— Нужно всегда и во всем быть настоящим джентльменом, — со светской улыбкой продолжал разглагольствовать Виталий, обращаясь ко мне. — Птицу видно по полету, а настоящего джентльмена даже по тому, как он жует…

Люсенька заулыбалась. Очевидно, я действительно слишком нажал на хлеб — ожидание разогрело мой аппетит.

Я тут же перестал жевать и некоторое время так и сидел с набитым ртом, не решаясь глотнуть.

— Чтобы быть настоящим аристократом, — продолжал Виталий, — требуется совсем немного. — Хорошее воспитание, отличный вкус и развитое чувство такта. Если все это у вас есть, — Виталий выразительно посмотрел на меня, а Люсенька почему-то снова заулыбалась, — считайте, что ваши манеры в полном порядке и вы можете смело принимать приглашение на завтрак даже от королевы Англии.

Я с таким вниманием и интересом слушал своего друга, что крепко сжал пальцами черенок вилки, а ее зубья торчали чуть ли не у моего носа.

— Кстати, Гриша, — великодушно сказал Виталий с видом абсолютно светского человека: уж он-то не оплошает даже в самом изысканном обществе. — Не держи, пожалуйста; так вилку. Еще немного — и ты проколешь себе щеку или выколешь глаз. И где ты только научился этим манерам? Нет, мой друг, тебе еще рано принимать королевское приглашение на завтрак.

Люсенька сокрушенно посмотрела на меня, будто я и в самом деле получил это приглашение, а теперь его забрали обратно. Я окончательно стушевался.

— Ты совершенно прав, — подавленно пролепетал я. — Мне действительно еще рано принимать приглашение на завтрак от королевы Англии…

И тут я снова заметил, что моей салфетки нет на месте. Воспользовавшись моментом, я нырнул под стол. Через пару минут, немного успокоившись, я выбрался из-под него.

Черт меня дернул прийти на это обмывание. Стыда не оберешься. Я чувствовал, что мышцы мои одеревенели, а спинной хребет прямо-таки окаменел. Чем больше я старался не сделать какого-нибудь неловкого движения, тем хуже у меня все получалось. Я не смел поднять глаза на Люсеньку.

— Налей-ка нам соку! — распорядился Виталий и весело хохотнул.

Вслед за ним звонко рассмеялась Люсенька. Я тоже не очень искренне издал какие-то подхалимские звуки. Виталий пристально посмотрел на меня. Люсенька еще громче рассмеялась.

Я поспешно схватил бутылку с соком и стал разливать его в фужеры. Видит бог, я старался изо всех сил — даже пальцы дрожали от напряжения.

— Минутку! — вдруг воскликнул Виталий тоном человека, схватившего за руку вора-карманника. — Так нельзя разливать, Гриша! Ты льешь от себя. Надо лить из бутылки только в свою сторону, мой дорогой…

Меня охватил стыд. Какой же действительно я чурбан неотесанный! Не знаю таких простых вещей. Я готов был убить себя, и в этот поистине драматический момент моя рука, державшая бутылку с соком, конвульсивно дернулась, и на белоснежную, как эльбрусский снег, скатерть упала огромная красная клякса. Я оцепенел, втянул голову в плечи. Мне казалось, что сейчас разверзнется потолок и сам всевышний громовым голосом предаст меня вечной анафеме.

Уж лучше бы я вообще остался под столом после того, как первый раз полез туда за своей салфеткой. Так бы и сидел под ним весь вечер. Или лучше бы Виталий сразу схватил эту тяжелую бутылку и что есть силы ударил меня по голове, тогда бы разом окончились все мои мучения. Но он только с сожалением посмотрел на меня, снисходительно пожал плечами и вздохнул. Это пятно окончательно доконало меня, — я потерял остатки душевного равновесия. Куда бы я потом ни посмотрел, глаза мои невольно натыкались на эту зловещую улику моей оплошности.

— Твое счастье, что в приличном обществе принято делать вид, что не замечают чужой ошибки, — небрежно кивнув на пятно, с мягкой иронией сказал Виталий. — Чем лучше воспитан человек, тем он сдержаннее в проявлении своих чувств. Конечно, какой-нибудь хам сразу же указал бы на твой промах. Но только не комильфо.

