О пожаре и смерти уборщицы на другой день говорили люди всей Голодной степи. Джабарова, Кима и Рахимбаева бранили: видели старуху, таскавшую охапками мокрый, ядовитый хлопок, и никто не догадался отослать ее в контору. Джабаров, слыша это, злился и мучился. Да, недосмотрели, но и как было доглядеть в такой сумятице?..

Внуков покойной временно взяла в свой дом Марья Илларионовна. Ее муж и Рахимбаев собирались, согласно воле умершей, отвезти детей в Ташкент, а вышло иначе. Вдруг прикипела сердцем к худенькой, болезненного вида девочке Марья Илларионовна, стала просить Усмана Джабаровича оставить ребенка у себя. И он, всегда охотно соглашавшийся с нею во всем, конечно же, дал согласие. Это взволновало Дженбека и Жилар Нурзалиевых, они прибежали к Джабаровым спросить, правда ли, что те оставляют девочку у себя, и, услыхав подтверждение, молча переглянулись.

Мальчика Федю взяли себе Нурзалиевы.

56

О пожаре и возможных причинах его, о погибшей женщине и оставшихся детях суды-пересуды занимали людей целую неделю. Производственные вопросы на хлопкозаводе были отодвинуты на второй план.

Нурзалиевы радовались… У них есть сын! Они дали ему свою фамилию, официально усыновив его.

Рахимбаев сказал Никите Горбушину:

— Да, эти ребятишки — уже пятое поколение русских, осваивающих Голодную степь.

В пожарной суматохе никто не придал невыходу Рудены на работу серьезного значения. Сборщики решили, что она заболела, а Рип и Муасам, поздно вернувшиеся домой в воскресный вечер, не увидев Рудены и ее чемоданов, подумали, что она переехала куда-то на другую квартиру, и обрадовались этому. Сколько же можно портить нервы друг другу?

Но и в четверг не увидев Рудены у дизелей, Муасам подошла к Горбушину спросить, куда она переехала, почему не работает. Тот с удивлением и тревогой быстро взглянул на нее:

— Она живет с вами, вам знать!

Муасам, медленно подбирая слова и стараясь четко выговаривать их, сообщила: Рудена уехала от них в воскресенье, а куда, они не знают. Горбушин не испугался этой новости, но постепенно какая-то оторопь стала овладевать им.

— Пожалуй…  — задумчиво сказал он и сделал большую паузу.  — Я сейчас схожу к Джабарову… Может, Марья Илларионовна что-то знает?

— Да-да, выяснять! И я пошла с тобой!

Муасам что-то говорила ему, он не вникал в смысл ее слов, не до того было. Где Рудена? Ее отсутствие на сборке он посчитал результатом кризиса их отношений. Рудена переживает, даже, может быть, больна, завтра или послезавтра выйдет на работу.

К Джабарову они попали не сразу. У него сидел следователь, выясняя причины пожара. Пока он находился в кабинете, тревога в Горбушине росла. Предчувствие большой беды клещами сжало душу. Неужели Рудена погибла?.. Ведь давала же она понять, и не один раз: не станет жить, если он оставит ее. Что он сейчас услышит от Джабарова? Директору, наверное, что-то известно…

А тут, как бы нарочно для того, чтобы он, Горбушин, побольше помучился, не спешил выйти из кабинета следователь. Такая у него работа — подробно расспрашивать всех причастных к делу. Горбушин и счет минутам уже потерял, прежде чем средних лет человек с плотно набитым портфелем в руке с недовольным выражением лица покинул кабинет директора.

О том, как глубоко был расстроен Джабаров, говорил его вид. Комбинезон и ворот толстовки расстегнуты, а волосы, казалось навсегда образцово уложенные природой, были всклокочены. Директор непрерывно вел монолог с самим собою. Так как же мог возникнуть пожар? Кто виновен в его возникновении? Ему больше, чем следователю, хотелось уличить виновного, но предположение, что кто-то бросил дымящуюся папиросу около бунта, отпадало по своей нелогичности: ни один человек из живущих вблизи хлопкозавода, тем более работающих на нем, никогда не забывал, какую угрозу представляет каждый, идущий по заводу с дымящейся папиросой в руке. Хлопок в бунтах, в открытых амбарах, при малейшем ветерке он пухом стелется по двору, а пух — что порох, что бензин: достаточно искры — и беда. Пойди человек с папиросой, его тут же остановит первый встречный.

Значит, наиболее вероятной причиной пожара был другой вариант: кто-то из водителей въехал во двор без сетчатого колпака на выхлопной трубе, Махкам на весах-воротах не проверил машину, озабоченный качественным приемом товара, и дело сделалось. Джабаров, почти уверенный в его вине, яростно подступал к нему с расспросами, но улики отсутствовали, оставались только догадки.

Управляющий трестом объявил директору выговор за халатное отношение к своим обязанностям. А у Горбушина еще свежим был на памяти недавний разговор с отцом об ответственности руководителя, который, оказывается, отвечает не только за содеянное, но и за то, что может случиться в результате его недальновидности, и он испытал искреннее сочувствие к директору.

Вместе с Муасам войдя в кабинет, они торопливо стали рассказывать об исчезновении Рудены. Джабаров сердито прервал их:

— Куда могла пропасть ваша Рудена?! Почему мне надо думать о ней? Звоните в милицию, может, в канале утонула!

Конечно же, слова о канале у него вырвались случайно, но, конечно же, они не показались случайными Горбушину! Неуверенным движением он сиял трубку телефона, набрал номер, подсказанный Джабаровым. Но нет, дежурному милиции ничего не было известно об исчезнувшей девушке. Может быть, что-то знает начальник? «Минутку, товарищ, я сейчас выясню…»

И Горбушин стал ждать с телефонной трубкой в руке, нисколько уже не сомневаясь, что Рудена погибла. Вторая девушка ушла из жизни по его вине. Убийца… Что за невероятная, дикая, отвратительная судьба!

И как раз в это время, когда он с грубой около уха ждал ответа, как приговора себе, остро чувствуя себя преступником, в кабинет вошел Роман, неузнаваемо изменившийся. Теперь Рудена не сказала бы о нем: «Обволосатился, как лев». Могучая борода цыгана, опаленная на пожаре, была снята парикмахером, длинные волосы подстрижены под ежик. И вдруг оказалось, Роман-то вовсе и не солидный, у него тощее и усталое лицо и печать удивительной покорности на нем.

Муасам засияла улыбками:

— Ой, Роман-люли… Ты комсомолец! Пиши заявление в комсомол!

— Подам заявление. Замуж за меня пойдешь? Жениться на тебе буду. Совсем буду жениться!..  — вскричал, мгновенно оживившись, Роман.  — Я тебе заявление в комсомол, а ты за меня замуж… По рукам?!

— Исчезни!  — зло бросил ему Джабаров.  — Ты что, лошадь продаешь или покупаешь?.. В трест я не поеду!

Но Роман еще какое-то время стоял, завороженно поглядывая на Муасам, и, когда взялся уже за ручку двери, чтобы выйти, она вдруг спросила:

— Роман-люли, ты Рудена видал?

— Я не видал. Один шоферюга тут хвастался: бабу из директорского дома на станцию отвез, калым — на литр…  — И с гневом обратил взгляд на Горбушина: — У нас живут — калым чужому шоферу дают…  — И вышел из кабинета возмущенный.

Горбушин бросил трубку телефона, вытер пот со лба… И как это Муасам догадалась спросить о Рудене… Гора с плеч!

— Значит, она сбежала от нас… Как ты на это смотришь, Муасам?

— Л такие отношения выясняйте не у меня!  — рявкнул на них Джабаров, и они вышли.

57

Горбушин забежал домой взять денег, чтобы отправиться на почту заказать разговор с Ленинградом. Жилар, изумив его, протянула ему почтовое извещение: Горбушина вызывал для разговора Ленинград…

Он еле дождался вечера, хотя тревога его была уже иной. На почту пошел вместе с Шакиром. И опять, лишь соединили Голодную степь с Ленинградом, подивился прекрасной слышимости и порадовался этому. В трубке отчетливо слышалось астматическое неровное дыхание Скуратова.

— Здравия желаю, Николай Дмитриевич! Поздравляю с возвращением из отпуска!

— П-приветик, черт вас дери… Вы что там, козлы, натворили?

— Ничего не натворили. Рудена у вас?

— В-вернулась, Карменсита… В чем дело? Выкладывай.