Впервые за несколько дней я спал в одиночестве. Ноющая боль скрутила сердечную мышцу, выжимая, как прачка тряпку. Оказывается, я привык к непритязательному обществу Челесты, и теперь ее так не хватало…

Вот же, дьявольщина. Сознание грезит об одной… а успевшее соскучиться по ежедневным встряскам тело – о другой. Одно стремится к звездам, второе – к уюту и тихой взбалмошной радости. Как последнее сочетается между собой? Не знаю. Но что оно – такое – бывает, теперь знаю твердо.

Глава 6

Проспав до обеда, потом я еще некоторое время валял дурака, собираясь с силами. Как одиноко, оказывается, одному. Не на кого сердиться, некем любоваться. Некому на жизнь пожаловаться. Тоска.

Глянув еще раз на отменные горно-морские пейзажи, я взял курс на дом с данным себе зароком обязательно вернуться сюда вдвоем с… кем-нибудь.

«Дом» – это в понятии страны. Домой – то есть, к себе, в Россию. А уж в России, оказавшись над широкими безлюдными (по европейским меркам) просторами, сначала – в Запрядье, что звало и манило к себе, как «Газпром» карьериста.

С высоты деревня казалась рассыпанным набором кубиков. Подлетая, я заглядывал в окошки. Из-за времени года и намного более раннего часового пояса, чем средиземноморская Франция, в домах горел свет.

Прикольно. Как в телевизоре. Реалити-шоу. Здесь пьют, здесь буянят, здесь читают, здесь сами не могут оторваться от телевизора. Вот знакомую мне Саньку лупцует по закромам законный супружник. Вмешаться? Но у нее такое лицо, что не рискну лезть в чужие разборки. И правильно – Санька заняла круговую оборону, добралась до скалки и атака захлебнулась. Последовало контрнаступление.

А вот здесь…

– Стоп!

Корабль замер раньше, чем я открыл рот для произнесения этой команды. В глубине помещения под сводами низкого бревенчатого потолка сидела Полина. Грустная. Сосредоточенная. Взгляд направлен в выключенный телевизор. К ней вошла женщина. Перекинувшись парой слов, они вместе занялись хозяйством.

Выбрав в огороде свободное местечко поближе к окнам, я вкопал в холодную осеннюю землю розовый куст.

Подумает, что это Альфалиэль? Пусть. Если тот существует, он откроет ей истину. Не станет же бог присваивать чужие подвиги. Какой он тогда бог? А если не существует – значит, со временем истина откроется сама. Я никуда не спешу.

А если догадается, что это я…

Никчемные мечты сразу ушли на второй план, когда рукояти управления послали корабль вверх.

Итак, две главные цели: следователь и виновник наезда. План на день готов.

Машину следователя пришлось искать долго, ее не оказалось ни у работы, ни у дома. Удачу принес спиральный облет окрестностей. Мерседес с нужными номерами безмятежно спал на платной стоянке крайним во втором ряду.

Корабль опустился между стоянкой и высившейся напротив многоэтажкой. Хлопнула тетива, и протертая от отпечатков (на всякий случай) стрела сквозь сетку-рабицу полетела в дверь водителя. Стальное жало прошило железо и пластик дверцы насквозь, застряло лишь оперение. Если б водитель был на месте, его печени несдобровать.

Веселыми огоньками загорелся в ладони оживленный телефон, пальцы прошелестели по кнопкам.

– Садиков у телефона, – отрапортовал следователь, ожидая, что теперь назовется звонивший.

– Сергей Алексеевич, – сказал я, не представившись, – знаю, что на вас оказывается давление по делу о наезде на женщину и вроде бы угоне орудия преступления. Со своей стороны просто прошу расследовать данный случай честно и справедливо. Это в общих интересах. И это – ваша работа, за которую платят зарплату. Помните, наше счастье в наших руках. И чужое тоже. Подумайте об этом. Кстати, у вас машина с удаленной сигнализацией?

Нажавший отбой палец еще некоторое время давил кнопку, отключая телефон совсем. Надеюсь, не очень подставлю маму Анюты, используя ее номер. Даже если ее допросят вместе с дочкой, ничего нового обо мне не узнают. А когда у меня все получится – сочтемся.

