Доискиваясь от Курлыкина подробностей спасения, начальник был предельно тактичен, и только один Кореньев сумел расслышать в его голосе глубоко спрятанную нотку недоверия.
Тем временем, видя, с каким вниманием и интересом слушает его рассказ объявившийся здесь фоторепортер из «Дымской жизни», Курлыкин окончательно распоясался.
Желая, очевидно, угодить журналисту, он особенно подробно докладывал, в каком, по его словам, «расфасованном виде» находился извлеченный из реки Кореньев.
В азарте он неоднократно называл Кореньева то «жертвою алкоголизма», то «потерянной личностью» и даже два раза «подонком».
— Попросил бы воздержаться от грубостей, — вынужден был одернуть Курлыкина начальник.
Кореньев бросил на Гарри презрительный взгляд и отвернулся к окну.
«Я тебе покажу «подонок»! — зло подумал Кореньев. — Вот возьму и выложу сейчас всю правду! Скажу, что врет он все, обманывает. Не спасал он меня и никакого благородного поступка, по низости своей души, совершить не способен».
«А как тогда с наследством? — испугался Кореньев. — Сам-то я поехать не могу, и денег такая уймища требуется… Ох и сдерет же он с меня потом!..»
«Ну и ладно, — решил Кореньев, — смолчу пока… От разоблачения мне никакой выгоды сейчас не будет. Лучше уж стерплю. Пусть треплет, что хочет. Ему видней».
— Вы подтверждаете рассказ гражданина Курлыкина? — спросил начальник, обращаясь к Кореньеву.
— Раз говорит, что так было, значит, все верно.
— Подпишитесь тогда. Вот здесь сперва, ближе к углу. Спасибо. Кстати, бывшая ваша супруга опять сюда приходила. Уехать вчера собиралась… Передала прокурору письма и просила доставить вас по месту ее нахождения.
Пока начальник сообщал Кореньеву эту новость, фоторепортер общелкивал важно рассевшегося в кресле Гарри, после чего попросил Кореньева встать рядом со спасителем.
— Э-э, нет, не согласен, — заартачился Кореньев.
— Так это же для газеты, а не для сатирической витрины дружинников, — попытался втолковать репортер. — За десять лет первый такой случай, а вы отказываетесь…
— Перестань дурить, Гена! — сердито сказал Гарри, испугавшись, что не попадет на страницы «Дымской жизни».
— Не хочет, так как хочет, — сказал, навешивая на себя свою аппаратуру, репортер. — Дадим тогда только фото товарища Курлыкина.
— Так и сделайте, — обрадовался Кореньев. — А я и без фото проживу.
Через два дня Гарри должен был самолетом отбыть в Москву.
— Ты только смотри, — предупредил Гарри, выходя из отделения милиции, — держись в узде. Ночуй у себя в комнате. Не шатайся по забегаловкам. В вытрезвитель не попадай. Веди себя тихонько. С соседями держись дипломатично. Пока наследства не получишь — не ершись. Когда вернусь, пошурую насчет обмена… И на работу являйся только трезвым.
— Да на какие шиши пить? — печально спросил Кореньев. — Денег нет, а до аванса целых десять дней. Вот если уступлю уголок за пятерку… Тут один приезжий просил очень…
— Никаких приезжих! — коротко отрезал Гарри. Он извлек из портфеля свою толстую, на манер амбарной книги, тетрадищу, нашел страницу с грифом «Г. К.», сделал пометку и, отсчитав десять рублей, сказал:
— Это не на пропой. Имей в виду… А на пропитание вполне хватит.
Надавав еще добрую дюжину советов и строго наказав держаться на небывалой высоте, Курлыкин открыл специально заготовленную бутылку рислинга и добавил к нему по кружке пива на прощанье.
— Понятно, — захныкал он, собираясь уходить, — денег я истратил много, и ехать в Москву поездом куда дешевле, только опять же, если учесть стоимость белья и питания, то получится так на так. Зато уже вечером буду в столице. Только не забудь мое условие, — напомнил Гарри, — когда начнем делить наследство — все расходы на тебя. Раз я на себя взял хлопоты, значит, получаю свою долю чистой монетой. Честно!
Ох и надоело же Кореньеву по сто раз в день слушать эти напоминания о дележке. С каким бы удовольствием сказал он все, что о нем думает, да вот попробуй скажи — обидится, делать ничего не станет. Да и откуда деньги найти, с чего начать, куда сунуться? Эх, будь здесь Регина, она бы сразу все сообразила!
Кореньев всегда преклонялся перед энергией Регины, но в то время, когда они были вместе, его мало интересовали все тонкости Регининых дел, он интересовался только финалом, результатом ее проделок. Удалось добыть деньги — значит, жизнь продолжается, будет и водка, и компания, и умные разговоры до утра, и звонкие песни под гитару. Ах, как не хватает ему сейчас Регины! Вот бы она развернулась, вот где показала бы свой талант!
Проводив Курлыкина до его дома, Кореньев отправился на работу.
Чем больше присматривался он к своему полуавтомату, тем больше убеждался, что агрегат этот можно было бы без особого труда сделать полностью автоматическим.
Он даже поделился своими соображениями с самим начальником «Дымхлада», на что услышал неожиданный ответ:
— Понятно, превратить полуавтомат в автомат — идея сама по себе полезная и вполне в духе времени. Только уж лучше его оставить, каков он есть. Вы только не думайте, что я какой-нибудь консерватор, но войдите все-таки в мое положение: тут сезон на носу, народ пломбир требует, а мы в самый разгар реконструкцию затеем. Да ведь переделывать его надо где-нибудь на заводе, а там тоже свой план… Нет, уж лучше до следующей зимы пусть поработает в своем первозданном виде, а там попозже решать будем.
«Умный мужик, — подумал Кореньев. — И чего это я вдруг такие передовые идеи выдаю? Это у меня после тарабарской ванны, видать, осложнение».
— Да я это так сказал, без всякого умысла, — извинился Кореньев и пошел к себе в цех.
А перед концом рабочего дня его вызвал к себе завбазой и дал подписать уже заполненную кем-то анкету:
— Решил оформить вам небольшой аванс за рационализаторское предложение…
— Но тут про какой-то удлиненный шнур идет речь, а я первый раз слышу об этом…
Завбазой сощурил глаза, улыбнулся.
— Шнур я до вашего прихода сам велел удлинить, а вам эту мелочишку — аванс за предложение о реконструкции полуавтомата. К тому же квартал кончается, а рацпредложений мы собрали в два раза меньше, чем запланировали…
Двадцать пять рублей Кореньеву выдали в тот же день. Он шел с работы очень довольный легким доходом и, желая отметить это событие, зашел в магазин и спросил пол-литра. Водка уже не продавалась. Видимо, желая посмеяться над Кореньевым и зная, что у него лишних денег быть не может, продавщица сказала:
— Пора переходить на коньячок, товарищ утопающий!
В газете уже напечатали сообщение о найденном спасителе и указали фамилию спасенного им алкоголика.
— Ну что ж, — спокойно ответил Кореньев, протягивая деньги, — дайте тогда коньяку!
Прикупив еще по дороге изысканной закуски — рубленую селедку и банку консервированных персиков, Кореньев пошел в комнату, где остался жить после вынужденной разлуки с Региной.
«Скучно одному пить», — открывая входную дверь, тоскливо раздумывал Кореньев.
Завернув на кухню, Кореньев решил воспользоваться свободной газовой горелкой и подогреть с утра заваренный чай. Уже на кухне он ясно услышал поющий под гитару голос.
Кореньев прислушался.
— Радио, наверное, кто-нибудь из жильцов забыл выключить. Не иначе.
Чем ближе подходил к дверям комнаты, тем громче становилось пение.
Дверь оказалась раскрытой настежь. И еще не переступив порога, Кореньев увидел склонившуюся над магнитофоном женскую голову.
— Регина! Ты! Какими судьбами?
— Ну и дрянь ты, мой дорогой Геночка! — вместо приветствия сказала Регина и выключила магнитофон. — Четыре телеграммы тебе послала, и все вернулись за ненахождением адресата.
— Это соседские штучки, — оправдывался Кореньев, разглядывая поздоровевшее лицо своей подруги.
— Не пью. Завязала.
— Ты что, убежала из колонии? — полюбопытствовал Кореньев.