Для того чтобы написать это письмо, Заннуба отправилась к писарю. Воспользовавшись случаем, она попросила его, кстати, написать и маленькое письмецо Мухсину.

Наконец-то истина о драгоценном письме, которое Мухсин выучил наизусть, предстала перед его глазами. Значит, Санния не написала своей рукой ни одного слова и ничего не знает о Мухсине. Ее даже не интересует, вернулся ли он в Каир.

Эта мысль была невыносима. Мухсин вскочил как от неожиданного удара и стал бить себя по голове, словно хотел покончить все счеты с жизнью. Зачем ему теперь жизнь? На что она, раз в ней нет…

Он не осмелился произнести это имя, но у него вырвался вздох, который прозвучал бы на всю комнату, если бы Мухсин не заткнул себе рот одеялом. Он тревожно оглянулся. Его сосед Ханфи безмятежно храпел на своей кровати. Остальные тоже спокойно спали, но это было спокойствие покорных судьбе, смирившихся людей. А он, разве может он смириться, лишившись всего в жизни? Зачем ему засыпать и зачем просыпаться?

Мальчик с головой закутался в одеяло, так что на лбу у него выступили капли пота, и начал горячо молиться Аллаху, прося послать ему сон, от которого не просыпаются. Закрыв глаза, он судорожно сомкнул веки, словно хотел убедить Аллаха в нерушимости своего намерения, и минуту пролежал, нетерпеливо ожидая смерти. И к нему действительно пришел… сон. Он вдруг глубоко заснул и погрузился в мир волшебных сновидений.

Сначала ему пригрезилось, будто все, что он вчера слышал о Саннии, ложь и клевета. Мустафа-бек уехал из своей квартиры, из этого квартала, даже из Каира и отправился в свое имение, чтобы жениться на дочери одного из своих знатных родственников. А Мухсин надел новый костюм и отправился к Саннии с подарками, которые ей привез. Она встретила его на верхней площадке лестницы, в зеленом шелковом платье, шелестевшем, как бы под дуновением легкого ветерка, протянула ему руку, увлекла в комнату и поцеловала в щеку. Он ощутил дивный аромат, но не знал, исходит ли он от ее одежды или им благоухает вся комната. Санния взглянула на него и опустила свои длинные черные ресницы, похожие на тонкий шелковый веер, которым она касалась своей щеки. Потом она стала играть пуговицами его пиджака, не глядя на него, словно сердилась за что-то, и он услышал ее шепот: «Разве я не говорила тебе, что, если ты меня любишь, ты не должен так долго оставаться вдали от Каира?..»

И, опомнившись от ее сладостного поцелуя, Мухсин ответил, что, как только он получил ее драгоценное письмо, которое прячет на груди и всюду носит с собой, он сейчас же собрал вещи и вернулся в Каир.

Санния привела его в гостиную и стала играть для него на рояле своими тонкими волшебными пальцами. Служанка внесла бокалы с красным шербетом. Он с удовольствием выпил шербет и вдруг заметил, что Санния пристально на него смотрит. Встретив его взгляд, она молча опустила глаза, прикрыв их длинными шелковыми ресницами. Сердце Мухсина бешено забилось, голова его закружилась. Но Санния вдруг встала, глубоко вздохнула и, снова устремив на него взор, прошептала, пленительно улыбаясь:

— Ах, Мухсин, если бы ты действительно любил меня так же, как я люблю тебя!..

Мальчик забыл обо всем на свете и сознавал лишь одно: все сокровища мира не стоят того, что дала ему одна эта фраза. Счастье… Счастье… которое все описывают, но которого не знает никто… Вот оно, он касается его рукой. Нет, оно уже в его руке, оно в его сердце. Счастье так велико, так тяжело. Оно тяжелое, словно чистое золото, и как огромный груз давит на все его тело. Он едва дышит. Великое счастье захлестывает его, подступает к горлу, душит, он умирает от счастья.

За окном появились первые проблески утренней зари. И вдруг Мухсин все вспомнил.

Перед ним предстала суровая истина, и он понял, что счастье только мимолетный, сказочный сон. Взошло солнце, и от него ничего не осталось, ни одной капли, которой он мог бы жить. Снова все потемнело вокруг. Он посмотрел на восходящее солнце, и ему показалось, что оно черно, чернее его волос.

