Этот намек Фрейлиграта на свое знаменитое стихотворение приводит нас к исходному и конечному пункту комментария Меринга - к опубликованной им переписке Маркса и Фрейлиграта. Меринг начинает с толкования именно этого стихотворения. Ввиду большого значения соображений Меринга приведем здесь важнейшие строки стихотворения Фрейлиграта.

Меринг толкует эти стихи следующим образом: "Если взять эту строфу по ее внутреннему смыслу, то она содержит в себе лишь ту доморощенную истину, что поэт-творец стоит над своими созданиями, что он суверенно творит людей, все равно, нравятся ли они ему иди нет, как, например, Шиллер претворил в трагического героя весьма ему несимпатичного Валленштейна"[329]. И Меринг доказывает дальше, что эта строфа лишь другими была "истолкована" как выступление против "политической" поэзии Гервега. С чисто фактической стороны тут приходится возразить, что сам Фрейлиграт через неполные три года после написания этих стихов прямо признал свое собственное обращение к политической поэзии за отход от выраженной в них мысли. В предисловии к своей книге стихов "Eln Glaubensbekenntniss" (1844 г.) он пишет: "Самое ужасное, в чем они могут меня упрекнуть, сведется, пожалуй, в конце концов к тому, что я все-таки спустился с "высокой башни" и стал "на страже партии". И тут я, конечно, должен согласиться с ними!" Меринг не видит или не хочет видеть, что, начиная с 1841 года, года написания этих стихов, до революции 1848 года и далее Фрейлиграт эволюционировал сначала вперед, а потом обратно, по указанному нами пути, и пришел наконец к такому взгляду на литературу, который совпадал с его первоначальным взглядом, но ввиду изменившихся обстоятельств имел уже совсем иное политическое значение. Меринг вкладывает в развитие Фрейлиграта внутреннее единство, которого в нем не было.

Но это игнорирование исторических фактов не единственный результат легенды о Фреилиграте. Она имела в свое время (1912 г.) также и весьма актуальное литературно-политическое значение, поскольку Меринг выступил в связи с ней против первых робких попыток создать самостоятельную пролетарскую теорию литературы. Свой комментарий к переписке Маркса и Фрейлиграта Меринг заканчивает следующим выпадом против этих попыток: "В фельетонах "Vorwarts" стала недавно усердно пропагандироваться эстетика мозолистого кулака: что, мол, не нравится рабочим массам, то не имеет эстетической ценности. Так как в самое последнее время это бесчинство прекратилось, то будем его считать мимолетным заблуждением; но тот печальный факт, что оно вообще могло развернуться, хотя бы ненадолго, слишком ясно показывает, сколько здесь еще остается сделать. Пограничные вехи (между политикой и поэзией - Г. Л.) точно установлены, с одной стороны, Фрейлигратом, его словами, что "поэт на башне более высокой, чем стража партии стоит", а с другой стороны, Марксом, сказавшим не менее справедливо, что в боях современности поэт должен быть партиен в широком историческом смысле слова"[330]. Литературно-политический смысл легенды о Фреилиграте, искажение развития Фрейлиграта и его отношений к Марксу достигают своего кульминационного пункта в этом извращении ясных слое Маркса.

"Бесчинство", против которого так сурово ополчился Меринг, заключалось в нескольких фельетонах в "Neue Zeit", в которых Гейнц Шпербер и некоторые другие довольно неясно и довольно робко высказывались за пролетарскую классовую точку зрения в оценке литературных явлений. Для позиции Меринга характерно и то, с какой страстностью он выступил против наивно-механических формулировок этих писателей, и то, что в 1912 году "Neue Zeit" провела под его руководством анкету на эту тему, причем Меринг терпел, без единого слова критики, самые отъявленные буржуазные взгляды, вплоть до полного отрицания возможности пролетарской литературы. И хотя личное участие Меринга в этой эстетической дискуссии едва ли пошло дальше его вышеприведенного высказывания, мы все-таки скажем здесь несколько слов о ее важнейших моментах. Мы считаем это необходимым, во-первых, потому, что вообще интересно проследить, как в Германии еще до войны "стихийно" возникло отрицание возможности пролетарской литературы, аналогичное тому, с каким впоследствии выступил Троцкий. Во-вторых, читатель увидит из нашего изложения, что эта тенденция находится в теснейшей связи с разобранными выше взглядами Меринга на литературу. При этом совершенно безразлично, насколько Меринг солидаризировался сам с той или иной формулировкой своих сторонников.

Важнейшим камнем преткновения послужил фельетон Гейнца Шпербсра о юмористическом романе "Kubinke" Георга Германа. Шпербер прежде всего отграничивает в духе традиционной эстетики юмор от сатиры. "Кто одушевлен ненавистью, тот не может писать с юмором... Буржуа может выражаться юмористически только о буржуа, рабочий - только о рабочем. Немыслима юмористическая книга рабочего о буржуазии; такая книга неизбежно должна стать саркастической иди сатирической... Юмор никогда не может и не должен задевать или причинять боль... Буржуазный юморист, пишущий книгу из жизни рабочих и проникнутый "любовью и благостью", остается в рамках любви и благости своего класса. Люди его класса будут наслаждаться его юмором, но рабочие, юмористически изображенные им, отнесутся к этому юмору с отвращением"[331]. И Шпербер, показав далее контраст между действительной жизнью изображенных Германом пролетариев и тем, как он ее изображает, приходит к выводу, что роман дает "лживую картину". Генрих Штребель. стоявший тогда в литературных вопросах очень близко к Мерингу, тотчас же резко выступил е "Vorwarts" против Шпербера: "Нельзя допустить без протеста, чтобы за пролетарскую эстетику выдавались взгляды, ставящие под угрозу всякое свободное художественное творчество"[332]. Теоретическую наивность Шпербера, догматически взявшего понятие юмора из буржуазной эстетики, Штребель бесцеремонно использует для того, чтобы н крайне оппортунистическом духе доказать незрелость тех рабочих, которые отказываются эстетически наслаждаться осмеянием своего собственного класса: "Чтобы уметь наслаждаться самим собой в зеркале юмористического произведения, требуется, конечно, духовная зрелость, которой обладает не всякий примитивный человек:". И он доказывает затем, что буржуазный поэт может "юмористически" изображать пролетариев. Он пишет: "Настоящий буржуа, буржуа, находящийся в плену у капиталистических классовых предрассудков, не сможет изобразить и буржуазию в свете поэтического юмора... А кто показывает буржуазную жизнь действительно юмористично, тот уже не буржуа, а-поэт". Приблизительно так же высказался по этому вопросу Роберт Греч: "Когда художник дает не одностороннюю выборку, а цельнyю картину, в которой берутся с комической стороны человеческие слабости всех общественных классов, тогда слишком уже мелочным придирой был бы тот пролетарий, который с негодованием отвернулся бы oт этой картины"[333]. Подчеркиваемое Шпербером отвращение рабочих не есть аргумент "против художественного достоинства данного произведения".