— Не волнуйся, тебя не посадят в тюрьму за развращение несовершеннолетних. Отпраздную двадцать три года двадцатого декабря. Во всяком случае, никто из нас не состоит из чего-то одного, не так ли? Ты тоже, думаешь, что состоишь из единого целого, но внутри имеешь огромное количество индивидуальностей, в чём я уверена. А теперь пойдем, не будем тратить время на болтовню.

Инстинктивно, она взяла его за руку, не задумываясь о смысле этого жеста и его возможной реакции, и только после того, как они зашли внутрь, она заметила, что он не убрал руку. Пенни сжала сильнее и подумала, что у счастья запах сахарной ваты и холодной ночи, и Маркуса, который курил и ворчал, но оставался рядом.

Пенни веселилась как ненормальная. У них не было времени, а также денег, для того чтобы покататься на всех аттракционах и поиграть во всё, но и просто смотреть доставляло удовольствие. Она позволила себе роскошь пострелять из деревянной винтовки по куче банок, и выиграла плюшевого утёнка на батарейках. И если нажать ему на спину, то он говорил ворчливым голосом: «Но, какой я крутой». Она не оставила приз для себя, а подарила ребёнку который плакал, потому что сахарная вата упала на землю, заставляя своим подарком снова его улыбаться.

Вдруг они оказались перед двумя высокими дворцами из папье-маше. Один, окрашенный в розовый цвет, имел сияющую вывеску «ТУННЕЛЬ ЛЮБВИ», а другой, весь чёрный, криво написанную «ЛАБИРИНТ УЖАСОВ».

— Даже не думай об этом, и я говорю серьёзно, — сказал Маркус, осматривая розовый замок, как будто это была бесформенная гора дымящегося навоза.

— Войти в тоннель любви, говоришь? Точно нет, — заверила она. — Но тот, ужасов – создан для нас. Давай посмотрим, достаточно ли ты храбрый?

— Чего я должен бояться? Какого-то скелета из пластмассы?

Она засмеялась.

— Никогда не знаешь, возможно, обнаружишь, что ты больший трус, чем ты думаешь. Если ты пойдёшь со мной, я обещаю, что после него мы сразу уйдём.

— Согласен, но если всё это лишь повод, чтобы потрогать меня, ты знаешь, что тебе не нужны предлоги. Просто скажи, и я сниму с тебя трусы.

— Маркус, ты, как всегда джентльмен. Деликатный, как немногие. Но не волнуйся, у меня нет скрытых намерений. Мне сегодня едва исполнилось десять лет, и я хочу просто повеселиться и съесть сахарную вату. А сейчас мы пойдём?

Клиенты Луна-парка, похоже, были очень романтичными, поскольку лабиринт ужасов представлял пустыню, за исключением какой-то мумии с завязанными глазами и пары поддельных зомби, которые неожиданно выскочили из темноты. Пенни и Маркус проследовали по длинному коридору, который постоянно разветвлялся, и они наталкивались на различных монстров, в сопровождении фоновой записи с дьявольским смехом и музыкой, соответствующей атмосфере.

Однако неожиданно, Пенни испустила крик в месте, слабо освещённом одним мигающим неоном. Когда она поняла, чего она испугалась, то нервно расхохоталась. Она увидела саму себя, отражающуюся в кривом зеркале. Выглядела в три раза выше и толще.

Отражение в этом же зеркале Маркуса и так уже больше её, казалось гигантским.

— Я говорил тебе, что всё это лишь предлог, — сказал он.

Пенелопа вздрогнула и только сейчас поняла, что прижимается к его груди.

— Прости, — прошептала она, отодвигаясь.

— Тебе не за что извиняться, — ответил ей с насмешливым тоном. — И что потом? Я дал тебе понять, что не хочу, чтобы меня трогали?

Она не ответила. Шагая вперёд, прикусила губу. В сопровождении одной и той же музыки, которая навязчиво повторялась, они некоторое время шли по лабиринту в молчании. Иногда выскакивал какой-то новый монстр, но не вызывал страха. Пенни больше боялась того, что собиралась сказать.

— Раньше, я солгала тебе, — прошептала она, как будто не хотела, чтобы он действительно услышал.

— Когда? — спросил Маркус отдалённо встревоженным тоном.

— Миссис Малкович рассказывала мне о тебе, а я провоцировала, чтобы узнать больше. Прости меня. Я поступила бесцеремонно. Если ты хочешь убить и похоронить меня здесь, валяй.

Маркус ничего не сказал. Он попытался найти в карманах сигарету, но не нашёл ни одной.

— Что она тебе рассказала? — спросил он.

Пенни быстро и в общих чертах повторила услышанные откровения, стараясь не сыпать соль на рану и не добавляя негативные комментарии об его матери и Франческе.

— Прости меня — повторила в конце.

Пенни увидела, как в тусклом свете Маркус пожимает плечами.

— Выходит ты плакала из-за меня.

— Также.

— Там нет ничего, о чём стоит плакать. Можешь сэкономить свою жалость.

— Это не сострадание.

— Ах, нет? И что это такое?

«Это любовь, придурок».

— Мне жаль, потому что ты...

— Ударил в спину ножницами этого сукина сына? Облом, что я не убил. Но это не зависело от меня. Если бы мне позволили это сделать, то перерезал бы ему яремную вену. К сожалению, Шерри встала на моём пути.

— Она жила с вами?

— Рядом с нами. Она была с одним и перестала трахаться, когда услышала крики. Пришла и забрала у меня из рук ножницы. Я специально их заточил. Знаешь, это было предумышленное убийство. Этот тип уже пытался причинить матери вред, так что я подготовился. Когда я увидел брызги крови, то наслаждался. Мужик был бесполезным говном. Один из таких, кто идет к проституткам и бьёт тех ногами.

— Ты прав.

— Что?

— Ты прав, один из таких – полное дерьмо, это точно. Если бы он умер, то это не была бы большая потеря. Хотя я рада, что Шерри тебе помешала.

— После этого, меня закрыли в том чёртовом учреждении. Паршивое место. К счастью, пару лет спустя, там я встретил Франческу. Они не хотели, чтобы мы были вместе, но по ночам мы перелезали через ворота, которые отделяли мужские и женские половины, и делали то, что приходило в голову. Ведь это же не тюрьма с максимальной охраной. Эта часть жизни там была настоящим кайфом.

— Она первая девушка, с которой...

Маркус рассмеялся.

— О, нет. В первый раз я это сделал в четырнадцать лет с одной двадцатилетней шлюхой. Имею в виду настоящую шлюху, она была одной из многочисленных цыпочек, которые посещали мою маму. Но не воображай, что я был вынужден, или ещё что-нибудь подобное. Были шлюхи, порядочные, те, кто не прикасались ко мне, даже случайно. Это я её попросил. Настаивал так сильно на этом, что, в конце концов, уговорил. С Франческой произошло гораздо позднее.

Мы очень много развлекались, она и я, мы становились едины, и когда трахались, то забывали обо всём что было вокруг. Так что мы много трахались, поскольку вещей, о которых хотелось забыть, также и для неё, накопилось больше чем пальцев на одной руке.

— Ты когда-нибудь занимался сексом только по любви? Просто для удовольствия быть с кем-то, а не для того чтобы позабыть или избавиться от мыслей?

Он снова засмеялся, так громко, что его голос, смешиваясь с жуткой музыкой, казался почти отвратительным.

— Секс служит для этого, Пенни. Пока наслаждаешься, ты забываешь то дерьмо, что сидит у тебя внутри. Нет другого вида секса.

Пенни опустила взгляд на неровный пол лабиринта, покрытый длинным черным ковром. Она почувствовала, насколько малюсеньким стало сердце, таким, что могло потеряться в звёздном пространстве с копейку.

— И потом, ты видел свою мать? — спросила Пенни, меняя тему разговора.

— Да, после того, как я вышел из учреждения. Но она умирает.

— Она умирает?

— Её поймал рак матки, представь себе, как будто какой-то демон хотел наказать её.

— А твой отец?

— Сын шлюхи может когда-нибудь знать кто его отец? Даже она не имела ни малейшего понятия. Не то, чтобы меня это волновало.

— И ты и Франческа…

— Мы остались вместе. Жили с ней сумасшедшей жизнью. Мы делали самые глупые и опасные вещи. Потом случился тот хаос и нас закрыли.

— И ты оказался здесь.

— И я приехал сюда.