Нет, солнце не посылает на землю света и тепла, оно посылает тьму… тьму. Мухсин вспомнил, что ночью молил о смерти, боясь наступающего дня, но вместо смерти Аллах даровал ему сладостный сон, чтобы муки его были сильнее, когда он проснется и истина предстанет перед ним. В этом прекрасном сне ему явился образ Саннии, ее поцелуй, взгляд, ресницы, — а наяву существует только Санния, увлеченная любовью к Мустафе-беку, не знающая и не желающая ничего знать о Мухсине.

Страшное противоречие между сном и явью заставило мальчика громко застонать. Он сунул голову под подушку и взмолился к господу, восклицая:

— Грех… грех… грех…

Глава двенадцатая

Мухсин подумал о том, что «народ» скоро проснется и увидит его в таком состоянии. Он вскочил, быстро оделся и, не позавтракав, пошел в школу. Проходя мимо дома доктора Хильми, он грустно опустил голову и даже не посмотрел на него. Не взглянул он и на окно, у которого так часто стоял вместе с Саннией, глядя на улицу и маленькую кофейню. Ему вспомнилось последнее свидание с девушкой, перед его отъездом в Даманхур, когда он пришел к ней проститься. Ведь уже тогда она с таким интересом смотрела на кофейню, что он встревожился и в его душу закралось сомнение. Мустафа-бек сидел тогда на площадке перед кофейней и тоже поглядывал на ее окно. В тот день сердце Мухсина предупреждало его о беде, но Санния рассеяла его подозрения и сделала самым счастливым человеком на свете. Ее поцелуй, который он до сих пор ощущает на своей щеке!.. Неужели она лукавила и хитрила с ним? А слезы, которые она пролила из-за него, разве они не были искренни? Нет, невозможно! Он не может себе представить, чтобы Санния его обманывала. Как бы она теперь ни поступала, он не имеет права сомневаться в ее благородстве. Так что же случилось? Что заставило ее так быстро измениться?

Внезапно у Мухсина мелькнула новая мысль, возродившая в его сердце искру надежды. Зачем он осуждает Саннию, не повидавшись с ней? Почему ему не пойти к ней я не спросить ее, быть может она хоть отчасти опровергнет то, что он услышал. Или, может быть, увидев его, она раскается и смягчится, или…

Да, он пойдет к ней! Впервые с тех пор как он узнал о своем несчастье, Мухсин облегченно вздохнул. Но эта искра надежды горела недолго. Она потухла так же быстро, как появилась. Как он наивен! Разве это прежняя Санния? Разве теперь, после всех этих любовных писем, Мухсин может еще на что-нибудь надеяться или думать, что имеет на нее какие-то права? Он не имеет права даже на обыкновенный визит.

Как он к ней пойдет, под каким предлогом? Ведь знакомство с их семьей порвано, его из ревности порвала Заннуба.

Да, теперь Санния от него дальше, чем звезды на небе…

Мухсин шел по улице, терзаясь этими мыслями и переходя от надежды к отчаянию.

Наконец он подошел к школе и вошел во двор, стараясь спрятаться от всех, избегая товарищей. Он хотел быть в одиночестве, пока не прозвучит звонок, возвещающий о начале уроков. Время от времени он поднимал глаза и смотрел на школьников, разделившихся на несколько групп. В каждой группе собрались друзья, которые со смехом и шутками рассказывали друг другу свои занимательные приключения во время каникул. В центре всех групп стоял какой-нибудь мальчик, старший по возрасту или наиболее общительный и остроумный. Он говорил, а остальные внимали ему, восхищаясь каждым его словом. Мухсин вспомнил, что всегда был таким кумиром своих одноклассников, всегда они окружали его и внимательно слушали, что бы он ни говорил. Справа от него обычно стоял его друг и поверенный, Аббас, поддерживая его силой своего преклонения, слепо веруя в него и безусловно одобряя все его речи.

Мухсин вспомнил большие перемены, которые они с Аббасом, окруженные восторженными слушателями, проводили в поэтических диспутах у стены возле главной лестницы. Когда иссякал запас стихов, Мухсин превращался в красноречивого оратора и соревновался с Аббасом в искусном употреблении удачных сравнений и аллегорий.