— Просто в вас проявляются человеческие чувства... ну, и женская слабость.

Она в ярости затрясла головой, как это делают дети:

— Не смейтесь надо мной.

— Это лучше, чем плакать.

— Не всегда. Не лучше, если у тебя есть что оплакивать.

Элизабет отошла к окну. Под наплывом чувств она стала женственнее. У нее была красивая спина, тонкая талия прекрасным стеблем перерастала в сильные бедра, которые снова сужались в пару стройных ножек.

Перед ней на воде холодно сверкали огни платформы.

— Напоминает горящий корабль...

Она произнесла это тоном ребенка, впервые увидевшего какую-то незнакомую вещь. Потом заговорила более рассудительно, как «взрослые».

— Это вечно повторяющаяся тема. Другие люди за собой сжигают мосты, а в нашей семье все делается в более крупных масштабах: мы сжигаем корабли и устраиваем аварии с нефтью. Так сказать, американский размах.

Чувство, охватившее ее после прочтения письма Тома, растворилось в этой иронии. Я подошел к Элизабет, но так, чтобы ее не коснуться.

— Вы очень близко к сердцу принимаете этот прорыв нефти!

— Похоже на то.

— Лорел тоже.

— Знаю.

Но ей сейчас хотелось говорить не о Лорел.

— Эта история заставила меня оглянуться на собственную жизнь. Меня приучили с раннего детства решительно ко всему подходить с точки зрения выгоды, выигрыша. Не просто финансового выигрыша, в деньгах я никогда не нуждалась. Это было, так сказать, набирание очков. Как в теннисе. Получай хорошие отметки в школе, заведи дружбу с влиятельными людьми, выходи замуж за нужного человека и так далее. Но зачастую все это оборачивалось своей теневой стороной: мой выигрыш оказывался в чем-то проигрышем. Или же правила игры в действительности оказывались совсем не такими, как они представлялись со стороны.

— Я не совсем понимаю вас.

— Все очень просто. Иной раз ты воображаешь, что выигрываешь, а в конечном счете ты в проигрыше... Я неудачница, и мне давно это стало ясно. Однако не. хватало силы воли и смелости в этом открыто признаться. Я отказалась от юноши, с которым познакомилась в Нью-Йорке, он женился бы на мне, если бы только я согласилась его подождать. Но мне казалось, что этим браком я ничего не выиграю, мы только любили друг друга. И я вышла замуж за Бена, потому что шла война, а он был капитаном, и в перспективе у него был пост командующего Тихоокеанской эскадрой. Ну и также потому, что отец хотел этого брака. В то время он поставлял нефть военному флоту. Такой брак сулил двойной выигрыш... Но я-то проиграла.

— Что вы проиграли?

— Свою жизнь. Я осталась с Беном, а жизнь-то незаметно ускользнула от меня. Мне было стыдно признаться, что я неудачница. Испугалась, что отец от меня отвернется. А теперь отец сам, по своей инициативе, сделал то, на что не решилась я. Мне следовало уйти от Бена еще на первом году замужества...

— Что же тогда произошло? Или вы говорите об утрате капитаном судна.

— Отчасти. Но кризис наступил раньше. Я потеряла Бена, вернее, узнала, что потеряла его, до аварии с судном. Впрочем, в действительности он никогда не принадлежал мне. У него была любовница в то самое время, когда он ухаживал за мной, и даже после женитьбы он с ней не порвал. Полагаю, для мужчин она была привлекательной малюткой, но я пришла от нее в ужас. Она даже не умела правильно говорить по-английски.

— Так вы ее знали?

— Однажды с ней повстречалась. Она приехала повидаться со мной в наш новый дом в Бел Эйре. Бен ушел в море, я жила там одна. Она подошла к двери вместе со своим маленьким мальчиком и сухо и деловито заявила, что ей нужны деньги. Держалась она настолько уверенно, что я даже не смогла рассердиться на нее. Наверное, оттого, что рядом был ребенок. Я дала ей какую-то сумму, и она сразу же уехала на своей обшарпанной машине.

Реакция наступила позже. Я подумала, что больше не смогу жить в этом доме, и решила его сжечь. Как-то ночью я принесла в кабинет Бена канистру с бензином, намереваясь облить им пол, мебель и книги, а затем поджечь. Но в последний момент передумала.

Однако жить там я так и не смогла, переехала к родителям, дом же уступила Джеку с Мэриан. Джек только что закончил школу связи на востоке, а Бен устроил ему назначение на свое судно. В те дни все делалось очень быстро. Через несколько дней судно пришло в гавань Лонг-Бича, простояло там пару суток и вновь ушло с моим мужем и братом. А спустя некоторое время танкер Бена загорелся под Окинавой. И это было концом военно-морской карьеры Бена. Представляете, не прошло и месяца с того дня, когда я притащила канистру бензина в кабинет Бена, и на судне возник пожар. Неудивительно, что я невольно связывала эти два события.

— Иначе говоря, внушили себе, что вы устроили пожар на судне?

— Не совсем, но нечто в этом роде. После визита ко мне этой особы с мальчиком, думаю, у меня произошел какой-то сдвиг в голове. Не сомневаюсь, этот ребенок — внебрачный сын Бена, хотя она это отрицала.

Элизабет неотрывно смотрела на освещенную платформу, как будто холодный отсвет на загрязненной океанской воде был символом ее жизни.

— До сих пор я никому этого не рассказывала,— произнесла она с усмешкой.— Сама не знаю, почему у меня сегодня такое болтливое настроение.

— Потому что вы женщина, а раз так, значит, вы нуждаетесь в сочувствии, в понимании и в нежности...

Она сделала шаг ко мне, но тотчас замерла, видимо испугавшись самой себя. Я обнял ее.

— Не делайте этого! — прошептала она.

— Почему? Это же лучше, чем сжигать корабли и разливать нефть. Или поджигать дома,

 Глава 14

Я видел во сне, будто сплю с Лорел, и проснулся весь в поту, с чувством вины, что оказался в ее постели. В окно смотрел рассвет. Бет уже поднялась. Высунувшись из окна, она вдыхала прохладный морской воздух, ее обнаженная фигура казалась высеченной из розового мрамора.

Я сбросил одеяло, которым она меня прикрыла. Неожиданно Элизабет вздрогнула и взволнованно повернулась ко мне:

— Я вижу там человека.

— Что он делает?

— Плывет.

Я обернул бедра банным полотенцем и выскочил из дома.

Человек держался на поверхности воды недалеко от того места, где волны разбивались о камни. Он лежал лицом вниз, словно изучал дно. Я бросился в воду, которая была страшно холодной, кое-где с коричневыми пятнами. Немного дальше нефть лежала на воде уже сплошным покрывалом.

Я плыл, стараясь не замочить головы. Поравнявшись с человеком, я почувствовал, что попал в зону особенно холодной воды. Я попытался схватить его за волосы, но моя рука соскользнула: он был лысый и весь покрыт нефтью.

Усиленно работая ногами и плывя на спине, я ухитрился поймать его за руки и перевернуть. Одна его рука болталась, как сломанное крыло, лицо было изувечено. Я не мог сказать, как сильно, потому что оно было тоже коричневым от нефти. Потом я схватил его за воротник рубахи и потянул к берегу. Нас окатило волной, которая вырвала его из моих рук. Он погрузился в коричневый прибой, с силой швырнувший его на песок.

Бет ждала у края приливной волны. Она была одета, только ноги оставались босыми. Подбежав к утопленнику, она придержала его, пока я не выбрался на берег. Затем мы вдвоем схватили его за руки и потащили прочь от воды на сухой песок, как будто вода и нефть могли еще больше навредить ему или его промокшему твидовому костюму.

Я вытер его лицо кончиком полотенца. Увечья оказались страшными, один глаз совсем вытек. На голове и на одной половине лица виднелись извилистые шрамы, напоминавшие следы ожога, но они были старыми.

— Как вы полагаете, что с ним случилось? — спросила Бет.— Не мог ли он свалиться с нефтяной платформы?

— Не исключено, хотя платформа отсюда далеко, три-четыре мили... Не похоже, что он пробыл в воде так долго. Да и потом на нем нет рабочей спецовки. Он мог свалиться с какого-то судна, или же его сбила с ног и утащила в океан высокая приливная волна. Он выглядит слабым и хилым.