Л. Миллер

Да мало ли чего хочу?

Хочу летать, а не лечу.

Хочу весь год в лучах купаться,

И с лёгким сердцем просыпаться,

И не бояться за родных,

И знать, что и в мирах иных,

Тех, из которых нет известий,

Мы будем счастливы и вместе.

… Да. Мало ли чего хочу — быть вместе. Грустная сегодня у меня "поэзия"… ведь " земля опустела", и ждать должна, "не отходя от двери" — две мои песни и будут ли когда другие? Бог Сам всё сделает — как Ему угодно… родноё сердце моё. Письма мои уничтожай, не бойся, потому что рукописи не горят… Это не высокое мнение о моих работах — это состояние души в Вечности… Они потому не горят, что вечно пылают… Родной мой, хороший, благодарю Господа, что моя жизнь так изящно выражена, хоть и не мной.

Л. Миллер

А знаешь ты, зачем я тут,

Зачем здесь лютики цветут,

Зачем трава меня щекочет,

Зачем кузнечик так стрекочет,

Зачем шиповник заалел,

Зачем так дождик звонко пел,

Зачем в глаза мне солнце било?

Затем, чтоб я тебя любила.

***

Просто синей краской на бумаге

неразборчивых значков ряды,

а как будто бы глоток из фляги

умирающему — без воды.

Почему без миллионов можно?

Почему без одного нельзя?

Почему так медлила безбожно

почта, избавление неся?

Наконец-то отдохну немного.

Очень мы от горя устаем.

Почему ты не хотел так долго

вспомнить о могуществе своем?

В. Тушнова написала, а я должна — миссия у меня на земле такая — отправить адресату.

Да, забыла тебе чудо у Грохольских в доме описать — коротко. Только я вошла, как соседка принесла им огромные сочные ветки сельдерея — как в моём сне, наяву такие видела впервые. Это интересно, если вспомнить сон про Астафьева. А ведь именно Миша читает и читает снова В. П. Астафьева, "Последний поклон" особенно любит. Миша полюбил не произведения, точнее, не только произведения великого писателя. Он полюбил всех его близких, принял их в сердце.

Письмо 11.

Вряд ли один человек знает другого, поэтому и интересен человек человеку — безконечностью познанья. Это, одновременно, познанье Бога — вот причина того, почему не надо смотреть на чужие грехи, забывать их, видеть в другом только светлые стороны — чтобы Бога познавать! А не беса. Я это только сейчас поняла ясно, а раньше так делала интуитивно. "Если око твоё будет чисто, то всё тело твоё будет светло", — эти слова мне сияли. Понимаю теперь, что познавая твою внутреннюю суть через твоё творчество, а оно ведь у тебя высокое, познаю не только тебя, но Бога в тебе. Вот какое у меня знание тебя и вот почему так оцарапало душу обидное: ты меня совсем не знаешь. В том-то и дело — знаю. Всей внутренней, Божьей сутью своей, зёрнышком, началом своим! Сослагаясь во Христе, постигаю тебя — не обманывай меня больше словами: "Ты меня не знаешь". Плохого я и знать не хочу — к чему оно мне. Я тебя знаю не в быту, а в бытии — так, как ведом мне Бог. Ты мой прекрасный. Из всех миллиардов людей — мой единственный и лучший. И так вот пойдём опять дальше вместе — с нашим Богом. Моё постижение тебя сегодня — много выше Вероникиного, но только по сути. Потому что я тебя не искала — я ждала. Ты мне — дар. А вот по форме у неё в тысячи раз красивее — видно, она к Творцу ближе, поэтому одарённее — Он Сам — Великий Поэт. Видно, душа её чище и отражает лучше, яснее… Особенно в первой части стиха.

В. Тушнова.

Я люблю тебя.

Знаю всех ближе,

Всех лучше. Всех глубже.

Таким тебя вижу,

Каким не видел никто, никогда.

Вижу в прошлом и будущем,

Сквозь разлуки, размолвки, года …

Я одна тебя знаю таким,

какой ты на самом деле.

Я одна владею сердцем твоим,

больше, чем все владельцы,

владею!

…сколько раз готова была отступить,

сколько раз могла разбиться о скалы…

Я люблю тебя.

Я не могу не любить.

Не могу уступить!

Это я тебя отыскала!

И ещё одно. Твоя душа открыта Господу, а мне Господь откроет то, что посчитает нужным — ты ведь всё пытаешься скрыть от меня, ну и ладно. Это тебе вчера написала, а ты говоришь: высокопарно. Это не высокопарно. Ты пишешь: мне претит твой высокий слог… Это просто очень высоко, вне слога, слышишь? "Глубина высокого смирения", — по словам иеромонаха Романа, только она у меня бывает редко… Но, возможно, ты меня не понимаешь…

Читала статью о. А. Ильяшенко, такую нужную всем, особенно учителям. Там встретила строки: "Как говорил кто-то из знатоков низменных сторон человеческой природы, не то Геббельс, не то Гиммлер…" Т. е рассматривание низменной природы — основа фашизма. Это мне Господь в подтверждение дал, что рассуждение моё верное…

Письмо 12.

Нас в детстве учили: «Скажи, мол, волшебное слово,

Тогда и не будут с тобой обращаться сурово».

С той самой поры говорю, говорю, говорю,

Прошу очень ласково, вежливо благодарю,

Волшебное слово с таким же волшебным рифмую,

Пытаясь задобрить судьбу свою глухонемую.

Л. Миллер. Бедная моя Лариса — не получается задобрить, оглохла и её судьба…

"Вы знаете, он её бросил…"

А я без тебя

как лодка без вёсел,

как птица без крыльев,

как растенье без корня…

Знаешь ли ты, что такое горе?

Я тебе не всё ещё рассказала… В. Тушнова

Тоже много разлук с любимым пережила. Но ведь разлуки бывают только, если есть встречи… А в них — во встречах-то — умещается вся жизнь, всё её счастье… А у меня и встречи, и разлуки нереальные… Но …сухие лепестки роз хранятся не только в моей душе — но и на полке с иконами — такая вот святыня… А была ли встреча? Как во сне… Нет, не бойся, не буду плакать, отдыхай спокойно — ты очень преочень устал, знаю. Буду хвалить Бога и тем выживать. Разве могу не говорить с тобой? Ну и что — пусть четыре тысячи километров. Душа твоя меня всюду слышит и восприимет мой посыл. Да Бог передаст тебе, знаю, надеюсь на Него.

Письмо 13.

Хотела посмотреть тот ролик, что есть на моём телефоне, единственный, с тобой — там, где ты пел мне «Лучинушку». Не смогла даже первый кадр выдержать — реву и реву. Наверное, потому что с утра у нас ливень — заливает таёжный пожар душ. А то нечем будет дышать земле… Мне.

И Ларисе Миллер:

Так надо, чтоб легко дышалось,

Но почему-то сердце сжалось,

И улыбаться нету сил,

И если бы Господь спросил

Что ранит, что дышать мешает,

Желанной лёгкости лишает,

Терзает душу, застит свет,

Я разрыдалась бы в ответ.

Знаешь, родной мой, у нас не поют птицы. "Птицы не поют, деревья не растут… горит и кружится планета, над нашей родиною дым" — буквально именно так. А главное — со мной нет тебя. Шесть нескончаемо тягостных дней. Десять дней как десять тысяч лет… Видела вчера на улице тётку, похожую на покойную тётю Фросю из Ялты… Она могла бы отписать мне свой дом и спрашивала моего желания. Я поскромничала, соседи захватили сразу после её смерти. Теперь вот лето сижу в Красноярске, глотаю дым пожарищ — как все. Всё правильно идёт в моей жизни, слава Богу — вижу, понимаю и именно поэтому могу жить. Понимание, что ты, мой добрый, перед Богом стараешься правильно поступить — только оно одно и даёт мне возможность жизни. Хорошо мне с Тобой быть, Господи, " паче старец разумех, яко заповеди Твоя взысках"… Святой Златоуст очень жалел Олимпиаду и писал ей длинные письма, утешая. Духовник давно мне их советовал читать, но так случилось, что сегодня, в день святой Олимпиады, читаю. И меня, ещё вчера утром переполненную рыданиями, утешает сам Златоуст.