Иоланта села рядом:

— Условно — на случай, если совсем скоро умру.[1]

— А если нет?

— Тогда у меня появится возможность дуться подольше, не так ли?

Амара тихонько прыснула. «Какая она все-таки красавица, совершенна в любом виде», — подумалось Иоланте. А потом пришла мысль, что она почти ничего не знает об Амаре, кроме ее невероятной красоты и того, что Кашкари в нее влюблен, хоть они и стали подругами по смертной борьбе.

Иола призвала немного воды и предложила Амаре.

— Ты говорила, твоя бабушка родом из нордических королевств?

Та открутила крышку фляжки, чтобы Иоланта наполнила ее.

— Полагаю, ты наслышана о прекрасных джентльменах королевства Калахари?

— О да! — В Консерватории учились студенты оттуда, и многие были потрясающе красивы: смешение кровей давало поразительно привлекательные результаты.

— Мой дед любил шутить, что, будучи наивной иммигранткой, бабушка, стоило ей шагнуть на землю и увидеть первого калахарца поблизости, немедленно сделала ему предложение.

— И что отвечала бабушка?

Амара подняла руку, показывая, что фляжка полна.

— Она до самой смерти настаивала, что он был третьим калахарцем, встреченным ею, а совсем не первым.

Иоланта фыркнула и рассеянно начала крутить шар из оставшейся воды.

— Они были родителями моего отца. Моя мать рождена и выросла на Понивах — том же архипелаге, откуда родом деды Васудева и Мохандаса, правда, с другого острова. Отец приехал на Понивы по какому-то делу и там встретился с мамой. Если верить ей, она чуть не упала в обморок при первом взгляде на отца. И только выйдя за него замуж, поняла, что среди калахарцев он не то что не первый красавец, а весьма посредственной внешности.

Иоланта снова фыркнула. До сего момента она не была уверена, нравится ли ей Амара. Или, точнее, просто не воспринимала ее как нормального человека.

— Ты говорила, что родители покинули Калахари, когда ты была совсем малышкой.

— Верно. Мне самой так и не пришлось испытать изобилие мужской красоты.

— Из-за чего покинули?

— Из-за Атлантиды, чего же еще? Первый Инквизиторий, возведенный вне Атлантиды, находится в Калахари.

Иоланта смутилась — она этого не знала, а, пожалуй, следовало.

— Почему Лиходей был так заинтересован в Калахари?

— Я сама этого не понимала, пока не узнала про Икара Халкедона от Мохандаса — он подробно описал все, пока летел к нам по пустыне. Лиходей хотел власти над королевством из-за наших оракулов. Калахари славится — или славилось — своими оракулами. Именно за их советами к нам и съезжались маги со всего мира.

— То есть Икар Халкедон был не единственным?

— Нет, он исключение. До него я никогда не слышала о человеке-оракуле, но у нас были Молитвенное Древо, Пепельное Поле, Колодезь Истины, а до них, в прошлом, немало других. Подозреваю, Лиходей у каждого из них спросил, где и как можно найти тебя.

— Не меня конкретно, а следующего сильного мага стихий. Думаю, это было достаточно давно, когда даже способности дяди Кашкари еще не проявились в полную силу.

Амара кивнула:

— Ты права. Со времени появления Инквизитория прошло сорок лет. Лиходей, должно быть, что-то узнал от наших оракулов, потому что захватил Понивы как раз перед тем, как Акилеш Париму вызвал извержение вулкана.

Каждый раз при мысли о дяде Кашкари Иоланту пробирал озноб: его убила собственная семья, чтобы он не попал в лапы к Лиходею.

— После появления Инквизитория вопросы оракулам могла задавать только Атлантида?

— Нет, обычные маги по-прежнему могли спрашивать у них совета, но гораздо реже. И, конечно, разрешались только вопросы, заранее одобренные прислужниками — либо атлантами, либо их союзниками, — дабы предотвратить именно то, что сделала миссис Хэнкок: с помощью оракула узнать, как можно свергнуть Лиходея.

Там, в Посмертии, нашла ли уже миссис Хэнкок свою сестру и Икара Халкедона? А учитель Хейвуд — кто встретил его? Родители? Рано умершая сестра? Когда к ним присоединится Иоланта, будет ли он счастлив увидеть ее или огорчен, что она пережила его лишь на несколько дней?

