Среди замечаний М. Горького о фонике художественной речи особенно часто встречаются предостережения против злоупотребления шипящими. Одному из авторов он даже резко говорит: «На первой странице вашей рукописи „вши“ ползают в большом количестве»; другому признается: «Не люблю „щей“, „вшей“ и „ужей“». В таких случаях неблагозвучие осложняется неуместной игрой слов.

Однако как же быть с причастиями? Отказаться от них совсем? Но ведь это обеднило бы наш язык, в иных случаях глагольные формы, в которых есть суффиксы с шипящими, могут быть очень нужны… С этим, безусловно, нельзя не согласиться. Однако причастия чаще всего используются в книжных стилях, для которых требование благозвучия не представляется столь актуальным. А если поэту по какой-либо причине захочется обратиться к этим глагольным формам, он должен позаботиться о том, чтобы их звучание не вызывало у читателя неприятных ассоциаций.

Конечно, скопление в речи шипящих, свистящих не украшает слог. Но если обращаться с ними умело, эти звуки придают речи особую выразительность. Например, Н.А. Некрасов не побоялся в стихотворении поставить рядом несколько причастий с неблагозвучными суффиксами, но они как раз и передали отвращение поэта к изображаемому: От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови Уведи меня в стан погибающих За великое дело любви! Не случайно в последней строчке четверостишия звучание речи иное: она освобождается от резкого [р] и повторения шипящих.

Подобную же роль играют неблагозвучные строки в стихотворении М.Ю. Лермонтова «Прощай, немытая Россия…», выражающие негодование поэта против жандармов — их всевидящего глаза, их всеслышащих ушей.

Право писателей использовать в художественных произведениях неблагозвучные сочетания не вызывает сомнения, важно только, чтобы обращение к ним было эстетически мотивировано. Так, А.С. Пушкин одним выразительным глаголом с труднопроизносимым сочетанием согласных нарисовал живую картину зимней езды на санях: Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая (выделенное слово дает нам почувствовать, как полозья саней разметают снег). В. Маяковский также удачно выбрал слово с резким стечением звуков, повторив их в других словах, чтобы передать свое напряжение и дрожь в стихотворении «Товарищу Нетте, пароходу и человеку»: Я недаром вздрогнул. Не загробный вздор…

Неблагозвучие поэтической речи нередко подчеркивает сложность и драматизм описываемых событий, отсутствие в них гармонии, красоты. Например, у С. Есенина это строки, в которых рисуется враждебный лирическому герою образ «железного гостя»: Видели вы, как бежит по степям, в туманах озерных кроясь, железной ноздрей храпя, на лапах чугунных поезд? («Сорокоуст»). И напротив, благозвучные, напевные есенинские строки обычно отражают красоту русской природы, передают положительные эмоции лирического героя, находящего в своей душе отзвук миру прекрасного: Золото холодное луны, Запах олеандра и левкоя, Хорошо бродить среди покоя Голубой и ласковой страны; Не жалею, не зову, не плану. Все пройдет, как с белых яблонь дым…

Конечно, надо учиться обращению со словом у наших писателей, тренировать слух на различение музыкальных и неблагозвучных строк… Но ведь в повседневной речи мы не говорим стихами, поэтому проблема благозвучия для нас не представляется столь актуальной. Но если вас потянет писать стихи… помните уроки А.С. Пушкина, К.Н. Батюшкова, А.П. Чехова, М. Горького и, конечно, В. Маяковского!

Полночной порою в болотной глуши чуть слышно, бесшумно шуршат камыши

(Звукопись)

Поэты часто стараются в звучании стиха передать «музыку» жизни, реальные «голоса» природы. Вам не кажется, что в нашем заглавии (это двустишие из стихотворения К.Д. Бальмонта «Камыши») доносится «шепот» сухих листьев этих болотных растений?

Художники слова давно заметили, что повторение шипящих звуков в русском языке напоминает шум, шуршание, тихие шорохи ветвей… Во всяком случае, так нам кажется.

Конечно, чтобы услышать в поэзии эти «волшебные звуки», нужно обладать воображением, потому что звучание речи не может с абсолютной точностью повторять реальные «голоса» из мира вещей, животных, растений. Но язык выработал свои приемы для отражения этих слуховых впечатлений.

Среди хорошо известных нам слов есть особые — звукоподражательные, они обозначают различные звучания: шуршать, хрустеть, тикать, булькать, цокать, шипеть, чирикать, каркать и т. п. Мы часто употребляем их без особого стилистического задания. Однако эти же слова используют писатели, чтобы воссоздать те или иные звуки: тихострунное треньканье балалайки (Н.В. Гоголь); и хруст песка, и храп коня (А. Блок); слуховые впечатления: зенькал звоночек и тарабарил с деревьями гром (А. Белый). Фонетическую выразительность звукоподражательных слов можно усилить, подбирая созвучные им другие слова: Довольный праздничным обедом, сосед сопит перед соседом (А.С. Пушкин); Вот дождик вкрадчиво прокрапал (А. Твардовский); Морозом выпитые лужи хрустят и хрупки, как хрусталь (И. Северянин).

При столь искусном фонетическом подборе лексики мы можем уловить «звуковые образы», которые создает поэт «музыкой слов». Однако напрашивается вопрос: а не помешает ли это благозвучию речи? Ведь в ней повторяются созвучия, слоги.

Опасения напрасны: если поэт «рисует звуками» какую-то картину, их перекличка эстетически оправдана. Кстати, М. Горький учил молодых писателей избегать шипящих звуков лишь там, где «они не звукоподражательны». Если же поэт обращается к звукописи как к стилистическому приему, стараясь придать речи особую фонетическую выразительность, то повторение гласных, согласных становится сильным источником образности. В этом случае, чем больше звуков вовлекается в «перекличку», тем лучше: поэтические строки с яркими звуковыми повторами приносят наибольшее удовлетворение нашему эстетическому чувству.

Поэты знают этот секрет восприятия стихов и подбирают слова, сходные в фонетическом отношении. Вспомним знаменитые строки из «Евгения Онегина»: В райке нетерпеливо плещут, И, взвившись, занавес шумит; А Петербург неугомонный уж барабаном пробужден. Или из лирики С. Есенина: Гой ты, Русь моя родная! Хаты — в ризах образа. Не видать конца и края. Только синь сосет глаза…

Достичь такой гармонии не просто, и поэты много трудятся, работая над фоникой, т. е. звуковой организацией речи. Об этом можно судить, изучая их черновики. Например, рукописи А.С. Пушкина отразили его стилистическую правку, свидетельствующую о неустанном поиске поэтом наиболее яркого звукового выражения мысли. Сравните:

Чего же добиваются поэты, неустанно шлифуя фонику? Ведь далеко не всегда звуковые повторы в этих случаях продиктованы звукоподражанием. Действительно, искусная фонетическая организация речи не обязательно бывает обусловлена конкретной задачей: передать какие-то реальные звуковые впечатления. Поэта часто увлекает просто красота звучания речи, в которой гармонически повторяются музыкальные созвучия. Вслушайтесь в эту «музыку»: У Черного моря чинара стоит молодая… (М.Ю. Лермонтов); Белая береза под моим окном Принакрылась снегом, точно серебром (С. Есенин). Разве вам не нравятся эти красивые звуковые повторы?

Есть целая наука об искусстве звуковой организации стиха, описание различных «узоров» из повторяющихся звуков, которыми можно украсить поэтическую речь. Простейшие из них — аллитерация, то есть повторение согласных, и ассонанс — повторение гласных. Попробуйте узнать их в таких, например, хорошо известных отрывках: Быстро лечу я по рельсам чугунным, Думаю думу свою. (Н.А. Некрасов); Задремали звезды золотые, Задрожало зеркало затона… (С. Есенин).