– С тобой хоть на край света, – легкомысленно ответила Моника, решив включиться в эту ничего не значащую игру.

Но это была не игра. Игривые жалобы Моники на усталость и мечты о спокойном теплом пляже в голове Антона трансформировались в многоступенчатый план побега.

Внутренний голос подсказывал Антону, что промедление может привести к непоправимым последствиям.

Антон часто вспоминал родной уральский город Ольховку, где он родился и провел первые семь лет своей жизни и где ему всегда было хорошо и спокойно. Хотя спокойствие было относительным. Мальчишки во дворе и в детском саду не давали ему покоя, обзывая «еврейской мордой», пытаясь всячески показать, что он другой, не такой, как все. Отец Антона Аркадий Микульский был начальником Ольховского строительного управления – одного из крупных московских трестов. Несмотря на свою круглосуточную занятость на работе, он умудрялся уделять единственному обожаемому сыну достаточно времени, чтобы объяснить пятилетнему мальчику всю сложность межнациональных отношений в СССР и что слова «еврейская морда» скорее не ругательство, а комплимент, поскольку, например, Эйнштейн тоже был «еврейской мордой». Антон был физически очень крепким мальчиком и в обиду себя не давал, хотя и получал от своих непросвещенных сверстников, сбивавшихся в стихийные стайки, довольно много синяков и ссадин. Мама Антона Анастасия Бернштейн работала детским врачом в районной поликлинике. Работала тяжело, на две ставки, была постоянно на работе, и Антон был полностью на попечении бабушки Эммы, которая кормила, поила, развлекала и обучала любимого внука всем житейским премудростям. Несмотря на некоторую свою особенность по мнению окружающих мальчиков, связанную с национальной принадлежностью, Антон легко сходился и дружил с мальчишками во дворе и в детском саду. Став взрослым мужчиной, Антон осознал, что понятие родина для него четко ассоциируется с Ольховкой, при воспоминании о которой он чувствовал ностальгическое щемление в груди.

Вот бы сейчас, думал Антон, перенестись туда, где стоят неказистые кирпичные четырехэтажные здания с маленькими окнами и тесными квартирками, населенными простыми, говорящими с характерным уральским говором людьми. Вряд ли там многое изменилось за тридцать с лишним лет, но наверняка есть и мобильная связь, и интернет. Вот бы где спокойно поработать, имея всего лишь мощный ноутбук! Так в чем же дело, сел здесь на самолет, прилетел в Москву, потом в Пермь, а там и рукой подать до родных мест. Но ведь не дадут вылететь. Он не знал, каким именно образом, но чувствовал, что не дадут. Каким-то неясным образом Эндрю раскрыл себя. Или это просто паранойя, но от этого не легче. Как же выбираться отсюда, не делая громких жестов? Ключевым словом в этой идее, как ни странно, было слово «пляж». Если бы они с Моникой немедленно на машине отправились в Мексику с сухопутным пересечением границы, сумасбродно намереваясь провести несколько дней на пляже Мексиканского залива, это, по крайней мере, на первых порах не вызвало бы переполох у Эндрю.

– Ты не поняла, я серьезно, – проникновенно произнес Антон.

– Да какие уж тут шутки, – продолжала игру Моника.

– Если ты прямо сейчас сможешь взять отпуск на неделю, то мы садимся в машину и вечером уже будем в Мексике. Ты любишь после купания в теплом море выпить коктейль «Блю Лагун»?

До Моники дошло наконец, что это не игра.

– Ну это как-то неожиданно, но очень заманчиво. Ты именно сегодня хочешь ехать?

– Прямо сейчас.

– Подожди, я сейчас позвоню боссу и выясню его настроение.

