Партнерша Горбушина танцевала легко и все время немного кокетничала с ним. Они довольно долго танцевали только друг с другом.

Возвращаясь к столу, Горбушин услышал слова Рип, сказанные с явным раздражением:

— Пригласите меня, бригадир!

— С удовольствием, Рип…  — остановился он и сел на диван рядом с девушкой.

— Даже с удовольствием? А я было подумала, что сегодня для вас не существую.

— В таком случае вы сегодня непохожи на себя.

— Ну, вы говорите неправду, и, очевидно, уже по привычке.

— Конечно, неправду! Специалистка по этому сложному вопросу ваша ташкентская подрана, с которой вы упорно отказываетесь меня познакомить. Сейчас она наверняка согласилась бы со мной, что правду говорю я, а вы даже не краснеете.

— Серьезно?..  — ярко улыбнулась Рип.

— Судите сами, похожи ли вы сегодня на себя. Ваше главное качество — агрессивность… Вы непобедимы, потому что всегда агрессивны.

— Прекрасный комплимент для девушки…

— Комплимент я еще только собираюсь вам сделать. Несколько ночей назад я увидел вас во сне вот в этом платье. Знаете, как оно сверкало? Я даже смутно различал ваше лицо.

— Но это комплимент моему платью, а не мне!

— А кто был в платье?

— Ужасно какое серьезное открытие…

— Пользуясь вашим хорошим настроением, Рип, хочу спросить… Когда вы перестанете сердиться на Горбушина?

— Меня в агрессивности обвиняете, а сами? Успокойтесь, нисколько я на вас не сержусь, да вы и не стоите того, чтобы на вас долго сердиться. Скажите мне лучше вот что… Я слышала, вы собираетесь в Пскент. Вы поедете туда первого декабря?

— Да, по окончании здешнего монтажа. В Пскенте тоже строится хлопкозавод, установим там одну машину.

— И сколько времени вы будете там работать?

— Один месяц. Второго января — алейкум ассалам, Средняя Азия…

— В Ленинград?

— Предполагается, в Баку. За нас думает наше начальство. А мы с Шакиром — вечные странники.

— Скажите, пожалуйста, вот что… Вы хорошо знаете Ленинград?

— Там я родился и вырос.

— Улицу Белинского знаете?

— Да, конечно…

— Где она расположена? И вообще… Хорошая улица, большая?

Горбушину показалось, что Рип утратила уверенность, заговорив о Ленинграде, и он внимательно посмотрел ей в лицо.

— Во-первых, она расположена в самом центре города. Во-вторых, улица небольшая.

— Красивая, нет?

— У нас все улицы красивые. У вас там знакомые?

— Есть…  — Рип явно смутилась. Горбушин помолчал, ожидая дальнейшего, и девушка продолжала уже иным тоном: — Я родилась в Пскенте, и завод, о котором вы говорите, находится вблизи нашего дома. Отец все ждет, скоро ли его построят, и часто ходит его смотреть. Впрочем, теперь уже не ходит. Две недели назад он перевелся туда работать. Он джинщик.

— А что это такое? Какая у него работа?

— На станке «джин». Станок многочисленными иглами расчесывает хлопок, превращая его в волокно.

Горбушин задумался. Его заинтересовали слова Рип о Ленинграде и то, что она смутилась, а затем поспешно перевела разговор на прежнюю тему. Не означает ли это, что ему не следует расспрашивать ее о Ленинграде? Да, он не хотел ошибиться, зная, что никакой ошибки Рип ему не простит. Да, ему приятно было услышать, что она из Пскента. Но обещает ли ему это совпадение встречу с девушкой и там, в ее городишке? Сейчас он выяснит, как туда проехать. Ведь ноябрьские праздники не за горами.

— Рип, мне очень важно знать, построен завод в Пскенте или только еще строится.

— Два месяца назад он строился, а что там теперь, я не знаю. Во всяком случае,  — она улыбнулась,  — мне кажется, там девушка не расплачется и вам не придется показать себя в роли ее спасителя.

— О чем нельзя не пожалеть… Я люблю спасать девушек, особенно таких большеглазых, как вы.

Рип встревоженно посмотрела на сидящего рядом Гаяса, но в эту минуту завертелась новая пластинка. Рип и Горбушин поднялись, вышли на круг. Они кружились, его ладонь лежала у нее на талии, а глаза были близко от ее лица.

