Они замолчали.

— Эрлинда, — нарушил молчание Рикардо, — теперь ты должна признаться во всем. Я уверен, Рохелио чуть не погиб именно из-за тебя.

Эрлинда расплакалась:

— Нет, Рикардо, нет.

— Но ты же знаешь лучше меня, что у Рохелио нет и не было врагов. Скорее у меня могут найтись какие-то недоброжелатели, чем у него. Ведь он такой чистый, такой светлый человек.

— Да, ты прав, — согласилась Эрлинда. — Но я не верю, что Густаво для чего-то могла понадобиться смерть Рохелио! Это бессмысленно. И Густаво совсем не такой, как о нем думают. Я до сих пор уверена, что произошла ошибка. Он так и в письме написал.

— О чем ты говоришь? — в изумлении взглянул на нее Рикардо. — Я ничего не понимаю. Кто такой Густаво?

— Сейчас приедем, и я все тебе объясню, — грустно сказала Эрлинда. — Я сегодня столько раз повторяла все это про себя в ожидании Рохелио, что мне будет совсем нетрудно рассказать тебе.

Подъехав к многоэтажному дому, где находилась квартира Эрлинды и Рохелио, они увидели, что окно на седьмом этаже светится. Флорентино не спал. Он очень волновался за отца и ждал возвращения матери.

Рикардо ехал в больницу, уверенный, что понимает по крайней мере в самых общих чертах причину неудавшегося покушения на Рохелио. Оставалось, правда, совершенно непонятным, зачем людям, которые шантажировали Эрлинду, убивать ее мужа. Но, возможно, они хотели лишь напугать ее.

Теперь же он уезжал в состоянии полной растерянности. Эрлинда рассказала Рикардо все — о том, как неизвестный человек позвонил ей и сообщил, что ее младший брат Густаво бежал из тюрьмы, и попросил денег на его лечение. Эрлинда вспоминала, как пыталась стороной заговорить с мужем о бегстве Густаво, но тот резко ответил, что не готов помогать беглому преступнику. Ей пришлось действовать на свой страх и риск, ведь Густаво, каким бы он ни стал, по-прежнему оставался для нее умным маленьким мальчиком, чудо-ребенком, родившимся, к сожалению, в Вилья Руин.

Эрлинда рассказала, как ходила в «Твой реванш», чтобы посоветоваться с Сорайдой, потому что ей внушали подозрение эти неприятные люди. Однако при очередной встрече один из сообщников Густаво передал ей письмо, написанное, как ей показалось, почерком брата. И дело было не только в почерке. Эрлинда нашла это письмо и показала его Рикардо.

«Дорогая, любимая Линда, милая моя лисичка», — с удивлением прочел он.

— А теперь посмотри на подпись, — сказала Эрлинда, и на ее глаза навернулись слезы.

«Поклонись от меня святой Деве Гвадалупе.

Густаво (твой несчастный кролик)».

— В детстве мы любили слушать сказки о том, как хитрый кролик обманывает лиса, — объяснила Эрлинда и улыбнулась сквозь слезы, — и мы придумали такую игру: я была лисой, а Густаво кроликом. Мы так сжились со своими ролями, что часто называли друг друга не по имени, а по этим ролям. Густаво звал меня лисичкой, а я его кроликом. Понимаешь, Рикардо, когда я прочла в письме это обращение, я сразу же поверила, что это письмо писал сам Густаво. Кроме него, никто не догадался бы назвать меня лисичкой.

Чем дальше слушал Рикардо, тем больше запутывался. Если это письмо действительно написал Густаво, значит, он где-то в Мехико. Но зачем ему убивать Рохелио? Версия о том, что шантажисты совершили покушение на мужа Эрлинды, чтобы напугать ее, тоже казалась бессмысленной.

И тут внимание Рикардо привлекли в письме такие фразы:

«Я не совершал того ограбления. Меня подставили. И здесь в тюрьме я узнал имя того, кто это сделал. Этот человек живет где-то в Мехико. Я найду его и отомщу. Ты должна понять меня».

— Эрлинда, может быть, Густаво решил, что в этом деле как-то замешан Рохелио? Мысль невероятная, но все же…

Эрлинда задрожала:

— Но это какое-то безумие! Неужели ты думаешь, что Рохелио мог…

— Рохелио, разумеется, не мог, но дружки Густаво могли пустить его поиски по ложному пути. Как бы там ни было, Эрлинда, я возьму у тебя это письмо и передам полиции.

— Нет! — воскликнула женщина. — Рикардо, ты этого не сделаешь!

— Сделаю, — ответил Рикардо, — мы и так упустили время. Если бы ты с самого начала поступала разумно, Рохелио сейчас не находился бы между жизнью и смертью.

— Рикардо! — вне себя крикнула Эрлинда, но тот решительно шагнул к двери. На пороге он повернулся и сказал:

— Подумай лучше о Тино.

Придя на следующее утро в свой кабинет, Рикардо первым делом попросил секретаршу сварить ему кофе покрепче — сказывалась бессонная ночь. Когда Хулия Роберта принесла ему большую чашку ароматного темного напитка, он откинулся на стуле и развернул утреннюю газету. «Сейчас приду в себя — и за работу», — подумал Рикардо. Но едва бросив взгляд на полосу происшествий, он забыл о работе. Похоже, город опять захлестнула волна убийств, причем большинство из них пока не раскрыты. Но не это ошеломило Рикардо. Большой заголовок гласил: «Убиты сотрудники страхового агентства», а под ним были помещены две фотографии — Альфонсо Переса и секретарши Фуэнсанты Монкайо. «Оба — сотрудники Федерико Саморры!» — сверкнула мысль.

Рикардо пробежал глазами газетное сообщение. Тело Альфонсо Переса было найдено вчера днем недалеко от аэропорта. При нем обнаружен пустой «дипломат». Деньги и документы остались при убитом. Шофер такси опознал в Пересе пассажира, которого вез утром из города от агентства, где работал Перес, до аэропорта. Возможно, убитый собирался срочно улететь из Мехико. Однако в администрации страхового агентства сообщили, что помощник начальника отдела Перес не имел в настоящее время отпуска и не запрашивал его.

Вечером того же дня была застрелена на пороге своей квартиры секретарша того же отдела Фуэнсанта Монкайо. Сумочка с деньгами, ключами и документами осталась при ней. Полиция считает, что два убийства связаны между собой, более того, судя по «почерку», возможно, совершены одним и тем же преступником. Судя по сведениям, полученным от соседей сеньориты Монкайо, Альфонсо Перес был ее любовником — он часто приходил к сеньорите Монкайо и задерживался до утра.

Потрясенный Рикардо пробежал глазами остальные сообщения, но они не содержали для него ничего интересного. Был убит какой-то известный в преступном мире вымогатель Винсенте Гавальдон по прозвищу Пиявка. Рикардо отбросил газету. Его бил озноб — сказывалось напряжение прошлой ночи, которую он провел в больнице, ожидая, когда закончится операция. По-видимому, это было следствие перенапряжения, но ему в голову вдруг пришла шальная мысль — а вдруг нападение на Рохелио тоже как-то связано с цепью этих нераскрытых убийств? Но затем Рикардо прогнал эту мысль.

В его кабинет зашел Леандро Морено.

— Слышал новости? — покачал головой помощник. — Сразу два убийства, и оба в отделе у Саморры. Я думаю, это очень повредит ему в глазах начальства.

— Но он-то здесь ни при чем, — пожал плечами Рикардо. — Мало ли какими делишками занимался этот Пончо. Мне он, по правде сказать, всегда казался скользким типом.

— Он-то, может быть, и ни причем, — сказал Леандро, — но происшествие в отделе не красит его руководителя. Так что выберут тебя, попомни мое слово.

В дверях показалась Роберта:

— Сеньор Линарес, вас просит зайти сеньор Альварес-дель-Кастильо.

— Ну посмотрим, кто из нас прав, — улыбнулся Леандро Морено. — Смелее!

Когда то же самое было сообщено в региональный отдел, Федерико Саморру не нужно было подбадривать. Он смело шел на встречу с заместителем генерального директора, ведь он был уверен, что повышение получит именно он по той простой причине, что соперника не существует физически.

«Ниньо — славный парень, — думал Саморра, подходя к лифту, — работает быстро, точно, аккуратно. Ему еще ни разу не сели на хвост». Он вспомнил Пончо. «Каким подлым оказался змееныш. А ведь я его прочил на свое место. Не выдержал, жадность попутала, решил сразу схватить куш».

И Пончо, и Пиявка подписали себе смертный приговор, собравшись шантажировать такого матерого преступника, как Федерико Саморра. Он презирал шантажистов и считал их отбросами человеческой породы, достойными только того, чтобы их безжалостно давили. У него давным-давно был разработан метод борьбы с подобными сеньорами. Он немедленно соглашался уплатить любую сумму денег, которую они требовали, на любых условиях. Он безропотно согласился бы принести и миллиард песо — оставить их на пустыре или в камере хранения на вокзале. Дело в том, что Саморра никогда не отдавал, собственно, деньги, а ограничивался тем, что подсовывал шантажистам «куклу» — пачки нарезанной бумаги, где денежные купюры были только сверху. Но это было еще не все. В одну из таких пачек вкладывался миниатюрный датчик, который издавал попискивание, не слышимое человеческим ухом. Однако его улавливал приемник, находившийся в руках Ниньо или другого наемного убийцы. Какие бы средства предосторожности ни соблюдали шантажисты, какие бы хитроумные способы передачи денег ни придумывали, они все равно рано или поздно получали пачки «денег», а с ними и датчик, который безошибочно указывал убийце местонахождение его жертв.