Моника вышла на улицу, чтобы позвонить, никому не мешая. Пока она звонила, Антон обдумывал свой дальнейший план. Для его осуществления нужно было купить новую сим-карту, чтобы беспрепятственно звонить, не опасаясь прослушки. Для пересечения границы с Мексикой нужны минимальные формальности. Гостиницу можно заказать немедленно по телефону. Все это можно сделать и без Моники, но она нужна для большей достоверности такого путешествия, чтобы ни на границе, ни в отеле ни у кого не было сомнений в том, что это одна из тысяч парочек, желающих провести романтические несколько дней на берегу теплого Мексиканского залива или более прохладного Тихого океана. Моника – очень позитивный и сообразительный человечек, он ей объяснит ситуацию, конечно, не истинную, а выдуманную, и она простит его скоропостижный отъезд, тем более, что он оплатит её пребывание на берегу моря и оставит ей обратный билет, чтобы она спокойно вернулась домой.

Вспомнив Ольховку, Антон непроизвольно переключился на весь период своей советской жизни. Когда ему было всего семь лет и он еще не успел пойти в школу, они переехали в Москву. Отца назначили главным инженером московского треста. Это было головокружительное повышение, свидетельствующее о недюжинных деловых качествах отца. В период развитого социализма, несмотря на не безупречность анкеты, его деловые способности высоко оценили в Москве, пригласив его на такую должность и предоставив семье хорошую даже по московским меркам квартиру. Все это было, как в сказке, если не считать огорчения от категорического отказа бабушки Эммы ехать в Москву. Мама при новой отцовской должности могла позволить себе не работать, и она с огромным удовольствием окунулась в домашнее хозяйство и воспитание сына. Отец часто шутил, что она нетипичная женщина. Типичные женщины стремятся оторваться от рутины домашнего хозяйства, сделать самостоятельную карьеру, быть в гуще социальных контактов на работе. А мама, наевшись вдоволь советской медицинской практики, была счастлива в кои-то веки заняться сыном и обеспечивать быт любимого мужа.

Антон в школе учился хорошо, с явной склонностью к математике и физике. Однако при поступлении на мехмат МГУ конкурс не прошел, как говорили опытные люди – по вполне понятным причинам, и «загремел» в армию, точнее во флот. Отслужив свой срок, сильно возмужав, он, к удивлению родителей, не возобновил попыток поступления в вуз, а поступил в мореходное училище, окончив которое, целый год проплавал на трансатлантическом лайнере в качестве помощника механика. Этого года хватило, чтобы окончательно осознать, что тяга к науке, вообще, и к математике, в частности, гораздо сильней любви к морю. Он круто меняет свою жизнь и в качестве великовозрастного абитуриента, ему было уже целых двадцать четыре года, поступает опять на мехмат МГУ. Он легко поступил и по окончании вуза пришел на работу в Институт общей генетики Академии наук, где пытался применять методы математической криптографии, которыми «смертельно» увлекся в университете. Пять лет учебы пролетели как один день. Он с первого же курса очень сдружился с маленьким юрким студентом по имени Феликс, который был на семь лет его младше. Такая, казалось бы, существенная разница в возрасте не мешала общим увлечениям. Это были, кто бы мог подумать, не девушки, не рок-н-ролл, не кино или театр. Это была наука. Причем, не только математика, как профильная дисциплина, распадающаяся на десятки разветвлений, а научное мировосприятие в целом. Как показала учеба, они оба были весьма талантливыми математиками, при этом интересующимися сложными смежными проблемами. Коньком Антона была криптография, проблемы шифров, технологии передачи информации и захватывающие проблемы современной науки, связанные с информатикой и, как ни странно, с генетикой. Феликс был очень прагматичным молодым человеком, широкий круг интересов которого простирался от психологии межличностных отношений до «логики» мироустройства. Впрочем, последнее интересовало и Антона, вот почему они вместе с несколькими такими же нестандартными студентами проводили длинные вечера, а иногда и ночи не на дискотеках, а в спорах и обсуждениях высоких идей из сферы науки. Как же было увлекательно часами обсуждать проблемы мироздания, выдвигать умопомрачительные гипотезы, тут же получать их опровержение и выдвигать новые.

Вспомнился один из этих разговоров на высокие темы устройства мира. Зачинщиком почти всегда выступал Феликс, практичность которого легко соседствовала с интересом к глубоким научным и не только научным проблемам. Он задал прямой вопрос: