В сердце Мустафы закралась тоска. В том, что случилось, он видел антипатию и неприязнь, повергавшие его в отчаяние. Он сидел, печально опустив голову, спрашивая себя, что делать дальше, не проститься ли с этой надеждой навсегда? Но что с ним будет, если он убедится в неизбежности возврата к прежнему пустому существованию? При одном воспоминании о своем прошлом его охватывал ужас, словно то было бесконечно давно. А ведь новая жизнь продолжалась всего один день. Сможет ли он жить, как раньше, ничего не ожидая, ни на что не надеясь, с сердцем, пустым и мертвым, которое ничто не заставит забиться сильней? Разве это жизнь, разве он сможет так жить, после того, что испытал!..

Оправданием его прежней жизни было только — неведение… Но теперь, когда он собственными глазами увидел и познал сердцем, что на земле существует свет…

Мустафа раздраженно подозвал официанта, заплатил за лимонад, встал и, сделав над собой усилие, даже не взглянул в последний раз на окно. Понурив голову и засунув руки в карманы, он побрел неведомо куда.

«Неужели меня постигнет участь того человека и мне тоже придется спасаться бегством из этой кофейни», — думал он. Но надежда возвращалась, и он снова находил, что нет оснований для отчаяния. Он вызывал в памяти комическую фигуру незнакомца, особенно то, что было в нем вульгарного и смешного, и наконец перед его мысленным взором предстал человек, недостойный симпатии нежной молодой девушки. Мустафа принялся сравнивать себя с ним, стараясь найти черты сходства и различия. Результат оказался в его пользу; этот человек вовсе на него не похож, и поэтому невозможно, чтобы с ним, Мустафой, случилось то же, что с его соперником. Мустафа не таков, как этот субъект, если бы он был на него похож, то давно бросился бы в реку. Да, он давно бросился бы в реку.

Эта мысль понравилась Мустафе и принесла ему облегчение. Он несколько раз убежденно повторил:

— Да, я давно бросился бы в Нил.

Так взволнованный юноша вернул себе спокойствие и уверенность. Ему показалось, что свет опять засиял перед его глазами.

Глава восемнадцатая

Если бы Мустафа в ту минуту, когда улыбался Саннии, поднял взор к окну своих соседей, живших этажом выше, он, несомненно, почувствовал бы жгучий взгляд огненных глаз, пронизывавших его из-за деревянных перекладин решетки. Это были глаза Заннубы. Она неусыпно наблюдала за ним и Саннией с самого дня их ссоры и, конечно, первая заметила изысканность туалета Мустафы-бека и поняла, почему он сегодня так разрядился. Вероятно, только она одна и видела на губах Мустафы улыбку, посланную Саннии.

Для нее этого было достаточно. Мустафа улыбается Саннии, а Санния улыбается ему. Аллах! Аллах!

Когда собрался весь «народ», кроме Мухсина, который был в Даманхуре, она рассказала о том, что видела и чего не видела, предсказывая все, что, по ее мнению, еще должно случиться. Разве за улыбкой не последуют встречи и обмен письмами? Мустафа сразу же ушел, она сама это видела. Куда он мог пойти? Конечно, туда, где встретит ту, которой только что улыбался!

Вскоре после ухода Мустафы Заннуба случайно увидела служанку Саннии, которая, закутавшись в изар, куда-то отправилась, и немедленно решила, что Санния послала ее за Мустафой. Это предположение она тоже добавила к своему рассказу.

— Неужели вы ничего не видите? Куда как хорошо! От нее уже носят ему письма. Открыто, среди белого дня! — крикнула она помрачневшим Абде и Селиму.

Братья были потрясены, а удивленные Ханфи и Мабрук не верили, что это правда. Как могло все произойти так быстро? Ведь с самого приезда молодого Мустафы они ни разу не слышали его голоса, он вел себя так тихо и скромно, что никто и не замечал его существования.

Убедившись, что произвела на «народ» сильное впечатление, Заннуба предложила им сочинить письмо отцу Саннии. По закону он отвечает за поведение дочери. Ну так пусть и научит ее вести себя как следует.

Вот как надо действовать, и они обязаны взять это на себя в качестве преданных соседей. Ведь велит же пророк обращаться к седьмому соседу.

Селим, охваченный гневом, сначала согласился на это предложение, но Абда разволновался и в ярости закричал:

— Никакого письма не писать! Никакого письма не посылать! Если ты, юзбаши, мужчина, так спустись вниз, к этому типу. Клянусь великим Аллахом, никакого письма мы писать не будем! Это подлость! Я не допущу подобной низости! Никакого письма! Я знаю, что мне делать!

— Знаешь, что тебе делать? А что именно ты намерен сделать? Побьешь его? — саркастически спросила Заннуба. Ее глаза злорадно сверкнули. — Увидишь, что я сама сделаю, — воскликнула она. — Но письмо написать необходимо.

— Замолчи! — крикнул Абда. — Разве ты не понимаешь, что это подлость, низость, — продолжал он, обращаясь к Селиму. — Так поступают только трусы и женщины.

Эти слова убедили Селима, и Заннуба тщетно старалась заставить братьев написать желанное письмо. Тогда-то ей и пришло в голову тайком обратиться к уличному писарю, одному из тех, что постоянно сидят со своими дощечками перед зданием суда на площади Ситти Зейнаб. Приняв это решение, она после обеда завернулась в изар, незаметно вышла и отправилась к писарю. Она притворилась, что хочет написать самое обыкновенное письмо племяннику, но когда письмо Мухсину было готово, сделала вид, что ей лишь сейчас пришла в голову новая мысль, и велела писарю составить анонимное письмо.

На следующее утро Санния открыла глаза и улыбнулась. Она лежала в постели, думая о том, что произошло вчера, и мечтала об ожидающем ее счастье. Возможно ли, чтобы теперь ее ждало что-нибудь, кроме счастья. Она и не подозревала, что жизнь так прекрасна. Уже семнадцать лет прожила она на свете, и только вчера открылась ей вся прелесть жизни. Какое чудесное утро, как светло и радостно все вокруг.

Неужели весь мир преобразился потому, что ей улыбнулся этот юноша?

Санния замечала, что ей улыбаются многие, и на улице и в трамвае, когда она в сопровождении служанки Бухейты ездила к зубному врачу. Видела она и улыбки Селима и Мухсина, но никогда не испытывала того, что почувствовала, когда ей улыбнулся он.

Его улыбка озарила жизнь Саннии и преобразила в ее глазах весь мир. Но, несмотря на это, в ответ на его улыбку она захлопнула окно.

Жемчужные зубы Саннии сверкнули в улыбке, когда она представила себе его разочарование. Радость и гордость охватили ее при воспоминании о том, как сурово обошлась она с этим юношей. Что он теперь о ней думает?

Но девушка сейчас же почувствовала раскаяние, сострадание, тревогу. Она испугалась, что юноша обиделся, что ее поведение оскорбило его…

Она стала упрекать себя, в то же время продолжая восхищаться своей суровостью. В конце концов девушка нашла способ разрешить свои сомнения и примирить эти противоположные чувства. Она вознаградит юношу за обиду. Да, она выкажет ему некоторую благосклонность и, во всяком случае, не станет больше его оскорблять. «Бедняжка!» — дрожащим от счастья голосом прошептала она.

Санния улыбнулась. Солнечные лучи добрались до ее подушки, и ее черные волосы заблестели. Стало жарко, и она подняла свою белоснежную руку, заслоняя лицо от солнца. Вспомнив, который час, она подумала, что, против обыкновения, залежалась сегодня в постели, и в ночной рубашке, босиком побежала по ковру к зеркалу. Ее прекрасные черные как уголь, еще не расчесанные волосы упали ей на глаза Встряхнув головой, она откинула их и увидела в зеркале свое отражение. Долго с удивлением рассматривала она себя, иногда меняя позы. Неужели у нее такая мраморная шея? А грудь, как ясно она вырисовывается под шелковой рубашкой! А как тонка ее талия! О, чудо! Она и не знала, что так хороша.

Улыбаясь своему отражению, Санния взяла гребень и стала причесываться. Она с удовольствием рассматривала свое лицо, глаза, губы. Напевая какой-то веселый мотив, она переоделась в домашнее платье.

Окончив свой туалет, на который сегодня потратила больше времени, чем обычно, Санния в последний раз взглянула на себя в зеркало и легкой, воздушной поступью направилась к двери. Сегодня она была еще мягче, грациознее, нежнее, чем обычно. Она напоминала прекрасную бабочку, которая гибнет от грубого прикосновения. Быть может, светлая радость, поющая в ее душе, делала ее более похожей на ангела, чем на человека.