Очевидно, Люсенька незаметно тоже подпала под гипноз речей моего друга. Вся она напряглась. Глаза ее остановились, щечки побледнели, а движения стали очень осторожными, замедленными. Как видно, и она уже боялась сделать неловкое движение. Бедная девушка! Что касается меня, то я повел себя в высшей степени ненатурально, изо всех сил старался продемонстрировать остатки своих хороших манер.

Я взял в руки нож и вилку, чтобы разделать куриную ножку. Виталий тотчас процедил, что только крайне примитивные люди едят курицу как первобытные дикари — с помощью ножа и вилки. Я поспешно сунул куриную ножку в рот, чтобы проглотить ее вместе с костью, не не смог, и, пока Виталий говорил, я держал ножку целиком во рту. А потом хотел сделать вид, что собираюсь вытереть салфеткой губы, и незаметно выплюнуть в нее эту ножку, но салфетки, конечно, не оказалось на месте, и я с удовольствием скрылся под столом…

По-моему, даже официантку заинтересовало то, что говорил мой друг. Она ставила поднос с блюдами на столик за его спиной и внимательно прислушивалась к каждой его реплике. Очевидно, ей, бедняжке, тоже не хватало хороших манер, и она не хотела упустить случая пополнить свой культурный багаж.

Наконец обед подошел к концу.

Чтобы как-то загладить свою вину, я заявил, что уплачу по счету.

— Ну, если ты так настаиваешь, — с явной неохотой согласился Виталий. — Воспитанный человек никогда не будет ради своих корыстных целей лишать удовольствия другого человека, тем более друга.

Я выхватил из кармана деньги, которые отложил на оплату по просроченному счету за квартиру, телефон и электричество, и с радостью отдал их официантке. Виталий лишь кисловато усмехнулся, будто его самого лишили чего-то приятного.

Мы поднялись из-за стола. Виталий неторопливо, с чувством собственного достоинства надел на себя пиджак.

Я посмотрел на его спину и ахнул. Вся она была заляпана пятнами жира. Это все наделала официантка, разливавшая супы за его спиной. Слишком уж внимательно она прислушивалась к речам Виталия. Все время так и наклонялась в его сторону.

Если бы вы только видели лицо нашего друга в ту минуту, когда он снял свой пиджак! Нет, ваше счастье, что вы не видели его. Лично я ничего страшнее не встречал!

Он в бешенстве повернулся к официантке и открыл уже рот, но я успел остановить его: «Настоящий джентльмен никогда не станет кричать на женщину, даже если она в чем-то виновата…»

Он так и замер с открытым ртом и выпученными глазами…

Да, такова светская жизнь. Никогда не знаешь, что тебя ждет. Ждешь опасность спереди, а она подстерегает тебя сзади. И даже если ты имеешь самые прекрасные манеры, это все равно не гарантирует тебя от неприятностей.

ПОВЕСТИ

КРУИЗ ПО ЧЕРНОМУ МОРЮ

Василий Васильевич Васькин — по школьному прозвищу сэр Чайльд Гарольд — молодой мужчина 30 лет, склонный к научным занятиям, рослый, с рыжей шкиперской бородой, сидел в мастерской у своего друга Глеба Юрьевича Егорова — такого же молодого человека, как и он сам, но склонного к занятиям живописью, и пил крепкий чай с лимоном. За одним столом с ним сидела тоже молодая, хорошенькая натурщица по имени Ольга, не тяготеющая ни к живописи, ни к науке, а лишь к молодым талантам да модным тряпкам.

Васькин пил чай и обольстительно посматривал на Ольгу, которая, однако, не проявляла никакого интереса к этим зазывным взглядам, так как знала, что, кроме рыжей бороды, другой ценной движимой и недвижимой собственности у В. В. Васькина нет. Глеб Егоров с азартом доказывал (хотя с ним и не спорили), что никто ничего не понимает в рекламных плакатах. А ведь это тоже настоящее искусство, утверждал он. Ольга и Васькин с любопытством смотрели на него, но вовсе не из-за плакатов, а из-за того, что с носа Егорова свисала красная нитка, которая при каждом его выдохе дергалась как живая.

— Вы тоже никогда не видели настоящего рекламного плаката! — запальчиво выкрикнул художник.