Каждое утро я ждал её на одном и том же месте. Иногда она останавливалась, о чём-то мне рассказывала, иногда в задумчивости проходила мимо. Но всегда, всегда она давала мне печенье. Я не люблю печенье, но из её рук даже печенье было кусочком счастья.

Когда снег шёл уже всё реже и в морозном воздухе начало пахнуть весной, я увидел её с мужчиной. Они гордо прошли мимо меня, что-то беспокойно зашевелилось в животе, и я уж было ринулся их догонять, но она капризно топнула ногой и сказала, чтобы я отстал. Я отстал.

Теперь я всегда смотрел на них. Они всегда проходили мимо — то смеясь, то о чём-то споря. Я так же получал своё печенье и «доброе утро», и со временем мне уже не так остро хотелось перегрызть ему горло. Он даже пытался со мной подружиться, и иногда меня брали погулять.

Так прошло две зимы и два лета. Она с каждым днём становилась всё грустнее. И всё чаще проходила мимо одна. Проходила. Мимо. Я помню, как начинал накрапывать навязчивый осенний дождь, когда я услышал плач. Нет, не плач. Крик. Этот крик… Я сразу узнал её голос и ринулся навстречу. Но она, не замечая меня, прошла мимо. Она рыдала. Я побежал за ней. Нет. Она не должна грустить. Только не она! Но она меня не видела и не слышала, неся в сердце какое-то страшное горе… Я всю зиму ждал её. Но она пропала. Я каждый день ходил к её дому, но на меня в тёмные окна смотрела только пустота.

Я, наверное, умирал от тоски. Мне было всё равно, что сейчас: зима, осень, лето, весна — неважно. Устремив взгляд вперёд, я просто ждал. Чуда ждал. И она пришла. Это был яркий морозный день, когда я вдруг уловил тонкий аромат печенья. Я открыл глаза, и передо мной стояла она… я кричал… Я кричал от этой радости — она! Она крепко-крепко меня обняла и сказала: «Никогда не умирай».

С тех пор и живём вместе. Я сейчас очень и очень люблю печенье и её. Очень люблю её. Всем своим сердцем дворняжки.

Холодный пол

Это уже продолжалось не один месяц и даже не первый год. День шёл за днём, высасывая из неё последнюю надежду. Он не вернётся. И крики в подушку всё тише, и даже иногда удаётся уснуть.

Время лечит? Нет. Просто надежда умирает. Рождается смирение. Он не вернётся.

Стон старого церковного колокола заставил её оторваться от зеркала. Нужно не забыть. В комнату вбежали радостные няньки, волоча в руках аккуратно выглаженное свадебное платье. Что-то больно застучало в груди. Заткнись. Он не вернётся.

В зале сладко пахло цветами. Свадебный оркестр неспешно и грустно наигрывал какую-то до боли знакомую мелодию. Всё казалось нереальным и слишком лёгким. Шагни — и полетишь. Лишь только тяжесть в клатче давала силы идти. Не забыла. Не забыла.

Она не слышала пламенных речей. В голове шумно носилась всего одна мысль: «Сейчас». Пальцы нервно нащупали замок сумочки. Немного противясь, клатч открылся.

Как же нелепо в изящных руках, в белых кружевных перчатках смотрится этот громоздкий чёрный убийца. Ещё секунду — и он, подобно дракону, изрыгнёт на свет божий всю свою ненависть, произнеся что-то вроде «Бах!».

Она видела, как её белое платье вдруг стало окрашиваться в красный цвет. Она улыбнулась, и… какой же всё-таки холодный пол.

Среди криков людей послышался до боли знакомый голос. Он отчаянно кричал, он кричал не переставая. Всё ближе и ближе. И ближе и… Она открыла глаза, в последний раз увидев любимое лицо.

— Ты вернулся, — облегчённо выдохнула она.

Не больше дюжины людей в чёрных одеждах окружили два закрытых гроба. Молча положили цветы, молча опустили в яму.

— Я вернулся, милая! — отчаянно кричал он уже безжизненному её телу. — Я вернулся! Я больше не уйду!

Он посмотрел на чёрного убийцу, который так же равнодушно лежал у её остывающей руки.

