— У меня есть муж, но мы не зарегистрированы, — призналась Регина. И, желая быть откровенной до конца, не только назвала фамилию фактического супруга, но и чрезвычайно сжато рассказала биографию Кореньева.
— Так я его видела — видный такой, не очень, правда, разговорчивый, — деликатно заметила Елизавета Антоновна. — Он к нам в контору приходил… доверенность оформлял на имя…
— Не вспоминайте этого страшного типа, — театрально воскликнула Регина, — это все в прошлом… А Кореньев, действительно, видный мужчина… О нем, если помните, писали в газете…
— Да, — ставя новую вазу с печеньем и наливая кофе, подтвердила Елизавета Антоновна. — С ним несчастный случай был… Он упал в воду. Из реки его вытащил мой коллега, Лупцов Василий Георгиевич! Если б вы знали, какой это расчудеснейший человек!
Теперь никого не удивит появление на скромном торжестве в комнате Кореньева Елизаветы Антоновны Балановской и Василия Георгиевича Лупцова.
Приглашена была и супруга Василия Георгиевича — Агния Прохоровна, но в дело вмешался грипп, и герой очерка в «Дымской жизни» разделил честь присутствия за скромным свадебным столом с Елизаветой Антоновной Балановской, уборщицей тетей Нюшей и ударником Петькой Кривобоких.
Здесь бы следовало самым подробным образом описать атмосферу взаимоуважения, отметить веселое настроение виновников торжества, но опять жанровый профиль сатирика не позволяет автору надеяться на достойную реализацию этой задачи, и он, опуская занавес, приглашает дорогих читателей к чтению следующих глав повести.
Появление Гарри Курлыкина в помещении «Инюрколлегии» вызвало в этом солидном учреждении немалые волнения.
Сам Гарри и понятия не имел, почему так долго и внимательно рассматривали предъявленную им доверенность на ведение дел. После того как доверенность была изучена одним работником, она пошла по цепи — от регистратора к дежурному юристу, от юриста к секретарю коллегии, и, только побывав у самого старшего начальника, вернулась по той же цепи обратно.
Тут необходимо сделать предупреждение, адресовав его тем читателям, которые привыкли действовать методом индукции и торопливо переходят от частного к общему, ждут от автора злой реплики по поводу бюрократических порядков, имеющихся еще в целом ряде учреждений. Так вот, не будет этой реплики.
В данном случае следует не обвинять работников «Инюрколлегии» в бюрократизме, а, наоборот, хвалить за отсутствие в их действиях верхоглядства, формалистики и излишнего преклонения перед хорошо оформленным документом.
— Как фамилия доверителя? — спросила Курлыкина секретарь, хотя фамилия и была указана в документе.
— Тут же написано… Кореньев.
— А вы ему кто? Родственник? — с тревогой в голосе спросила секретарь, не отрывая взгляда от причудливо топорщившихся бакенбард посетителя.
Курлыкин страдальчески покачал головой и негромко ответил:
— Я ему больше, чем родственник. Он, представьте себе, в бурных волнах качается, вот-вот ко дну пойдет, а я, в чем был, лезу в воду и тащу его из рук неминуемой смерти. Так вот, скажите теперь, — картинно помолчав, спросил Курлыкин, — кем я ему прихожусь?
Секретарь ничего не ответила, пошепталась с начальством и сказала все то, что уже передал Курлыкин Кореньеву по возвращении в Дымск. Курлыкин напрасно искал причину столь печального финала своей миссии. Он не знал, что несколькими днями раньше на имя председателя пришло письмо следующего содержания:
«Уважаемые товарищи!
Из газет мне стало известно, что вы разыскиваете гражданина Кореньева Г. Р. по наследственному делу, связанному с его тетей, умершей в Аргентине в этом году.
Так вот, я этого Кореньева хорошо знаю. Когда-то кривая дорожка сдружила меня с такими, как он, пропойцами-тунеядцами. Но в силу различных обстоятельств я осознал губительность алкоголя и вышел на правильный путь трудовой жизни. С тех пор я порвал всякую связь с «бичами», — они себя так называют сами, а на самом деле являются подонками, каким был и я, хотя в этом теперь стыдно даже признаться.
