— Такие убытки ежегодно списывают все хлопкосеющие республики. Давай дальше.

— Вы бы все-таки записывали… Секретарь обкома просил нас записать эти данные… Запишите и вы, на днях будем говорить о них на бюро.

Айтматов достал из стола бумагу, карандаш, начал записывать. Бекбулатов курил, ожидая, когда он запишет.

— Дальше… Из всего хлопка, заготовленного в нашей республике в прошлом году первым сортом, переведено во второй сорт по разным недостаткам его и болезням восемнадцать целых и девять десятых процента… Считайте: без малого пятая часть переведена из первого сорта во второй, разумеется после того, как государство закупило его у нас первым сортом… Из второго сорта по тем же причинам переведено в третий сорт двадцать девять целых и четыре десятых процента… Записали? Иначе говоря, почти уже треть всего закупленного вторым сортом переведена в третий сорт… А из всего закупленного третьим сортом переведено в четвертый восемнадцать целых и семь десятых процента… И так далее… Продаем государству за один сорт, но он оказывается другим, более низким. Убытки, наносимые государству такой некачественной работой, исчисляются огромными суммами… Ваше мнение?

— А что оно изменит?  — равнодушно спросил, поднимая от стола голову, Айтматов.  — Я одно хорошо знаю, проработав в райкомах около двадцати лет: в других наших республиках, не обладающих столь большими посевными площадями, как наши, узбекские, этих переводов хлопка из одного сорта в другой бывает еще больше, чем у нас. Эти переводы происходят, как ты знаешь, главным образом из-за согревания пахты, которая и во всем мире, вспомним кстати, согревается с тех пор, как человечество носит одежду из хлопка. Мы-то с тобой что можем сделать? Науку надо брать за бока, пусть она скорее подскажет практикам выход из тысячелетнего тупика!

Бекбулатов прервал его:

— Позвольте, я закончу… Серьезные цифры еще не все. Дальше… Хлопкопродукция, отправленная заводами Узбекистана с неправильными качественными показателями,  — а тут уже природа ни при чем, это халатная работа людей,  — составила в прошлом году шесть тысяч четыреста семьдесят две тонны. За что получены от текстильных фабрик из разных республик пятьсот семьдесят четыре вполне обоснованные резкие рекламации… Из них девяносто четыре — на хлопок, отгруженный Узбекистаном па экспорт, но экспортной комиссией на экспорт не допущенный.

Айтматов медленно записывал. Пи малейшей озабоченности не читалось па его тяжелом малоподвижном лице. А Бекбулатов поглядывал на него и спрашивал себя: отчего же так? Или трудности уже сломили пожилого человека? Нет, первый секретарь райкома не покривит совестью, если выскажет в обкоме свое мнение о том, что Дилдабаю Орунбаевичу пора уходить на заслуженный отдых.

— Я вас прервал,  — сказал он.  — Продолжайте, пожалуйста.

— Что, Джура Каюмович, всегда было главным в нашей работе? Вот эта борьба с согреванием хлопка, с его большой засоренностью при машинной уборке, с его вредителями? Нет… Побольше засеять Его Величества хлопка, получше вырастить его, побыстрее убрать… Вот первейшая задача хлопкоробов — вырастить лишнюю тонну, а каким сортом он будет принят на заводе, первым или третьим, не существенно. И первому и третьему сортам место в большом народном хозяйстве найдется. Важно, чтобы его получить больше, от этого великая польза советским людям, а не убыток, как подсчитывают иные умные головы… Надо же додуматься! Сколько государство понесло убытков от того, что хлопка уродилось много? Ха! Если убытка от согревания пахты на миллионы рублей, значит, ее уродилось на миллиарды рублей; значит, собран великий урожай и золото из двадцати стран, куда идет на продажу наш советский хлопок, потечет к нам рекой… Конечно, с согреванием и другими недостатками надо бороться, здесь нет двух мнений, мы н боремся. Я тебе больше скажу: мы в Советском Союзе научились лучше бороться с согреванием пахты, чем это делают в некоторых других странах. А как эту борьбу сделать всесторонне успешной, пусть головы болят у наших ученых и куда более крупных партийных руководителей, чем мы с тобой, райкомовские работники.

