Директору треста настолько понравился план избавления от нерадивого Тихарькова, что он вышел из-за стола и крепко пожал руку заведующему отделом кадров:

— Молодец, Савельев! Гениально. Вот только согласится ли он пойти на учебу?

— А почему бы ему не согласиться? — сказал Савельев. — Посудите сами: жить он будет в дачной местности, на всем готовом, зарплата сохраняется, а в перспективе — перемена климата и повышение в должности! Да от такой благодати и я бы не отказался.

По окончании курсов повышения квалификации Лука Петрович Тихарьков, как и полагается, явился в главк.

— Ну вот, — величаво произнес начальник главка, просматривая личное дело Тихарькова, — теперь, когда вы прослушали цикл лекций, мы пошлем вас на руководящую работу в хороший райончик… Как вы на это смотрите, товарищ Тихарьков? А?

Лука Петрович низко поклонился:

— Спасибо за доверие. Но я очень прошу вас, решая мою судьбу, учесть одно обстоятельство…

— О каком это обстоятельстве вы говорите? — строго спросил начальник. — У нас, товарищ Тихарьков, для всех курсантов правило такое: кончил учебу — поезжай на периферию.

— А я в принципе против периферии и не возражаю, — широко улыбаясь, почти шепотом произнес Тихарьков. — Только прежде чем решить мою судьбу, очень прошу ознакомиться с некоторыми медицинскими справочками… Мне вот три года назад операцию делали… Гланды удаляли. И нервы у меня пошаливать стали, а к тому же изжога после сладкого. Не гожусь я для периферии. Никак не гожусь!

— Очень плохо! — пожал плечами начальник. — Больше некуда послать. Да и болезни ваши не такие, чтобы…

В это время зазвонил телефон; начальник главка взял трубку.

— Да, знаю. Опять настаивает? Да… Понятно, тяжело… Еще бы! Хорошо. Учтем обязательно!

— Так вот, товарищ Тихарьков, — торжественно объявил начальник, — вам повезло… Картина меняется. Сейчас, знаете ли, мне от товарища Терещенко звонили… Насчет заместителя опять напоминает… Давно мы ему обещали дать заместителя, а подобрать достойного человека, сами понимаете, нелегко… Вот и пришла мне в голову такая идея: с товарищем Терещенко вы работали много лет, друг друга знаете великолепно, он вас ценит, вот и в характеристике пишет, что работник вы на редкость замечательный, дело знаете отлично и сможете справиться с любой ответственной работой. Ну а раз так — лучшего заместителя для товарища Терещенко, чем вы, нам не найти… Ну как, довольны?

Начальник главка набрал нужный номер и крикнул весело в трубку:

— Радуйтесь, Евгений Васильевич! Подобрали! Заместителя вам подобрали! Будете довольны. Кого? Тихарькова! Вашего Тихарькова! Радуйтесь!

НЕ ПРОБИЛ ЧАС

У Георгия Никифоровича появилось новое занятие. Сразу же после обеда он открывал ящик письменного стола, доставал папки с надписью «Личный архив» и неторопливо перечитывал накопившиеся за много лет копии справок, газетные вырезки, письма, вспоминал давно ушедшие дни, людей, с которыми встречался и работал. Это было увлекательнее любого телевизионного представления.

Однажды, открыв очередную папку с надписью «Год 1934-й», Георгий Никифорович обнаружил в ней слегка пожелтевшую телеграмму:

Георгий Никифорович закрыл на минуту глаза и сразу же вспомнил все. Эту телеграмму он получил от товарищей-комсомольцев в тот день, когда его, двадцатишестилетнего инженера, вызвали в райком партии и секретарь, худощавый, с добрыми глазами, немолодой, видимо очень усталый человек, объявил:

— Ну что ж, Шубин, выдвинуть вас решили. Для начала — помощником директора завода, а там посмотрим.

— Я же совсем еще молодой работник. На такое место опытного надо, солидного, — смущенно произнес Шубин.

— А это все будет, — тяжело вздохнув, сказал секретарь. — Придет время, и солидность появится… И опыт… И тяга ко сну после обеда… И лысина…

Секретарь провел ладонью по гладкой голове и, смеясь, сказал:

— Хороший возраст — двадцать шесть лет! Когда и выдвигать человека, как не в эти годы! Человек вы, Шубин, башковитый, дело любите, проектов всяких и замыслов в голове у вас небось не меньше миллиона. А об остальном горевать не стоит. Было бы побольше смелости.

Но вот смелости-то, чего греха таить, у Шубина тогда и не хватило. Струсил он. Особенно поначалу. Три раза в райком бегал — просил на старое место вернуть; с комсомольцами, с теми самыми, что поздравительную телеграмму послали, разругался вдрызг за то, что они его кандидатуру на выдвижение рекомендовали.

Но потом пришли на помощь более опытные люди, помогли советами, и, в общем, дело пошло. С завода Шубина перевели в трест, потом в главк.

Хорошие годы — бурные, нелегкие, но хорошие!

И ведь все успевал сделать, и на усталость не жаловался, и любая трудность нипочем.

Понятно, продолжал думать Шубин, молодость без ошибок не бывает. Но зато сколько у нее достоинств!

Георгий Никифорович бережно сложил телеграмму, спрятал ее в конверт и, услышав телефонный звонок, снял трубку. Звонил его помощник по кадрам, Пылаев.

— Простите, Георгий Никифорович, что тревожу не вовремя, — сказал он, — но дело неотложное. Указание есть — на механический завод срочно директора назначить надо. Мы с вами как-то уже этот вопросец обдумывали… Решили Тулубьева рекомендовать. Припоминаете?

— Кого? Кого?

— Тулубьева… Он инженер старый… Дипломат каких мало.

— А зачем туда дипломат? — возмутился Шубин. — Мы с вами не посла назначаем, это не по нашему ведомству.

— Вообще-то это верно, — согласился Пылаев, — но без дипломатии в любом деле не обойтись.

— Ерунда, — вспылил Шубин, все еще находясь под впечатлением воспоминаний. — Сколько лет вашему Тулубьеву?

— Пятьдесят четыре…

— Пусть на своем месте работает, — резко сказал Шубин.

— Но он очень подходит, Георгий Никифорович, — аккуратист высшей марки, опыт у него большой и характер спокойный.

— Поэтому и не подойдет, — перебил Шубин. — Подберите помоложе… и побеспокойнее… Пусть нам житья не дает, только бы дело как следует шло!

— Слушаюсь, — ответил Пылаев. — Молодых у нас много. Только я бы, Георгий Никифорович, все же просил вас насчет Тулубьева подумать… На него и документация вся заготовлена. Старый конь борозды не портит.

— Но и пашет неглубоко, — смеясь, ответил Шубин. — Молодежь надо, дорогой, выдвигать. Смело! Решительно!

Утром первым в кабинет Шубина вошел Пылаев.

— Знаете, — сказал он, широко улыбаясь, — я ведь вчера после разговора с вами до трех часов ночи уснуть не мог. Думал все о ваших словах насчет выдвижения. Правильно сказали, Георгий Никифорович, молодежь на руководящие должности назначать надо. Ведь вот я сам сразу после учебы начальником планового отдела на заводе стал. И вы еще совсем юношей были, когда на первое выдвижение пошли… Я вашу анкету перечитал сейчас… А мы, в порядке самокритики будь сказано, прежде чем назначить человека на ответственную должность, лет десять присматриваемся, пять лет согласовываем, а там, глядишь, в связи с пятидесятилетием со дня рождения, и выдвинем…

Слушая Пылаева, Шубин время от времени кивал головой, улыбался, потом вдруг, сморщив лоб, как бы между прочим заметил:

— Обобщать, понятно, не стоит. Обобщение, знаете ли, может не туда завести…

— Понятно, — согласился Пылаев, хотя он совсем не понимал, чем вызвана перемена настроения начальника. Он достал из папки анкету и громко начал читать:

— «Камушкин Антон Максимович, год рождения тысяча девятьсот тридцать первый — тридцать ему недавно исполнилось… Кончил десятилетку, работал на заводе, потом учился в вечернем институте. Рационализатор… награжден…»