— А кладовщика-то нашего, Кузьму Терентьевича, грозятся под суд отдать. Большая у него, говорят, обнаружена недостача. Уж мы денежки тихонько для него собираем — не приведи господь узнает Олег Павлович, сердиться будет. Может, и вы дадите, хоть и мало с ним работаете?

Галя охнула, побледнела. Все нити мгновенно связались в один страшный узел. То, чего не знала и не могла знать Валентина Федоровна, знала и сразу поняла она. Неужели это дело рук Олега Павловича?

— Инвентаризация была, деточка, — продолжала Валентина Федоровна, — бухгалтерия проводила. На несколько тысяч у него добра не хватает. Он чуть не повесился, сердечный. Куда эти тыщи подевались? Терентьич честный человек, мы же знаем. У нас надо спросить. Щепочки чужой не возьмет. А ключами от кладовой многие пользовались — он человек доверчивый.

Галя окаменело смотрела на уборщицу, та продолжала:

— Уж и на месткоме обсуждали. Олег Павлович сказал ему: «Если не внесешь деньги — пойдешь под суд». А где ж ему взять столько при его зарплате? Квартирки его тоже лишили. Тебе отойдет, а ты больше не отказывайся, деточка. Теперь тебя никто не осудит…

— А давно это случилось? — спросила Галя непослушными губами. Сердце отчаянно трепыхалось, как пойманный в силок зайчишко.

— Да уж третий день страсти кипят. Не приведи господь.

Третий день… А она ничего не знает. И все для нее идет, словно и должно так идти. В смятении ринулась было к Олегу Павловичу — спросить, что все это значит, сказать ему… Да что бежать, что спрашивать, что говорить, когда и так-то ясно: творится что-то очень скверное и она соучастница этого скверного деяния.

Галя с трудом совладала с собой к началу вечера. Когда она открывала его, срывался голос. В зале сочувственно думали, что это она так волнуется из-за вечера… Вечер прошел для нее как в тумане… Едва он закончился, она увидела, как к ней «на законных основаниях» направляется улыбающийся Олег Павлович. Побежала к выходу.

Дома она велела тете не подзывать ее к телефону — кто бы ни спрашивал. «Я плохо себя чувствую — объяснила она, — переволновалась». Но никаких звонков не было в этот вечер. Звонок раздался утром следующего дня, едва она пришла на работу.

— Здравствуй, мое солнышко! — с ласковым вкрадчивым укором сказал Олег Павлович. — Что все это значит? Почему ты вчера так стремительно убежала?

— Как ты посмел сделать это? — прерывающимся от гнева голосом спросила Галя.

— Не понимаю. Ты о чем? — обиженно-удивленно сказал Олег Павлович.

— О чем? А ты не знаешь? Об инвентаризации. — Она растерянно перекладывала трубку то к одному, то к другому уху, ей казалось, что он ее плохо слышит. — О недостаче в кладовой.

— Ах, вот ты о чем, — рассмеялся Олег Павлович. — Все правильно — была очередная инвентаризация и обнаружила…

— Не лги! — крикнула Галя. — Это ты приказал, это сделано по твоей инициативе!

— Клянусь всеми богами. Я не имел к этой проверке никакого отношения. Я сейчас зайду к тебе…

— Не смей! Не хочу тебя больше видеть и слышать. Не верю твоим клятвам. Немедленно сделай так, чтобы кладовщика не мучили… — Галино лицо покрылось красными пятнами. — Пока ты этого не сделаешь, не подходи ко мне… Если ты зайдешь сюда, я устрою скандал. — С ней началась настоящая истерика, она с трудом отдавала отчет в том, что говорит… — Это ты все подстроил!

— Успокойся, ради бога, успокойся, — испуганно говорил в трубку Олег Павлович. — Я попробую что-то сделать, но вряд ли смогу списать все, слишком большая сумма. К тому же это противозаконно… Как ты могла поверить, что я способен на такое?

Следующие десять дней прошли для нее в каком-то томительном напряженном ожидании, неосознанном предчувствии беды. Эта тревога постоянно жила в ней, не отпускала ни днем ни ночью. Она нервно вздрагивала при каждом громком стуке, телефонном звонке. Опасливо брала телефонную трубку и облегченно вздыхала, если звонили по будничным библиотечным делам. Ждать чего-то становилось уже невмоготу. Почему бы не жить спокойно, как все? Искушала мысль — разом все оборвать, бросить, уехать. Но почему? С другой стороны, что-то цепко держало, не отпускало. Олег Павлович тоже не давал о себе знать.

В бухгалтерии сказали то же, что и Олег Павлович. Никаких указаний о проверке никто не давал — была обычная годовая инвентаризация. Да и беспокоиться вроде нет больше повода, все оказалось ложной тревогой. По документам не хватало 800 одеял. Но они в наличии, просто не были оформлены квитанции и не сделана запись в книге учета. Так что все в порядке. Обвинения с кладовщика сняты, а уже сделанный начет будет ему возвращен.

Галя порадовалась за кладовщика, на душе стало легче, но чувство тревоги, ожидания беды не покидало ее.

За полчаса до закрытия библиотеки раздался телефонный звонок — сердце тотчас испуганно дрогнуло. Это был Олег Павлович.

— Срочно зайди ко мне, — сказал он. Испугал его голос. Он был не таким, как всегда — ласковым, нежным, уверенным, а жестким, враждебным.

— Закрой дверь, — кивнул Олег Павлович, когда она вошла в его кабинет. Он стоял сбоку у стола и бесцельно перебирал какие-то бумаги. Лицо его было осунувшимся, взгляд настороженно-резким, испытующим, пристальным.

Он говорил отрывисто, лаконично, не отрывая напряженного взгляда от ее лица.

— В горком пришла анонимка. Там есть все. И где мы встречались, и о квартире. Тебя вызовут.

Галя руками нащупала край стола — у нее вдруг подкосились ноги. Она села в кресло, изумленно смотрела на Олега Павловича, словно впервые видела его. Он молча ждал.

— Пусть вызовут. Я скажу, что так оно и есть.

— Ты с ума сошла. — Олег Павлович побледнел, на его скулах заиграли желваки.

— Почему же? Я скажу, что мы любим друг друга и собираемся пожениться. — Казалось, она вновь находит себя, хотя и с трудом, но выпутывается из каких-то цепких тенет, что как липкая паутина держали ее. Голос окреп, стал насмешлив. Она больше ничего не боялась. Взгляд ее прояснился. Все стало на свои места — отчетливо, понятно.

— Послушай, — умоляюще сказал Олег Павлович. — Не губи себя и меня. Неужели ты не понимаешь, что мне этого не простят, что это конец моей карьере? Наверняка это дело рук старшей сестры — она нас ненавидит.

— Какое имеет значение, чьих это рук дело? — сказала Галя. — Факт остается фактом. Разве не так?

— Значит, ты все подтвердишь? — В голосе Олега Павловича звучала скрытая угроза.

— Да…

— Тогда не забудь сказать, что мы были любовниками. Были и порвали наши отношения по моей личной инициативе. Ты свободна.

Утром следующего дня Галя, прежде чем пойти в библиотеку, занесла в приемную главного врача заявление с просьбой освободить ее от работы по собственному желанию. Принимая заявление, Юленька удивленно посмотрела на Галю, но она не придала этому значения. Однако, выходя из приемной, она по какому-то наитию бросила взгляд на доску приказов и на минутку задержалась — прочитать свежий приказ. Он гласил о том, что согласно поданному заявлению с сегодняшнего числа освобождена от работы библиотекарь такая-то.

Галя вспомнила, что ее прежнее заявление осталось у Олега Павловича. Так что в новом заявлении действительно уже не было необходимости. Правда, Олег Павлович чуточку опередил ее, но это, по существу, уже ничего не меняло.