Он не слышал «Бах!». Он только подумал, что в церквях очень холодный пол.

От чего вы умерли?

Пролог

Итак, сейчас я досчитаю до трёх, и Вы уснёте. Раз. Ваши веки наполняются свинцом. Два. Вы очень сильно хотите спать. Три. Вы погружаетесь в глубокий сон.

От чего вы умерли?

— Мне стало тяжело дышать. У меня помутился рассудок, и я. Я. Я убил.

— Кого?

— Боже, прости меня! Господи! Прости меня! Я всего лишь тварь! О Боже! Боже, прости!!!

— Сейчас я досчитаю до трёх, и вы проснётесь. Раз. Два. Три!

Человек открыл полные слёз и ужаса глаза.

— Я… я… — произнёс он и выбежал в коридор…

1

Андрей

Какой-то совсем кровавый закат пристально смотрел на него сегодня с небес. Казалось, что солнце именно сегодня спустилось поближе к земле, чтобы раздавить его сейчас и никогда — никогда больше не позволять вздохнуть этому человеку, но…

Андрей смахнул пот со лба окровавленной рукой:

— Даже ты ничего не сможешь мне сделать, со-о-олнышко. — Он засмеялся. Потом перевёл взгляд на окровавленное маленькое тело у его ног. Вот и ещё одно дитя уйдёт в этот кровавый закат.

Игорь

Глядя на небо сквозь решётку, он пристально рассматривал сегодняшний закат. Луч уходящего солнца молча скользил по его щеке, упрямо пытаясь высушить слезу, которая неудержимо неслась вниз к подбородку, чтобы сорваться и исчезнуть. Это был её выбор, а ему — ему просто было больно.

Сегодня было особенно больно. Он закрыл глаза и вновь вернулся в счастье.

Вставай, сегодня нам предстоит великий день. Я уверена, что всё будет хорошо, просто постарайся быть как все.

— Мама, а что значит быть как все? — Игорь смотрел на мать.

— Ну-у-у. Просто не говори о Боге. Ясно? Просто не говори.

Он с грустью посмотрел на мать:

— Почему я могу говорить обо всём? Абсолютно обо всём, а о Боге не могу?

Мать взяла сына на руки:

— Потому что Бога нет.

— Какая же ты глупая, мама! — Он снисходительно улыбнулся, обнял её покрепче и прошептал на ушко: — Ведь это он послал меня к тебе.

Платон

Сегодня ему меньше всего хотелось идти на работу. Громкое дело. Слишком громкое дело для слишком молодого судьи. Что поможет принять правильное решение? Где правда и где ложь? Где тот невидимый свидетель, который поможет выйти из джунглей заблуждений и вдохнуть полной грудью тот самый чистый и самый призрачный теперь воздух по имени Справедливость? Мимолётно взглянув на себя в зеркало, он вышел из дома. Закат встречал его…

2

Стены огромного зала раз за разом в вечерние часы становились полем для прогулок солнечных зайчиков от витражного окна, в которое каждый день любопытно заглядывал закат. Трещины колонн, как онемевшие стражники, хранили в себе память о сотнях и тысячах судеб. Крики, мольбы, плач и какая-то радость — казалось, теперь это их основа. Их начало и конец. Они впитали миллиарды слов, миллиарды надежд и разочарований. На дубовом столе одиноко лежала киянка — та самая точка в миллиардах судеб и чьих-то надежд. Дубовые двери со скрежетом отворились, и в зал судебных заседаний безудержно ворвалась человеческая волна, наполняя новыми звуками трещины уставших колонн.

— Встать! Суд идёт! — надменно произнёс скрипучий женский голос. Зал наполнился звуками двигающихся стульев.

Платон осторожно вошёл в помещение и окинул взглядом присутствующих. Снова послышались звуки двигающихся стульев. Люди сели.

— Сегодня слушается дело об организации и распространении секты, — произнёс всё тот же голос.

— Обвиняемый Страдальцев Игорь Станиславович. Дело рассматривает Федеральный судья Пантелеев Платон Николаевич. Государственный обвинитель Идунов Андрей Павлович. От адвоката подсудимый отказался.