И теперь, когда наступило время Передела, Бахтин понял, что, если он ничего не предпримет, то вылетит на пенсию. Чистки шли одна за другой. Каждый новый начальник приводил своих людей. И до сих пор он держался только благодаря тому, что не принадлежал ни одной команде.

Операция, в которой был задействован Виктор Грек, не была санкционирована начальством. Он действовал на свой страх и риск. Две недели назад источник из Турана, где скоро должна была начаться Ярмарка Вооружений, сообщил, что достигнуто соглашение между продавцом из России и покупателем из Арабских Эмиратов о продаже уникального прибора ночного видения. Бахтин знал, что продажа любой военной техники производится только после согласования с Армией Бдительности. То есть, в продаже секретной техники, если таковая произойдет, косвенно будет повинен Руководитель, как глава Армии Бдительности. Бахтин придержал эту информацию.

Руководитель был в Армии вообще человеком случайным, занявшим этот пост только благодаря метаниям Председателя, объявившего Передел и теперь отчаянно пытающегося его контролировать, что ему уже не удавалось. Руководитель был до назначения человеком штатским. Возглавлял, кажется, райком партии. Ветераны Армии Бдительности вдруг с ужасом узнавали о том, что Руководитель пригласил к себе для беседы известного диссидента, которого сотрудники Армии много лет преследовали и вынудили уехать из страны. И эта беседа транслировалась по телевидению. Или о том, сто Руководитель вдруг сделал жест доброй воли и передал послу потенциально враждебного государства схему подслушивающих устройств в здании посольства. В какой-то момент Бахтин, отбросив ложную скромность, вдруг понял, что он единственный человек, достойный занять место Руководителя. Но для этого нужно было свалить нынешнего.

Бахтин был знаком с одни из помощников Председателя, и тот в случае необходимости мог передать в руки Самому аналитическую записку. Тезисы ее были готовы, нужно было только доказать факт преступной халатности Руководителя, а это можно было сделать, показав уникальность продаваемого прибора. В этой же записке он собирался предложить Председателю свои услуги по наведению порядка в стране.

После разработки сотрудников отдела "Новых исканий" выяснилось, что автором прибора является Марина Грек. Все остальные, как это принято, были свадебными генералами из начальства. На Марину Грек ничего не нашли, она была человеком положительным. Дом, семья, работа – ничего аморального. И тогда он решил задействовать в операции ее мужа. Это был неуклюжий ход. Бахтин прекрасно сознавал это, но времени не оставалось.

В кафе "Ласточка", так называлось заведение Кварацхелии, Виктор приехал к десяти утра на следующий день. Ни Мераба, ни Рязанова еще не было. В зале, кроме Виктора, сидел еще один человек: небритый, в мятом костюме, но с манерами, вежливый. Перед ним стояли рюмка водки и чашка кофе с шоколадной конфетой. Поглаживая указательным пальцем ножку рюмки, человек говорил миловидной буфетчице, скучающей за стойкой бара:

– А что это вы, уважаемая Екатерина Семеновна, не спрашиваете меня?

– И о чем же я тебя, голубчик, должна спросить? – подавляя зевоту, отвечала буфетчица.

– Так ведь раньше-то я по пятьдесят грамм выпивал, прежде чем на работу пойти, а теперь вот сто заказал.

– Ну и почему же? Платить больше стали?

– Да не, не угадали. У меня, Екатерина Семеновна, жизнь тяжелей стала.

– Да, – поддакивала буфетчица, – это серьезно.

Рязанов и Кварацхелия появились одновременно. Кварацхелия был в синем клубном пиджаке с золочеными пуговицами. Ворот его черной шелковой рубашки был расстегнут, являя миру массивную золотую цепь на волосатой груди.

– Привет друг, – сказал Мераб Кварацхелия. – Я все узнал, уже и стрелку назначил. Прямо сейчас и поедем, опаздывать нельзя, не принято, в пол-одиннадцатого они нас ждут. Давай на мой машине поедем.

У Кварацхелии был темно-синий джип модели "Джи-ЭМ-Си Джимми" – огромная мощная машина. Как все люди небольшого роста, он тяготел к вещам, возвышающим его. Мераб сунул руку в карман, и джип почтительно мигнул фарами, открывая замки дверей.

– Дождь, наверное, будет, – озабоченно сказал Мераб, запуская двигатель, – как машину помоешь – сразу дождь идет.