— Да нет, Дилдабай Орунбаевич, мне трудно с вами согласиться. Мне кажется, что именно мы, непосредственно организующие посевы и уборку хлопчатника, должны ответственность нести в первую очередь, а не в последнюю, как у вас получается… Об этом и секретарь обкома говорил сегодня на совещании.

Бекбулатов задумался. Подняв голову, он устало посмотрел на потолок. Айтматов счел это добрым знаком.

— Может, займемся теперь нашими текущими делами, если ты не очень устал?

Бекбулатов промолчал, выражая согласие.

— Мне не дает покоя третье место, на которое мы сползли, имея хороший урожай. Конечно, я постараюсь положение выправить и выправлю его, положись на меня, но кое в чем ты должен меня поддержать.

— Пожалуйста… В чем же?

— Надо заняться перестановкой людей на двух заводах, в первую очередь на новом. Джабарова, с его рабочими мозолями, я больше терпеть не стану, как хочешь. Вместо него директором поставим заведующего ОТК Сулимовского завода. Далее… Заведующую ОТК на новом заводе, эту девицу Гулян, непременно снять… На ее место я подберу человека, будь спокоен. Мы не можем такой важный пост в системе заготовок отдать человеку, не имеющему практического опыта.

Бекбулатов снова закурил, вытянул ноги подальше, сдвинулся на край кресла, положив на его спинку голову, и так, дымя папиросой, посматривал на потолок, отдыхая в полное свое удовольствие.

— За что будем снимать Гулян?  — спросил он.

— Она без практики, я же сказал, а отсюда и неумение работать, некачественная работа… Длинная очередь перед заводом, возчики простаивают часами, тогда как должны возить и возить. Хлопка много… Но главное, конечно, в другом. Колхоз «Рассвет» отказался сдавать хлопок новому заводу, раис говорит — мы радовались, когда завод открылся, а не пришлось бы плакать. ОТК слишком много хлопка берет вторым сортом!

— А это не его Гулян критиковала на полевом стане? Потом еще о нем была статья в «Сыр-Дарьинской правде» — «Первые канары с хлопком»? Кстати, сегодня секретарь обкома хвалил эту статью.

— Ну, Джура Каюмович, это же был безобразный случай… Заслуженного раиса, в хозяйстве которого ежегодно хорошие урожаи, орденоносца, обругали за несколько канаров хлопка!

— Критиковать никого не запрещается.

— В принципе… В принципе никого не запрещается… Л что будет, если начнем шельмовать людей за мелкие недосмотры?

Бекбулатов продолжал курить и смотреть на потолок. Ответил нехотя:

— Шельмовать никого нельзя, а критиковать необходимо. Иного и в печати проработать мало, надо в тюрьму сажать… Какие еще недостатки вы находите в работе Гулян?

— Хлопок принимает заниженным сортом!  — уже терял терпение Айтматов.  — В прошлом году, да и не только в прошлом, хлопок сдавался у нас в основном первым сортом, а посмотри на сводку, какой процент первого сорта теперь?

— А не лучше ли принимать хлопок строго по государственным стандартам, чтобы впоследствии не переводить один сорт в другой, более низкий? Не отвлекать на это дело сотни людей, не тратить средства…

Лицо Айтматова стало наливаться краснотой, тяжелеть.

— Я предлагаю снять не одну Гулян, Джабарова тоже… Не эта очередь, пересекающая две улицы, не эта заниженная сортность создали славу Голодной степи, надеюсь, ты понимаешь… Извини меня за откровенность, но я должен сказать… Ты недавно работаешь в райкоме и занят в основном освоением новых земель, да еще, кажется, и не научился проводить должную жесткую грань между работой в комсомоле и в райкоме партии. Я знаю цену многочисленным словам о качестве, которые ты сегодня слышал в обкоме партии. Если Джабаров и Гулян много хлопка возьмут вторым и третьим сортом, тогда тот же секретарь обкома устроит нам веселую жизнь… Перестанем спать спокойно, если вообще уцелеем на своих местах. И он будет прав безусловно. Потому что всей стране известно, что в Голодной степи культуры родятся крупно, высококачественно… А Джабаров и Гулян, что же, будут доказывать обратное? Я предвидел такой разговор с тобой, подобрал документы за несколько лет, вот они, взгляни…