Я пришел к заключению, что большинство убийц-профессионалов в деревнях — инородцы; феллах миролюбив и не хочет проливать кровь своими руками, которыми сеет и собирает блага земли. Ему чужды отвага и воинственность.

Это дело требует специального изучения. Сталкиваясь с подобными явлениями, мы не должны проходить мимо. Я объяснил своему помощнику, что наша профессия обогащает человека опытом и жизненными наблюдениями. Занимаясь ею всю жизнь, невозможно оставаться слепым. Эта профессия лучше всякой другой формирует настоящего человека. Следователь стоит во главе крошечного государства. Если он все поймет в этом государстве, все заметит, изучит природу человека, его нравы и побуждения, то сможет познать и большое государство, в котором живет, сможет постигнуть великий мир — человечество. Но много ли следователей и судей склонны к наблюдательности? Умение видеть свойственно очень немногим людям.

Молодой человек хорошо понял мои слова. Ведь он был умен. Он стоял опустив голову, потом выпрямился и сказал, что во время заседаний некоторые факты заставили его призадуматься, Так, судьи сначала выносят приговор, а затем обосновывают его. А ведь логика требует, чтобы было как раз наоборот.

Ценное замечание. Однажды мне говорил об этом в минуту откровенности один судья. Вечером, вернувшись в свой кабинет после вынесения приговора по одному серьезному делу, он достал все материалы дела, чтобы, как обычно, написать обоснование приговора. Его взгляд задержался на различных деталях, зафиксированных в протоколе заседания и в следственном материале. Прочитав записи, он в ночной тишине спокойно и серьезно еще раз все обдумал. Если бы он ознакомился с этими документами до вынесения приговора, решение могло быть иным. Но что сделаешь сейчас, когда приговор уже вынесен и изменить его невозможно. Ничего не придумаешь! Поэтому он занялся в эту ночь извлечением из кипы бумаг всевозможных доводов, чтобы оправдать вынесенный приговор. Сколько обстоятельных пунктов пишется в подтверждение и оправдание приговора, вынесенного поспешно, необдуманно, без справедливого расследования, без знания истинного положения вещей!

20 октября…

Утром я занялся проверкой казны в суде. Вот еще одна обязанность следственных органов. И эту проверку они должны производить неожиданно, по меньшей мере два раза в месяц. Но слово «неожиданно», как видно, внесено в инструкции лишь для большего эффекта, как это бывает на театральных афишах. На самом деле никакой неожиданности нет. Обычно загруженный работой следователь забывает о проверке. Напоминает ему об этом сам казначей, которого-то и надо проверить неожиданно. Именно он настойчиво требует от господина следователя, чтобы тот «застиг его врасплох» ровно в десять часов до сдачи денег в окружную казну, чтобы успеть согласно закону заполнить соответствующую графу. В большинстве случаев застигают врасплох самого следователя, подав ему бухгалтерскую книгу вместе с протоколом, написанным от его имени. В протоколе говорится: «Мы, такой-то следователь, сегодня неожиданно произвели проверку казны и обнаружили в ней столько-то бумажных денег, столько-то серебра, столько-то ценных вещей и столько-то гарантийных бумаг». Не поднимаясь со стула в своем кабинете, следователь подписывает, бормоча: «Вот вам моя подпись, отвяжитесь от меня и не морочьте мне голову».

Но лично я всегда сам являюсь на проверку и осматриваю казну, хотя в конце концов и подписываю протокол, не сосчитав денег, потому что у меня не хватает на это терпения. Быстро покончив с этой миссией, я на обратном пути заезжаю в камеру хранения вещественных доказательств, чтобы заодно уж проверить и ее. Это комната, похожая на лавку, в которой собрана коллекция всевозможных ружей, заржавленных пистолетов, ножей, серпов, мотыг, топоров, дубинок, кусков войлока, крестьянских башмаков, джильбабов, испачканных кровью и глиной, и жилетов, продырявленных дробью или прожженных порохом. На каждой вещи имеется номер, дата конфискации и порядковый номер следственного дела. Достаточно одного взгляда на такое хранилище следственных органов любого города, чтобы составить представление о занятиях и культурном уровне его населения. Например, в хранилище следственных органов Чикаго, безусловно, нет ни дубинок, ни серпов.

