«Шестнадцать строк об октябре…»
Шестнадцать строк об октябре —
О том, что иней на заре
Прошел по листьям сединой,
О том, что лето за спиной.
Шестнадцать строчек о тоске —
О том, что брошен на песке
Обломок легкого весла,
О том, что молодость прошла.
И вдруг, наперекор судьбе,
Шестнадцать строчек о тебе,
О том, что с давних пор не зря
Ты любишь ветры октября!
Шестнадцать строчек… Я живу.
Дубовый лист упал в траву.
Песок остыл. Ручей продрог.
А я живу!.. Шестнадцать строк.
МОЕ ВИНО
(песня)
Не вспомню бед, обид и вин.
Упрек не повторю.
Сухих, и значит, легких вин
Тебе не подарю.
Пусть ночь пройдет. И сто пройдет.
И где ты — все равно.
Тебя все ждет, тебя все ждет
Она — мое вино.
Она — не для того, кто слаб,
Она — крепка, чиста.
Горька, как слезы русских баб,
Как их любовь, проста.
Проста, горька и тяжела,
И от нее — больней!
Но — уж какая б ни была,
А ты вернешься к ней.
Тебя прошу не о любви,
А только об одном:
Ее ты водкой не зови,
Зови моим вином.
А мне — не нужно ничего.
И даже все равно —
Чиста ли совесть у того,
Кто пьет мое вино.
«Зачем кольцуют белых чаек?»
Зачем кольцуют белых чаек?
Зачем их мучают, когда
Не приручая — изучая,
Им дарят кольца навсегда?
А чайки бьются, в небо рвутся
И все по-своему кружат.
Они и плачут, и смеются,
Но только Волгой дорожат!
…Когда бывало, чтоб смеялась,
Чтоб я не плакала в лицо?
Не распаялось, не, сломалось
Давно дареное кольцо.
Оно, как прежде, золотится,
Оно молчит — и говорит!
Но и кольцованная птица,
Куда ей вздумалось, летит.
ПЕСНЯ
Что было, то было:
закат заалел…
Сама полюбила —
никто не велел.
Подруг не ругаю,
родных не корю.
В тепле замерзаю
и в стужу горю.
Что было, то было…
Скрывать не могла.
Я гордость забыла —
при всех подошла.
А он мне ответил:
— Не плачь, не велю.
Не ты виновата,
другую люблю…
Что было, то было!
И — нет ничего.
Люблю, как любила,
его одного.
Я плакать — не плачу:
мне он не велит.
А горе — не море.
Пройдет. Отболит.
«Тише, годы!»
Тише, годы! Все-то в сердце свято.
Тяжело и радостно — двоим.
Вы похожи на того солдата,
мною нареченного моим.
Все смешалось. Ландыш шевельнулся
на краю завьюженной земли.
Я не знаю: это он вернулся
или это Вы ко мне пришли.
Вам на плечи руки поднимаю —
сами руки падают назад:
это я впервые понимаю,
до чего не дожил тот солдат.
Потому, беспомощно и строго,
у кого хотите на виду, я приду!
И снова у порога,
как девчонка, губы отведу.
Потому стоим мы угловато,
даже руки не соединим.
Перед кем я больше виновата —
перед Вами или перед ним?
РЕЧКА-ВОЛОЖКА
От березового колышка,
от далекого плетня
отвязалась речка-воложка,
докатилась до меня.
Вот и гуси сизокрылые,
вот и старая ветла…
Что ж так поздно, речка милая?
Где ж ты раньше-то была?
Вот и горькая припевочка
вниз по реченьке плывет:
«Не тому досталась девочка,
потому и слезы льет!»
Замерла ветла корявая:
все, как надо, поняла.
Что ж ты поздно, песня правая?
Где ж ты раньше-то была?
«Накануне Нового года…»
Накануне Нового года
люди верят в старые сказки,
покупают зеленые елки,
удивляются снегопадам,
наливают полные рюмки,
чтобы счастье было полней.
У меня одной в Новогодье
все не так, как у всех на свете.
У меня — сосна вместо елки,
у меня — туман вместо снега,
у меня — вместо полной рюмки
неполученное письмо.
«Я все еще, не веря, не мигая…»
Я все еще, не веря, не мигая,
на тот перрон негаданный смотрю.
Еще есть время. Крикни: — Дорогая…
Не говори: — За все благодарю!
Неужто это называют силой,
чтоб, как на свечку, дунуть на зарю,
сломать крыло родному слову «милый»,
живой любви сказать: — Благодарю!
Прости. Не упрекаю. Не корю.
…Я все еще на тот перрон смотрю.
Я все еще тебе не верю. Милый.