И вот случилось так, что я недавно оказался по служебным делам в городе Дымске, в котором, по имевшимся у меня сведениям, окопался и вышеупомянутый Кореньев Г. Р.
Он, как мне сказали в милиции, где я наводил о нем справки, желая сообщить ему о вашем объявлении, остался таким же тунеядцем и выпивохой, каким был и раньше.
Постоянной работы Кореньев по-прежнему избегает, а «летает» с одного предприятия на другое, гоняется за длинным рублем и, поработав кое-как неделю, делает прогул, после чего увольняется.
Разыскал я там и другого своего бывшего знакомого по прошлым временам — это существо почище Кореньева. Он тоже из этой же компании, но человек опасный, занимается спекуляцией и дает деньги в долг, а потом сдирает с них проценты.
Этого Курлыкина давно бы пора изолировать, о чем я высказал, зайдя в отделение милиции города Дымска, но там говорят, что не пойман — не вор, а у него все документы в порядке и к нему никак не придерешься.
Так вот, встретив вторично Курлыкина перед отъездом из Дымска, я спросил у него, не увидит ли он Кореньева и что мне надо ему передать очень важную вещь.
В ответ Курлыкин сообщил мне, что Кореньев, будучи в пьяном виде, решил покончить самоубийством и бросился в реку. На вопрос, жив ли он, Курлыкин ответил, что точно не знает, и обещал, что если жив, то передаст ему конверт с вырезкой данного вами в газете объявления.
Считаю своим долгом сообщить вам все, что мне известно об интересующем вас Кореньеве Г. Р., поскольку вы его разыскиваете по важному делу.
В приготовлениях к поездке четы Кореньевых в город Москву принимали активное участие кроме Петра Кривобоких и сам спаситель Василий Георгиевич Лупцов с женой, а также симпатичный нотариус Елизавета Антоновна Балановская.
Сборы были недолги, да и собирать нечего. Но это ничуть не мешало метавшейся из конца в конец Регине обращаться почти к каждому знакомому с просьбой «выручить и одолжить всего на неделю какой-нибудь чемоданчик».
Таким образом, вся комната оказалась заваленной всевозможными чемоданами, а отзывчивая Агния Прохоровна даже привезла кованый сундук, доставшийся ей от прабабушки. За неимением места в комнате его поставили на попа в коридоре, где все соседи обивали себе колени и чертыхались.
Утомленная бесконечными хлопотами Регина по десять раз на дню посылала мужа на вокзал справиться, не изменилось ли расписание поездов и правильно ли записано в кассе предварительных заказов число, и указано ли, что купе должно быть двухместное.
Впервые за всю жизнь Кореньев почувствовал себя до того уставшим, что к вечеру лег на диван и, предупредив, что ходить больше не в состоянии, сразу же уснул крепчайшим богатырским сном.
Тем временем Регина открыла прием поручений. Без конца гудел дверной звонок: приходили участницы ансамбля, просто знакомые и совсем незнакомые люди: кто с просьбой зайти куда-то и сказать то-то, то передать пакетик дальней родственнице, а то и просто позондировать почву в каком-нибудь столичном ансамбле — «не нужен ли им хороший танцор», не ощущают ли они потребности в «великолепной исполнительнице интимно-жанровых романсов».
Регина охотно брала на себя все многочисленные поручения, заверив при этом, что все будет в порядке, так как у нее в Москве несколько близких друзей и все они на очень ответственных должностях в самых различных министерствах.
Особенно напряженным, как бывает всегда, оказался день отъезда. Но вот и это позади. Билеты в кармане, вещи, уместившиеся в одном чемодане, собраны, сундук с благодарностью отвезен на прежнюю квартиру, все поручения записаны не подлежащими расшифровке стенографическими знаками, и даже отремонтирован замок в саквояже, похожем на аккордеон. В него Регина твердо запланировала уложить пачки полученных денег, которые рассчитывала получить в Москве.