Протянув руку, он открыл бардачок и указал на лежащие там яблоки:

– Угощайтесь.

Рязанов, севший на переднее сиденье, взял себе и Виктору.

– А вы не будете? – спроси Рязанов.

Мераб Кварацхелия усмехнулся:

– Я их давно не ем, лет сорок. В пятьдесят первом году нас высадили на каком-то полустанке. В Соликамском крае это было. Этап – две тысячи человек был. Один грузин яблоко ел, огрызок бросил в конвоира и попал в шею. Тот испугался и давай очередями из автомата. Другие тоже стали стрелять. Мы все на землю упали. Час, наверное, лежали в грязи, лицом прямо. Потом встали, вырыли ямы. Человек сто пятьдесят похоронили и пошли дальше. Вот такие дела были.

– Далеко шли-то? – спросил Рязанов.

– Сто десять километров. Пришли, стали пилить лес. Построили себе лагерь и стали в нем срок тянуть. Да, друг, такая собачья жизнь была.

– Сколько вам лет, Мераб Давидович? – спросил Грек.

– А что? – улыбнулся Мераб, догадываясь, почему был задан вопрос.

– Да нет, просто вы сказали – в пятьдесят первом. Нас с Рязановым еще на свете не было.

– Шестьдесят лет мне, друг.

– Удивительно, – сказал Виктор, – как вам это удалось? Больше сорока пяти вам не дашь.

– Как тебе сказать, друг? Считай, полжизни в лагере провел. Все время в лесу, на свежем воздухе, бригадиром был, тяжелую работу не делал, наверное, поэтому.

– А куда мы едем? – спросил Рязанов.

– На Западный вокзал, там стрелка будет.

Проехав через тоннель под эстакадой, Кварацхелия сделал круг, подчиняясь правилам дорожного движения, и остановился у бордюра, окаймляющего небольшой сквер с памятником основателю соцреализма. Здесь уже стояло несколько иномарок, Виктор узнал среди них "Мерседес" Яши Грека.

– Ты, Виктор, имей в виду, – заговорил Кварацхелия, – для всех ты мой дальний родственник. Если что, скажешь: дядя грузин, Нодар Кварацхелия. Володя, ты сиди в машине…

– Может я с вами пойду, – отважно сказал Рязанов.

– Не надо. Вы их языка не знаете. Сиди здесь, ничего не будет.

В центре сквера, под памятником, стоял Яша Грек. Тут же находился Коростыль, разговаривающий по радиотелефону. Поодаль прогуливались Янычар с Белобрысым. Остальных, коротко стриженых молодых людей в кожаных куртках и широких штанах, Виктор видел впервые. Подошли, поздоровались.

– Кто у вас Яша Грек? – спросил Мераб Кварацхелия.

– Я, – отозвался Яша Грек.

– Меня зовут Мераб.

– Я тебя не знаю, – сказал Яша Грек. – Вот однофамильца знаю, тебя нет. Мне стрелку Сильвестр забил.

– Наверное, друг, ты не понял: Сильвестр стрелку забил от моего имени. Потому что я просил. Я не в законе, но ты обо мне можешь спросить любого, кого хочешь: Сильвестра, Махохия, Сво.

Что-то дрогнуло в памяти Мераба Кварацхелии, но память была велика, шестьдесят прожитых лет. Где-то он видел это лицо, надо было вспомнить обязательно. Он чувствовал, что это важно. Некоторое время они стояли друг против друга.

– Где-то я тебя видел, друг, мне твое лицо знакомо.

– Короче, – сказал Яша Грек, – Я тебя слушаю.

– Этот парень не брал твой товар. Счетчик надо выключить.

– А какая тебе до него забота?

– Он мой родственник.

Яша Грек презирал воров и прочих авторитетов, это был вчерашний день, но пока что с ними приходилось считаться. До поры до времени.

– Хорошо, – сказал он, недолго думая. – Если это твой родственник, счетчик я выключу, но товар надо найти.

– Наверное, друг, ты меня не понял, – жестко сказал Мераб Кварацхелия. – Человек не брал твой товар.

– Послушай, братан, – ответил Яша Грек, – я уважаю Сильвестра и его друзей. Но у этого парня, как говорят легавые, нет алиби. Он был с соской, укравшей товар. Она умерла. Он один остался, концов нет. Там много лавэ*. Пусть он скажет, кто взял, и я к нему не имею претензий.