Гм. Не «когда», а «если». Впрочем, я оптимист, причем деятельный. Где не удастся мытьем, возьму катаньем. Сусанна подтвердит, что вода камень точит, ведь изначально расстояние между нами как индивидуумами и совместным барахтаньем измерялось парсеками. По результатам проведенного эксперимента заявляю официально: пространство и время не властны над человеком, если чего-то очень хочется.

Итак, переходим ко второй части Марлезонского балета.

Вскоре корабль завис перед окнами Германа Кузьмича Филозова, владельца злополучного «Мурано», который сбил женщину. Я собрал волю в кулак, из груди с шумом вышел воздух. Начали.

Окна работавшего в охране человека оказались наглухо заперты. И балконная дверь. Тогда на пол балкона полетел маленький сверточек, а в руке застонал от производимого насилия телефон, полученный от Игорехи, другими словами – от организации-конкурента господина Задольского. Пальцы яростно давили цифры номера из досье. Если соперники запеленгуют и успеют прибыть быстро, контора Задольского станет защищать меня. Чтобы перехватить. Как догадываюсь, в случае прямого столкновения они лучше отпустят такого ценного товарища, но не отдадут. Сыграю на этом. А в суматохе улетучусь.

Пока летел сюда, долго думал и всячески представлял, как лучше прищучить Филозова. Изначально созревший в воспаленных мозгах жестокий план рассыпался в прах. Восстала совесть. Первоначально, под действием эмоций, я хотел показать сбившей человека и скрывшейся с места преступления сволочи отснятый на Лазурном Берегу фрагмент и предъявить очки, с которыми его родительница никогда не расставалась. И выбить необходимое признание. Вместе с обещанием уладить дело к удовольствию всех сторон.

Больше я так не думал. Когда из переключенного на просмотр экранчика видеокамеры раздалось моим обесцвеченным голосом:

– Хочу послать видеописьмо родственникам. И чтоб местная красавица передала родине привет…

Не могу. Бесчеловечно. Она же ребенок. Я бы за такое…

И камера отправилась на место.

Дочку Филозова, которая тоже жила в нашем городе, я по этому же поводу не стал искать и впутывать в делишки папаши. Взрослые люди должны решать свои взрослые проблемы взрослыми методами. Родители за сына могут ответить, а дети за отцов не отвечают. Это закон, за нарушение которого тоже нужно мстить. И тоже будет справедливо.

А дело уже завертелось.

– Здравствуйте, – сказал я в трубку, когда та четко выдала после трех гудков: «Филозов у телефона». – Меня зовут Олег. Тот самый, обвиненный в убийстве и краже документов. А ваше имя – Герман Кузьмич. Вы сидите в кресле напротив телевизора. В белой рубашке с расстегнутыми двумя верхними пуговицами.

Мужчина шарахнулся с прямой видимости. Мне было все равно, впечатление уже произведено. Пусть думает, что с соседних крыш в него целится снайпер.

– Простите, по красноречивому молчанию слышу, что вы меня узнали. Сильно Задольский свирепствует?

– Не очень. Просто закатает в асфальт при случае. Кожу сдерет. Живьем зажарит. Не больше. Он человек добрейшей души, мухи не обидит. Если та в суп не гадит.

– Спасибо на добром слове, буду иметь в виду. Вообще, я не по его душу, а по вашу. Вы покалечили женщину. Если бы записи с места происшествия непонятным образом не стерлись, я принял бы версию об угоне. Но они стерлись. Ничего не хотите сказать по этому поводу?

– А вы? Чувствую, у вас есть, что сказать.

– Увы. У вас на балконе лежит маленький сувенир. Простите, я не должен был его привозить. Это не давление и тем более не угроза. Просто демонстрация возможностей противной стороны, которую вы зовете быдлом и в грош не ставите.

Осторожно переместившись к балкону, Герман Кузьмич встал сбоку, потом присел и краем глаза снизу заглянул сквозь стекло.

Роговые очки в целлофане заставили его побелеть.

– Что с ней?!

– Мир жесток. Вы тому пример. Сбитая вами женщина лежит при смерти, у нее проблемы, а у вас… их не будет, если поступите по совести. Не прошу большего. Просто по совести.