— Это от чего третью часть? — полюбопытствовала Регина.

— От общей суммы, — ответил Гарри и протянул Кореньеву ненужную ему теперь доверенность. — Надо бы сейчас расписочку составить, — сокрушенно вздохнул он, — да все равно до субботы в нотариальную контору не попасть, а без нее никак не обойдешься. Отложим все до субботы.

Курлыкин заторопился домой. От неудачной поездки и от этой встречи с Региной камнем на сердце лежало предчувствие чего-то более страшного. А вдруг забрались в комнату, когда он был в отъезде? Вдруг нашли спрятанный в стене сейф?

«Сяду в автобус, — решил Гарри, — все-таки на десять минут скорее, чем пешком».

Дома Курлыкин увидел засунутый в замочную скважину листок. Оказалось, что это повестка из милиции.

— Несколько раз без вас приходили, — сообщила соседка. — Очень вы им нужны… Видно, дело важное.

— Чего я им понадобился? — недоумевал Гарри. — Ну ясно для чего! Ведь мне же медаль причитается за спасение утопающего. Вот они и хотят ее вручить… Безусловно!

Хотя прошло четыре дня после получки, Кореньев впервые за всю свою жизнь обнаружил в кармане неистраченные деньги.

— Давай их сюда! — приказала Регина. — Я решила твердо: все свободные деньги копить на дорогу. Гарри Курлыкину ведь не до твоего наследства. У него, мне сказали наши цыгане, в комнате обыск был, тайник нашли, а там чего только нет — и золотые десятки, и коронки для зубов, и крупными деньгами целый мешок!

О том, что Гарри Курлыкин оказался тайным дельцом с богатым уголовным прошлым и жил в Дымске по чужому паспорту, Кореньев слышал уже сегодня на своем «Дымхладе» от заведующего базой.

— Жалко паренька, — неизвестно по какой причине очень встревожился кореньевский начальник. — Тихий на вид, за каждым гривенником гнался. Я несколько раз замечал, как он взятое им со склада эскимо за полцены соседним школьникам загонял, коммерсант!

Сам Кореньев весть об аресте Гарри принял хладнокровно. Он не питал привязанности к своим собутыльникам и в дружбу их не верил. В ходу было другое слово. Не друг, а дружок. Дружки же — это те, кто гуляет на твою деньгу, а свои рубли прячет.

Разоблачил Гарри не Кореньев. И на очной ставке, когда его опять вызвали в милицию, Кореньев заявил то же самое, что и прежде. Сказал, что в силу своего тяжелого опьянения совершенно не помнит, кто его спасал, и точно знать, кто его спас, не может.

Разоблачили Курлыкина работники «скорой» и дежурная дружинница. Только тогда Кореньев рассказал все, что он действительно помнил. Тут уж Гарри крыть стало нечем.

— Зачем же вам чужая слава, Курлыкин? — допытывался начальник милиции.

Гарри на этот вопрос так и не ответил. Позже выяснилась история с фальшивым паспортом и спрятанным богатством. Гарри понимал: денег у него очень много и можно уже позволить себе наконец пожить на «полную катушку», но для этого нужно найти убедительное объяснение.

Вот он и рассчитывал, получив по нотариальной доверенности законную часть кореньевского наследства, круто переменить образ жизни, перестать притворяться и зажить в собственное удовольствие.

А слава «отважного спасителя» чем плохая ширма для притихшего и незаметного секретного богача?

Придя днем с репетиции, Регина сообщила страшную новость, переданную ей тем же самым «хорошо информированным цыганом». Оказалось, что Курлыкин вовсе не Курлыкин, не Гарри, а сбежавший пять лет назад из строгорежимной колонии осужденный за соучастие в грабежах Глеб Чулончик.

Процесс перевоспитания человека еще полон загадок, и пройдет много времени, прежде чем ученые всех специальностей общими усилиями разгадают, какие именно клетки мозга заведуют этим сектором и что надо сделать, чтобы избавить людей от таких отравляющих жизнь пороков, как пьянство, обман, клевета, стремление к личному обогащению и тунеядство.

Но пока не найдено средств удаления особо опасных клеток, человек под влиянием самой жизни вынужден сам освобождаться от губительных наклонностей, выбирая для этого свой собственный, зачастую нелегкий и очень даже не ровный путь.

Каждый спасается как может, и на помощь ему обязательно приходят государственные законы и люди, среди которых он живет, с кем общается и без которых немыслимо его полноценное существование.

Кореньев, недавно решившийся на самоубийство, измученный собственным безволием, хотя и не представлял себе пока свое будущее, все же твердо знал, что жить так, как жил недавно, он уже не может. И дело совсем не в том, что он что-то порицает, осуждает и от чего-то намерен отказаться. Такое ему просто даже не приходило в голову. И так ли хороша жизнь честных, малопьющих, а то и вовсе не пьющих людей — лично он разбираться не намерен. Важно было другое. Ему, Кореньеву Геннадию Ричардовичу, обрыдла эта вечно пьяная житуха.

Вот уже несколько лет он стремился только к тому, чтобы ни от кого не зависеть, просыпаться когда хочет и ничем и никому не быть обязанным. Больше пяти лет избегал он обязанности работать. И если все-таки приходилось иногда «вкалывать», то длилось это не всю жизнь, как у других, а всего лишь недели и в худшем случае — месяцы. Его называли летуном, босяком, тунеядцем, подонком наконец, но, желая сохранить никем не данное ему право на легкую жизнь, Кореньев на самом-то деле жил тяжелой, смрадной, беспокойной жизнью неприкаянного бродяги.

Возможно даже, где-то в его черепной коробке и копошилась некая мыслишка, протестующая против такой жизни. Может быть, она и повинна в том, что он решился на самоубийство.

Разве предполагал Кореньев, что его кто-то спасет, кто-то вернет ему жизнь, рискуя погибнуть сам? Ради него. Ради Геннадия Ричардовича Кореньева, гражданина тридцати четырех лет, без определенных занятий, со штампом в паспорте о временной прописке.

И самым большим и волнующим было даже не его спасение, а сознание, что он все-таки остался в живых. Здесь, судя по всему, и произошел главный сдвиг.

В один прекрасный весенний день (а весна в Дымске всегда прекрасна — мягкая, бархатная, сухая, и солнце в эту пору не пылает, а ярко светит и умеренно греет) Кореньев проснулся на час раньше обычного и тихо, чтобы не разбудить Регину, выпил чашку подогретого кофе и отправился в свой «Дымхлад».

«Что это такое со мной сегодня? — Кореньев остановился у городских часов. — То всегда с опозданьем прихожу, а тут на целых сорок минут раньше… Хорошо, что все мои знакомые еще спят, а то бы со смеху лопнули!»

Случись с ним такая петрушка раньше, в досамоубийственный период, он бы знал, как лучше использовать это свободное время. Зашел бы по пути хотя бы в «диетический» буфет — там сам Гарун Рашидович за стойкой. У него всегда разливная водочка в бутылках из-под ессентуков припрятана. Он уж никогда не откажет. Ну, а уж там как по нотам. Раз с утра завелся, то работа прощай. Новый штампик об увольнении обеспечен.

Можно и по-другому, «культурненько» использовать ранние утренние часы. Вариантов хватает.

Но ни один из испытанных способов веселого времяпрепровождения не увлек на этот раз Кореньева.

Стараясь не бередить свою душу «проклятыми» вопросами, Кореньев миновал «опасный квартал», в котором находилось несколько соблазнительных «питьевых точек», и подошел к зданию, где находился «Дымхладпром», не без иронии именуемый потребителями мороженого «дворцом пломбира».

«Дымская жизнь» после творческого раздумья, длившегося около месяца, свое обещание выполнила. В газете появился очень большой и толковый очерк, в котором Василий Георгиевич Лупцов предстал перед читателями не только как самоотверженный спаситель тонущего гражданина, но и во многих других ракурсах. Так, например, отныне все узнали, что отвага и гуманизм, проявленные Лупцовым, не единственная его добродетель. Большой похвалы удостоился он и как исполнительный, инициативный служащий нотариальной конторы и, что не менее важно, как добросовестный «испытатель» обуви новых фасонов.