял, почему так радуется этот странный человек. Что он ему сказал такого? Какое он имеет отношение к рисунку в газете «Азербайджанская беднота»? И вдруг вспомнил все, что происходило в доме у Сергея. «Постой, как же зовут этого человека? Сантос… Сантос… И Сергей тогда называл это имя. Так вот оно что!»

Первым порывом Мухтара было сейчас же рассказать этому славному человеку, как появился рисунок в газете, но дверь камеры снова заскрипела, впуская обратно Баранова.

— Палачи! — с наигранным возмущением воскликнул Баранов. — История еще скажет свое слово! — Заметив, что его возвращение не вызвало никакого любопытства, Баранов забрался на нары и через несколько минут сделал вид, что спит.

Среди ночи двери камеры снова лязгнули, и солдаты втолкнули в нее какого-то человека. Было темно, и Мухтар не разглядел его. Надзиратель оставил «волчок» открытым и не отходил от двери. Заключенным пришлось еще потесниться. Заметив, что за дверью стоит тюремщик, нового узника не тревожили вопросами. Усталость сломила Мухтара, и он заснул.

На рассвете камера проснулась. Каково же было удивление Мухтара, когда в ночном «госте» он узнал Джангира, того самого высокого нефтяника, который распоряжался ночью при разгрузке оружия.

Джангир сел на нарах, осмотрелся и вдруг воскликнул:

— О, да здесь, оказывается, много знакомых! Здорово, Николай! — Он протянул Гладышеву руку, и они обменялись крепким рукопожатием. — И вы здесь, господин Баранов? Вот уж никогда не думал, что мусаватисты и вас упрячут за решетку. Видать, для них действительно сейчас страшнее кошки зверя нет. Ну, с вами мы обойдемся без рукопожатий, ведь мы в друзьях, помнится, никогда не ходили!

— Гусь свинье не товарищ! — буркнул Баранов.

— Совершенно верно, — подхватил Гладышев. — Только замечу вам, господин Баранов, что свинью сравнение с эсером обидело бы.

— Постой, постой, а это кто? — стал всматриваться в Мухтара Джангир. — Ба, племянник, с тобой мы тоже, кажется, знакомы. И давно ты угодил сюда?

— Третьи сутки.

— Никак не ожидал тебя здесь встретить. Нет, не ожидал.

— Откуда же вы с ним знакомы?

Джангир с улыбкой смотрел на Мухтара и сказал:

— Не будем распространяться о том, как мы с тобой познакомились, Николай нам на слово поверит.

Мухтар смутился.

— А с вами мы, кажется, не знакомы, — обратился он к Сантосу.

Сантос протянул ему руку, назвал себя и добавил:

— Большевик, не могу скрывать этого обстоятельства, оно уже известно и полиции, и господину Баранову.

— Ну-ка, расскажи лучше, что нового на воле? — спросил Гладышев. — Чем обрадуешь нас.

— На воле пока неволя, — Джангир выразительно покосился в сторону Баранова. — Но если уж полиция начала хватать всех подряд, и даже, как видите, почти детей, — указал он на Мухтара, — значит, земля горит под ногами у мусаватистов. Надеюсь, хоть в этом вы согласитесь со мной, господин Баранов?!

— Я тоже в тюрьме — вот мой ответ! — напыщенно произнес Баранов.

По губам Джангира скользнула усмешка. В обед его вызвали на допрос. Только вечером Джангир вернулся в камеру — чернее тучи, изрыгая проклятия:

— Научились, сволочи, бить безоружных! Пятеро на одного! Но ничего, мы еще с ними встретимся!

Вечером был вызван на допрос Баранов. Он вернулся скоро, и тот же конвоир, который привел его в камеру, увел на допрос Мухтара. Они миновали узкий, длинный коридор. Конвоир подвел Мухтара к низкой двери, подтолкнул его в комнату. Мухтар споткнулся о порог и чуть не упал.

— Легче на поворотах! — раздался голос.

Мухтар увидел дородного офицера в мундире мусаватистской армии. Дымя папиросой, он шагал по комнате взад-вперед. Офицер остановился перед Мухтаром и сказал:

— Так ты в полиции утверждал, что продавал газету «Азербайджанская беднота», потому что тебе не сказали, что это за газета?

— Да, эфенди.

— А теперь скажи, хочешь заработать хорошие деньги?

— Хочу! Хочу!

— Ну что ж, я поверю тебе на этот раз.

Мухтар молчал.

Офицер подошел к нему и, взяв его за ухо, до крови щипнул.

— Тогда ты должен рассказать нам обо всем, что говорится в вашей камере.

— Пожалуйста. Мы спим, кушаем, еще этот полный, кажется, его фамилия Баранов, ругает меня и называет карманником, а я не карманник, я коммерсант, продаю газеты.

— Не валяй дурака, я тебя не об этом спрашиваю. Баранов меня не интересует. О чем разговаривают между собой другие? Что рассказывал тот, которого к вам посадили вчера?

— Эфенди, они разговаривают между собой по-русски или по-азербайджански, а я плохо понимаю эти языки.

— Врешь, мерзавец! — загремел офицер.

— Я не вру. Могу говорить с вами по-турецки, по-английски или по-арабски. Хотите, спросите что-нибудь, отвечу вам по-английски?

— Ты что, совсем идиот? — ощерился офицер. — Брось прикидываться! Я спрашиваю, что говорил в камере Джангир?!

— Какой Джангир? — спросил Мухтар. — Кто он такой?

Офицер развернулся и наотмашь ударил Мухтара по лицу. Мухтар едва устоял на ногах.

— Теперь ты понял, какой Джангир?

Затем офицер круто повернулся, подошел к письменному столу, стоя раскрыл какую-то папку и громко прочитал:

— «…Ну, если уж начали хватать направо и налево и сажают в тюрьму даже детей, значит, земля горит под ногами мусаватистов…» Кто это говорил?

Мухтар поднял на офицера недоумевающие глаза:

— Мне никто никогда не рассказывал, что земля горит, а как земля горит? Разве может земля гореть?

Офицер подошел к Мухтару вплотную, впился в него глазами, затем оттолкнул его от себя и снова зашагал по комнате.

— Ну, вот что: бить я тебя сейчас не буду. Но признайся, откуда тебя знает Джангир? «Ба, племянник, мы, кажется, с тобой знакомы». Разве не с этими словами Джангир обратился к тебе?

Мухтар удивленно посмотрел на офицера.

— А я его совсем не знаю, — сказал он. — Я никогда не видел его.

— Как не знаешь? Разве в городе ты не встречался с ним? Ведь он же давал тебе газеты, из-за которых ты сейчас здесь.

— Нет! — закричал Мухтар. — Он обманывает, газеты дал мне не мусульманин, у него волосы как корки апельсина…

— Лжешь! — Офицер вернулся к столу, заглянул в лежащую на нем папку с исписанными листами и прочитал вслух отдельные фразы из допроса Баранова.

Мухтар слушал и не верил своим ушам. «Кто мог все это слово в слово донести ему?» — лихорадочно соображал он.

— Видишь, мы всё знаем, — негромко сказал офицер и снова затянулся папиросой. — Ну, я жду, говори!

Мухтар опять с наивным видом пожал плечами.

— Клянусь аллахом, он не давал мне газеты, — сказал он, покачивая головой. — Об этом человеке я понятия не имею.

Офицер, словно кобра, приготовившаяся проглотить свою жертву, долго и пристально посмотрел на юношу.