Зачем я звоню, мне самой непонятно.

Но я вспоминаю тот призрачный год.

Осталось с тех пор только несколько нот,

Остался с тех пор лишь мотивчик короткий,

Но я так люблю те щемящие нотки.

Письмо 33.

Наверное, мне есть о чём писать. Конечно, есть что читать. Окна вот тоже — ждут хозяйских рук. Капуста и мясо лежат отдельно, а хотят объединиться в голубцы, чтоб томиться в сметане вместе. Двоим людям должна звонить — не о пустом. Телевизор устал от ожидания и нелюбви, посерел. Мхатовские спектакли давно ждут своего часа. Можно бы просмотреть… Но пока всё это ниже… Ниже моего состояния души, и только одна музыка чуть-чуть соответствует. Хочу по-прежнему — много музыки, с утра до ночи пусть дни наполняет музыка — после Причастия, Псалтири, после Литургии — музыка. И слова Соломоновы: пройдёт и это — звучат, не утешая, а безысходно — не хочется, чтоб проходило. Да он просто Христа не знал — Соломон-то наш — и был хоть великий царь и наимудрейший — а всё ж — таки — человек, родившийся до Пришествия Христа. Обнимаю Вашу душеньку — такую родненькую — Христос мне её даровал и Матушка Его Пречистая.

Те женщины, кто Вас просто любят — они полюбят-полюбят и перестанут. А вот лично я без Вас не просто умру — я просто сгину. Это совершенно точно.

Письмо 34.

Молилась о Вас — из сердца не выпустить старалась. Собственно, это итак всегда есть — и от меня нет ничего — Божья о Вас, любимом, забота… Вы рады? Делала зелёную икру (в воспоминание, такое приятно-дивно-ласковое) — и… испортила, представляете? Не попробовала перчик, а он оказался жгучим-прежгучим! он похож на… любовь. Но даже не огорчилась — наверное, поэтому. Вот что интересно: думаю только о Вас, а пишу только о себе, потому что Вам …хотела сказать: принадлежу — нет, посвящена. Я Вам посвящаюсь… а принадлежу — раз Божья тварь — то Богу, ясно же.

Н. Зарубин

Что всё собой заполнив,

Значимей всякий слов.

Скажу.

А ты запомни —

Моя

К тебе

Любовь.

Письмо 35.

Дорогой, Слава Богу, Даша помогла с компьютером — привезла свою клавиатуру, как она говорит: «клаву» — такой вот у них язык. Много есть что описать Вам. Начать с Дивеево, по-моему, не рассказала, что когда пришла на источник матушки Александры в сам день святого Серафима, то там был священник, и естественным мне было подойти под благословение. Он стал поругивать меня: зачем на святой источник пришла без платка. Мне с некоторой обидой даже (!) вспомнилось, что в греческих храмах женщины не покрывают голов — традиция такая, но я, конечно, смирно попросила прощения и спросила имя батюшки — батюшку звали Серафим!

Сегодня Моя подруга собиралась на вечернюю перед святым Пантелеймоном, и вдруг с полки к её ногам лёг томик М. Цветаевой, открыла, не листая:

Москва! Какой огромный

Странноприимный дом!

Всяк на Руси — бездомный.

Мы все к тебе придем.

Клеймо позорит плечи,

За голенищем — нож.

Издалека-далече —

Ты все же позовешь.

На каторжные клейма,

На всякую болесть —

Младенец Пантелеймон

У нас, целитель, есть.

А вон за тою дверцей,

Куда народ валит, —

Там Иверское сердце,

Червонное горит.

И льется аллилуйя

На смуглые поля.

— Я в грудь тебя целую,

Московская земля!

А ведь я сегодня была у его мощей! Слава Богу. Обнимаю вас нежно. И очень скучаю, очень. И зовут мою подругу — Ева Пантеле!

Письмо 36.

Жизнь замирает, и сделать ничего не могу — просто очень грустно — в церкви была, слава Богу, и за всё Ему слава. Не понимаю — зачем всё это мне дано — такая мука — без Вас — вою и вою. Хотела попробовать пост провести без музыки — чувствую, что от уныния скукожусь, лучше слушать. А то подохнуть можно — мало, что без Вас, да ещё без песни. Где же место даме старше бальзаковского возраста, умирающей от любви? Так чётко сейчас вспомнила "Гранатовый браслет" А. Куприна. А ведь только в детстве и ранней юности его читала… Уже тогда, видно, готовил меня Господь для любви, но несколько другой. Там сад, музыка Бетховена, самоубийство от неразделённой любви, там кощунственное "Да святится имя твое" — я ведь не знала молитвы "Отче наш", а Желтков не мог не знать. Там всё иное. Но — есть и общее — там жизнь и душа, посвящённая другому, не себе — зачем это вспоминаю — не знаю, просто грустно. Даша пригласила мастеров, они целый день собирали мебель, провела день в неустройстве, оно раздражает. Телефонные звонки не умолкали — голова кругом. А вот сижу, наконец, в тиши одна, чашки перемыв, из окна льётся прохлада ночи, а всё равно с головной болью. И спать не хочется от переутомления — пишу и грущу. Так мне не вынести, это точно. Зачем-то моей душе нужна боль и боль — Богу виднее. Целую родные глаза…

Письмо 37.

…И только одна музыка делает мою жизнь не то что сносной, а возможной. Без неё я бы сказала словами известного нам поэта "остаётся одно — только лечь умереть"… — понимание жары и невозможности Вашего пребывания в Москве примиряет меня с этими днями — слава Богу, что Вы не в раскалённой высотке, словно в аду, а на воздухе живёте. В Дивеево мне хозяйка и её «как бы муж» одновременно произнесли такие фразы. Она: «Воду экономно расходуйте». Он: «Воды не жалейте, лейте сколько надо», — и оба посмотрели друг другу в глаза внимательно. Везде я лишняя… Нет иного выхода, как смириться — это умней всего. Знаю, что Вам меня жалко — сердцем знаю. И мне Вас — очень. И хорошо, что нам не подходят слова: жалость унижает — чуждые они. Жалость возводит нас в Небесное Царствие. Ирина Снегова очень точно написала

У нас говорят, что, мол, любит, и очень,

Мол, балует, холит, ревнует, лелеет…

А помню, старуха соседка короче,

Как встарь в деревнях, говорила: жалеет.

И часто, платок, натянувши потуже

И вечером в кухне усевшись погреться,

Она вспоминала сапожника-мужа,

Как век он не мог на неё насмотреться.

— Поедет он смолоду, помнится, в город,

Глядишь — уж летит, да с каким полушалком!

А спросишь: чего, мол, управился скоро?

Не скажет… Но знаю… меня ему жалко…

Зимой мой хозяин тачает, бывало,

А я уже лягу, я спать мастерица,

Он встанет, поправит на мне одеяло,

Да так, что не скрипнет под ним половица.

И сядет к огню в уголке своём тесном.

Не стукнет колодка, не звякнет гвоздочек…

Дай Бог ему отдыха в царстве небесном! —

И тихо вздыхала: — Жалел меня очень.

В ту пору всё это смешным мне казалось,

Казалось, любовь, чем сильнее, тем злее,

Трагедии, бури… Какая там жалость!

Но юность ушла. Что нам ссориться с нею?

Недавно, больная бессонницей зябкой,

Я встретила взгляд твой — тревога в нём стыла.

И вспомнилась вдруг мне та старая бабка, —

Как верно она про любовь говорила!

Письмо 38.

Дорогой мой! Вот три дня промаялась. Жила — не жила — без знания о Вас, без общения — это ужасные дни жизни. Сколько таких будет ещё? И после пережитого нашла два скупых предложения — по интернету милый скучает! Что ж — я тоже, было, во время проповеди чуть не вскричала на слова священника: «В интернете вы любовь не встретите: «Неправда! Я встретила! Именно в интернете!». Теперь вот, благодаря такой встрече, воцерковляется интернет! Хотелось бы его наполнить любовью, ведь «Свет во тьме светит и тьма не объяла его»