Иоланта заставила себя вернуться к реальности — что там, на той стороне, ей и так придется узнать слишком скоро.

— Единственный оракул, к которому обращалась я, находится в Горниле, где нет очереди желающих. Но у любого оракула в реальном мире должна собираться толпа магов, жаждущих ответа. Как прислужники выбирают, кого пустить?

— По-всякому. Кое-где выбирают по важности вопросов, где-то пускают тех, кто больше заплатит, а некоторые берут лишь минимальную плату и позволяют решать самому оракулу.

— То есть просители просто задают оракулу свои вопросы и смотрят, ответят ли им?

— Именно так и работало Молитвенное Древо. Даешь несколько монет в пользу нуждающихся, пишешь вопрос на опавшем листке и роняешь его где-нибудь среди корней — а корни у него расползались очень-очень широко. Если дерево решало ответить, на ветвях вырастал белый лист, и прислужник залезал наверх, чтобы записать ответ в специальной книге. К тому времени, когда у него спросили про меня, наверное, достаточно было заплатить объедками. Оракулы не вечны. Молитвенное Древо засыхало и уже годы никому не отвечало. Но мои родители решили все же попробовать, потому что на более надежного оракула денег у них не было.

— Они боялись за тебя?

— Очень. Я болела, врачи сомневались, доживу ли я хотя бы до года, родители были в отчаянии. Но Молитвенное Древо таки сумело их успокоить.

— И что оно ответило?

Амара отпила воды из фляжки:

— Мне придется взять с тебя клятву молчать об этом.

Сама того особо не замечая, Иоланта сделала в воздухе над пропастью сложную композицию из воды: ручейки прихотливо сплетались в крохотное озерцо. Все это сияющее под послеполуденным солнцем великолепие ухнуло вниз на пару саженей — настолько изумила Иолу просьба Амары.

— Почему?

— Сама поймешь.

— Ладно, — сказала Иоланта, хотя не представляла, с чего вдруг так важно хранить в тайне ответ на заданный двадцать с лишним лет назад вопрос о больном младенце. — Торжественно обещаю никому ничего не говорить.

— Молитвенное Древо ответило: «Амара, дочь Барути и Прамада, проживет достаточно, чтобы ее обнял властитель Державы».

— Что?!

Изящная композиция с громким плеском упала на валуны внизу.

— Ничего себе ответ, ага?

Иоланта втянула воздух:

— Так вот почему ты проникла на прием в Цитадели!

— А ты не стала бы, если бы тебе пообещали, что тебя обнимет принц? Пусть он меня теперь и не настолько интересует, как в детстве. И, конечно, к этому времени мы с Васудевом уже были помолвлены, я не могла представить, как позволяю какому-нибудь другому мужчине обнимать себя. Разве что родственникам, вроде Мохандаса, по-дружески, слегка. И все равно мне было любопытно.

— А потом ты увидела его и поняла, что он из тех, кто никого не обнимает.

Иола, конечно, преувеличила, но не сильно. Она единственная, касаться кого принц не избегал — за исключением матери и, вероятно, леди Калисты еще в его глубоком детстве.

— Что обещает мне долгую жизнь, не правда ли? — Амара неожиданно резко рассмеялась.

— Почему ты пошла с нами?

Кашкари не посмел бы отказать Амаре ни в чем. А Тит наверняка был слишком расстроен необходимостью оставить Иолу, чтобы возражать. Но почему сама Амара решила принять участие в безнадежном походе?

И когда?

Ведь точно не помышляла об этом, когда они все были в пустыне. К тому же вела отнюдь не праздную или бесполезную жизнь: она командовала целой базой повстанцев, уже посвятила свою жизнь войне с Лиходеем. Могла ли бойня в Калахари настолько все изменить, что Амара пожелала бросить не только новообретенного мужа, но и давних соратников, ради чего-то в лучшем случае самоубийственного?

— Чтобы помочь вам, разумеется, — тихо и искренне ответила Амара.

Иоланта похолодела. Не потому, что не поверила, а как раз наоборот.