— Сегодня у вас такое же хорошее настроение, Рип, как тогда, когда мы шли со станции, и я с удовольствием вспоминаю об этом.

— Завтра оно будет другим.

— Это предупреждение?  — засмеялся он.

— И очень хорошо, что вы меня правильно понимаете,  — как будто нехотя прибавила она.

Лишь музыка умолкла, они вернулись к дивану, сель и Горбушин с веселой улыбкой признался: всякий разговор с ней ему представляется таким образом, будто они ловят друг друга, а поймав, стараются получше отхлестать. Так что же это, если не желание понравиться друг другу?

— Я такого желания не испытываю!  — поспешила возразить Рип.

— Ну и ладно… Меня очень интересует Пскент. Скажите, пожалуйста, это кишлак, поселок или город?

— Городом называют из уважения к его сединам. Это кишлак, возникший за триста лет до появления в этих краях Александра Македонского. Пскенту две с половиной тысячи лет. Он такой же вечный, как Рим.

— Информация полнейшая… Благодарю вас. И вам известно, кто там жил раньше?

— В точности не знаю. Мой отец приехал сюда из Армении в годы революции, купил у старой узбечки дом. Он может о Пскенте рассказать подробнее, чем я.

— Скажите, как туда удобнее проехать?

— Железной дороги в Пскент нет. Поездом вы доедете до Ташкента, затем на автобусе еще пятьдесят километров.

— Я получил из Ленинграда указание побывать в Пскенте на ноябрьские праздники, обследовать тамошнюю ДЭС, прежде чем явиться туда с инструментом.

Рин, немного помедлив, сказала:

— Я тоже туда поеду на праздники. Могу быть вашим проводником, если хотите.

Горбушин позабыл, что они ловят друг друга.

— Это замечательно!

— Остановиться вы можете у нас, дом большой,  — уже равнодушно предложила она.

— Ну что вы, беспокоить вас… О моем ночлеге обязан позаботиться хлопкозавод.

— Но если он еще строится… Впрочем, как хотите. Беспокойства вы нам не причините, а свежие простыни для гостя найдутся в каждой армянской семье.

Горбушин опять на минутку задумался, боясь допустить ошибку. Что ему подсказывало не давать согласия вот так, сразу?..

— Может быть, вы и вечный кишлак мне покажете?  — осторожно спросил он.

— Весь Пскент — не обещаю… Он достаточно обширный. А на древний базар, который по праздникам собирается очень большой, я вас, пожалуй, свожу, люблю и сама смотреть его. Седьмого в городе все закрыто, восьмого — базар. Приезжают люди из самых дальних кишлаков…

60

Шакир пытался разбудить Горбушина, а тот что-то бормотал, переворачиваясь с боку на бок, никак не мог проснуться.

— Пожар? Где пожар?..

— Очумел от пожара! Если хлопок будет гореть часто, мы без штанов окажемся. Дождь идет, кончай спать!

Крепок первый сон… Они работали уже по восемь часов, но все равно тяжело уставали. Горбушин гнал работу, решив закончить монтаж на два-три дня раньше срока. Глазеть по сторонам, болтать, часто курить никому не давал.

— Дождь идет,  — повторил Шакир.  — Сейчас Джабаров был здесь, просил помочь закрыть брезентами бунты.

Стало слышно, как забегали в соседней комнате Рип и Муасам, мягко шлепая по земляному полуголыми пятками.

Окончательно друзья проснулись, лишь когда пробегали мимо освещенных окон Джабарова. Они увидели Марью Илларионовну, спешно повязывающую голову платком.

Дождь шел не крупный, не частый: дождичек, не дождь, однако и такой в дни массовой уборки причиняет много хлопот людям. Они пугались при мысли, что хлопок здесь, уже на заводском дворе, может быть замочен дождем. Едва первые капли опустились на землю, сторож у ворот разбудил Джабарова телефонным звонком. И директор, полуодетый, стал звонить, вызывая на завод тех, у кого был домашний телефон.

У бунтов шеф-монтеры увидели Джабарова, Ташкулова, Кима. Подбежал Дженбек с непокрытой головой, на ходу застегивая рубашку, за ним тенью неслась Жилар.