Вернувшись в свой кабинет, я увидел ожидавшего меня за чашкой кофе судью. Он воскликнул:

— Город охвачен анархией!..

Не дав мне вымолвить ни слова, он продолжал:

— Нет больше авторитета у властей!

— Да в чем дело? Что случилось?

— Дело в том, господин мой, что я вынес приговор по гражданскому делу одного старосты, поддерживающего правительство. Пристав пошел приводить его в исполнение. И знаете, что произошло?

— Нет.

— С ведома старосты пристава били по ногам, но били «чисто», чтобы не осталось следов, а потом заперли на двадцать четыре часа в телефонной будке.

— И маркез завел дело?

— Вовсе нет. В этом-то все безобразие! Никакого дела и никакой докладной записки! Они посмеялись над приставом, сказали ему, чтобы он забрал обратно свою жалобу на старосту.

— Ну, раз ему вернули его жалобу, то и дело с концом!

— Как дело с концом? Разве я могу молчать о таком факте? Ведь это преступление! Полиция совершает преступление…

— Видно, вы соскучились по жаре Верхнего Египта…

— Перевести судью в Верхний Египет только за то, что он не разрешил издеваться над законом?..

— Так очень часто делается. Одного судью перевели в самый дальний район лишь потому, что он выпустил на свободу демонстрантов, арестованных за оппозицию к правительству. А ведь этот судья был человеком нейтральным, далеким от партий и политики. Все знают, что между вашей семьей и семьей мамура плохие отношения. Воспользовавшись случаем, он напишет тайный донос, обвинит вас во враждебном отношении к правительству и припишет вам еще руководство мятежом, интриги, преследование сторонников кабинета и тому подобное…

— Чудесно! Полиция посылает тайные доносы на судей!

— Так оно и есть на самом деле.

— Что же теперь делать?

— Положитесь на меня. Я все узнаю в маркезе, обо всем умело расспрошу и сделаю все, что надо…

— Вот как политика попирает у нас справедливость, губит порядок и разлагает нравы! Да смилуется над нами Аллах. Это просто страшно!..

Он печально покачал головой, потом, неожиданно повернувшись ко мне, сказал:

— Да, это страшно. Представьте себе, его честь шариатский судья ведет себя сейчас так, словно он закадычный друг мамура, хотя после случая с аптекой смертельно ненавидит его!

Я был удивлен. Правда, я уже слышал от мамура об этом случае.

Жители нашего города выразили пожелание открыть настоящую аптеку, которая избавила бы их от необходимости обращаться за медикаментами в крупные центры. Они договорились собрать необходимую для этого сумму и пригласили аптекаря-профессионала, сирийца по имени Джабур. Затем они стали подыскивать человека, который мог бы следить за доходами аптеки и вести ее дела. В конце концов выбор пал на господина шариатского судью. Да и кому, как не ему, с его почтенной бородой и длинными четками, могли доверить мусульмане и немусульмане свои деньги, вложенные в это предприятие? Мамур согласился назначить контролером шариатского судью, и тот соблаговолил дать свое согласие и взять на себя эти обязанности. Каждый день после полудня садился он перед дверью аптеки и, откашлявшись, произносил молитву во имя Аллаха и его пророка. Затем он восклицал:

— Господин Джабур, кофе и кальян!

Потом здесь стали ежедневно собираться его друзья и родственники, толпами приходившие из соседних деревень. Он угощал их кофе или чаем, конечно за счет аптеки. Прежде чем уйти, он бросал взгляд на медикаменты и говорил Джабуру:

— У тебя туалетное мыло высшего сорта! Да и запах этого одеколона мне нравится!

Судья уходил, и ему доставляли на дом все перечисленные им товары. Иногда он сажал рядом с собой, у дверей аптеки, своих детей или же приводил их играть около нее. Если они капризничали и плакали, судья кричал аптекарю: