«Захлопнуть окно…»
Захлопнуть окно —
И не ждать, и не звать.
И все — все равно.
И на все наплевать!
Но только упрямо
Стучится в виски:
За тонкие рамы
Не спрячешь тоски,
За чистые стекла
Не спрячешь беды.
Ударились в окна
Соцветья воды!
Я с детства умела
Уйти босиком
Отчаянно-смело
Под ливень и гром,
Чтоб в небе темно,
И земли не видать,
И все — все равно,
И на все наплевать!
И все — все равно,
Если знаешь одно:
Что только навстречу
Идти решено
И ливням, и граду!
И, словно в награду,
Засветится счастье
Подковами радуг.
И встанешь опять
На большие пути —
Не ждать и не звать,
А идти и идти!
Назло километрам
Шагнуть за порог
К разливам и ветрам
Широких дорог!
ОСЕННЕЕ
Поздний август пришел без оглядки,
задохнулся, устал, заспешил.
Он осинам бордовые латки
на зеленые платья нашил.
Под еловые сизые лапы
побросал с перехлестом дождей
сыроежек лиловые шляпы
и косматые губы груздей.
Взбудоражил тихоню Ветлугу,
приподнял и размыл берега;
разметал по колхозному лугу
молодые крутые стога.
В палисаднике вянет крушина,
жернова захлебнулись зерном.
На дороге буксует машина,
до отказа груженная льном!
«Я об этом не жалею…»
Я об этом не жалею
и потом жалеть не буду,
что пришла я первой к пруду,
что поверила тебе я.
Тонко-тонко, гибко-гибко
никнут ветлы над прудами…
Даже первая ошибка
забывается с годами.
Я об этом не жалела,
что, вчера тебя встречая,
ничего не замечая,
я в глаза твои смотрела
долго-долго, много-много.
А теперь — ресницы вниз…
Даже узкая дорога
может на две разойтись.
«На высоком берегу…»
На высоком берегу
Я стою.
Эту песню берегу —
не пою.
Кто-то бегает в пыли
босиком.
Улетают журавли
косяком.
Отцветает бересклет
у плетней.
Разгорается рассвет
все сильней.
Тихий ветер, коноплю
теребя,
слышал, знает, как люблю
я тебя.
«У лесных застенчивых фиалок…»
У лесных застенчивых фиалок
вдруг смелеет запах по ночам…
Подошел и легкий полушалок
разметал по дрогнувшим плечам.
Пусть на нем, и ласковом, и ярком, —
голубые чистые края.
Но твоим приветам и подаркам
не умею радоваться я.
Не тебя, хорошего, мне жалко,
и не мне мила твоя гармонь.
И пушистым краем полушалка
Не согреть холодную ладонь.
«Никакая роза алая…»
Никакая роза алая
И не возле синих вод —
Так себе, травинка малая
В большом лугу живет.
Всех нарядов у травиночки —
Сама, как бирюза,
Да сверкучая росиночка —
Горючая слеза,
А соседи у травиночки —
Полынь да молочай.
Все бывало у травиночки:
И радость, и печаль.
Шелестели травы разные
Вокруг своей сестры:
— Есть на свете звезды ясные,
Зарницы да костры!..
Но упрямая травиночка
Думала свое:
Пусть никто, а только солнышко
Посмотрит на нее.
Проходило мимо солнышко
На север и на юг.
Но не плакала травиночка,
А пела на весь луг!
…Я была бы той травиночкой
На шелковом лугу.
Только я сегодня вечером
Не плакать не могу.
Далеки дороги Родины!
Широк зеленый луг!
И уходит мое солнышко
На север и на юг.
СОРОК ТРАВ
Отпылал вчерашний зной.
Тучи черные — стеной.
И с рассвета по деревне
ходит дождик проливной.
Мокнет сено на возу,
ветер гнет к земле лозу,
две девчонки загоняют
голенастую козу.
Вымыт начисто плетень,
за окном, как ночью, темь.
Спокон веку не бывает
без грозы Иванов день.
Даже бабка перестала
«Огонек» впотьмах читать,
посмотрела, полистала,
положила и сказала:
— Нынче в ночь мы шли, бывало,
сорок трав в лугах искать.
Как, бывало, я нарву —
под подушку ту траву!
Как, бывало, загадаю,
так и будет наяву!..
…Если б верить я могла,
я б сто сорок трав нашла!
Я б не только луг колхозный,
я б всю землю обошла.
Но не верю ничему.
Только сердцу своему.
Что творится в этом сердце!
А тебе и ни к чему.
А тебе и дела мало:
ты не пишешь, ты в Москве.
Коль уж я не удержала,
где ж тут справиться траве!
У тебя тяжелый нрав —
не помогут сорок трав:
все по-твоему выходит,
ты всегда бываешь прав.
…Вот и дождь перестает,
и на улице народ,
и почтовая машина
через грязь к селу идет.
Замолкают тормоза.
Вдалеке шумит гроза.
На колодце сушит крылья
золотая стрекоза.