Машина, петляя, повторяла извилины дороги. Мирное звездное небо поворачивалось к Серебренникову то одной стороной, то другой. Он принял его игру и старался за короткое время, пока машина не свернула, отыскать знакомые звезды, вот-вот готовые раствориться в наступающем дне.

На заставу приехали, когда уже рассвело.

Майор Ярцев извинился, что не встретил Серебренникова: показал на телеграмму.

— Что-нибудь срочное?—спросил Серебренников.

Ярцев молча протянул ему бланк. Прочитанное заставило Серебренникова нахмуриться.

«Вот тебе и мирное небо,— подумал он — Что же это такое?».

Оказывается, радиолокаторы вновь засекли неизвестный самолет. Он нарушил границу на участке соседней заставы, пролетел вглубь советской территории, примерно, на сто тридцать километров и лег на обратный курс. В пять часов ноль девять минут самолет вернулся за кордон.

Начальник войск округа немедленно доложил о происшествии в Москву.

За короткое время второе нарушение неизвестным самолетом воздушного пространства Советского Союза!

В тот же день капитан «Медузы» получил разнос от шефа, которого никогда не видел. Будто Горский виноват в том, что воздушного разведчика засекли и не удалось нащупать место, где он может пролететь незамеченным.

Сеанс длился больше обычного. Шеф сообщил, что намечается переброска агента с загранпаспортом. Этого агента Горский может спокойно доставить в Реги-равон, но постараться быстро вывезти его из пограничной полосы.

«Вас понял!» — отстукал Горский и предупредил, что в Ташкенте созывается совещание речников, на котором он должен быть. Вернется через неделю.

«Отлично,— ответил шеф.— Ровно через неделю агент будет в Фирюзеваре. А раз уж вы собрались в Ташкент, попутно другое задание: уничтожить Василия Васильевича».

Горский сразу понял, чем вызвано такое решение: ведь это Василий Васильевич раздобыл загранпаспорт. Несомненно в него уже вписана другая фамилия, но тем не менее лишнего свидетеля лучше убрать.

«Как я узнаю человека с загранпаспортом?» — спросил Горский.

«Пароль остается прежним,—ответил шеф.— Во всех случаях прежним».

Горский не стал уточнять: погрузка заканчивалась и пора было возвращаться в Реги-равон.

 Майор Серебренников передал Ярцеву приказание полковника Заозерного разрешить колхозникам сев люцерны возле границы и вместе с начальником заставы спустился на катере по реке осмотреть участок. Они захватили с собой председателя подшефного колхоза. Тот всю дорогу на разные лады благодарил пограничников.

Серебренников засмеялся:

— Смотри, оскомину набьешь!

 Черноусый раис прищурился:

— На востоке говорят: что может быть слаще халвы?

Легкий пограничный катер стремительно рассекал буруны. Ветер подхватывал брызги, и они искрились на солнце, как светлячки.

За длинным, сигарообразным островом тесно сомкнувшиеся камышовые заросли поредели, и катер причалил к берегу.

Участок оказался хорошим, и раис попросил разрешение завтра же с утра приступить к работе.

— Пожалуйста,— согласился Ярцев.

Когда возвращались на заставу, старшина Шарапов сказал Серебренникову:

— Мы, товарищ майор, задумали провести на заставе диспут: «Что значит жить по-коммунистически?»

— Очень хорошо! — похвалил Серебренников.

— Вот хочу посоветоваться.

— Давай.

Начальник заставы и председатель колхоза сошли на берег, а Шарапов с Серебренниковым уединились в рубке.

— Диспут — это хорошо,— повторил майор, усаживая Шарапова рядом с собой.— Но как вы мыслите его провести?

— Напишем объявление,— сказал Вахид, комкая в руках тетрадь с обернутыми в газету корочками.— Такого-то числа состоится диспут, и пусть каждый готовится.

— А вопросы наметили?

— Как же! — Шарапов развернул тетрадь, где мелким, но разборчивым почерком было написано:

«Как ты думаешь:

— Почему труд является необходимой потребностью человека?

— Что значит жить и служить по-коммунистически?

— Кто ты: борец за коммунизм или обыватель?

— Каким будет завтрашний день нашего общества?

— Есть ли у тебя пережитки прошлого?

— Есть ли среди нас равнодушные люди?».

И ниже:

«Свое мнение по этим вопросам ты можешь высказать на открытом диспуте в ленинской комнате».

Слово «можешь» было зачеркнуто и заменено словом «должен».

— Лучше оставить «можешь»,— посоветовал Серебренников.— А то получается, что вы проводите диспут в принудительном порядке.

— Правильно,— согласился Шарапов и тут же переправил «должен» на «можешь».

— Молодцы! — глаза у Серебренникова потеплели.— Ну, а каковы правила диспута?

Шарапов удивился:

— Правила?... Ну, приходи и говори...

— Что хочешь?

— Конечно.

— Тогда давай запишем: правила диспута. Первое...

Вахид извлек из тумбочки пузырек с чернилами и уставился на майора.

— Пиши, пиши,—сказал Серебренников,— Значит, первое: в споре все равны. Каждый говорит, что думает и от души... Хорошо?

— Очень хорошо! — согласился Шарапов,— Я так думаю, товарищ майор, каждый должен быть активным участником разговора.

Серебренников подхватил:

— Вот и пиши: второе — на диспуте нет наблюдающих, каждый — активный участник разговора.

— ...участник разговора,— дописал Шарапов.— Что еще?

— Подумаем.

— Никто не поучает других свысока,— сказал Вахид.

— Ну, пиши, если в этом есть необходимость,— согласился Серебренников.

Когда правила диспута были выработаны, Серебренников попросил Шарапова прочесть все объявление с начала. Вахид прочел и остался доволен.

— Честное слово, хорошо!

— У меня одно замечание,— сказал Серебренников.— Почему вы решили проводить диспут в ленинской комнате?

— А где же еще?

— Я думаю, лучше провести его в клубе и привлечь молодежь поселка.

Шарапову понравилась эта мысль.

— Здорово может получиться!

— Конечно, здорово.— Серебренников надел фуражку.— Кто секретарь комсомольской организации в поселке?

— Истат... Мирзобаева,— сказал Вахид, запинаясь.

— Вот ты к ней и сходи, посоветуйся,— сказал Серебренников, делая вид, что не заметил его смущения.

ОШИБКА

«Медуза» пришла в Реги-равон к вечеру и, прежде чем спуститься по реке, должна была взять дополнительный груз.

— Отчалите завтра,— сказали Горскому. Ему это было на руку.

Когда старший лейтенант Мансуров окончил таможенный досмотр, капитан «Медузы» предупредил штурмана, что вернется на судно в пять часов утра, и спустился на берег.

Словно окаменевший великан, застыл плавучий кран. Он стоял борт о борт с «Медузой», нацелившись на нее железным крюком. И Горский вдруг тоже почувствовал себя великаном, которому только дайте точку опоры, и он перевернет весь мир.

Рядом с поданными под погрузку платформами Горский увидел ефремовский автопогрузчик. Капот машины был задран. Водитель копошился в карбюраторе. Капитан «Медузы» подошел к нему и дернул за штанину.

— Привет, Ефремов! — сказал он, протягивая руку.

Водитель повернулся к Горскому, и капитан «Медузы» вдруг увидел, что это вовсе не Ефремов, а какой то незнакомый человек.

— Простите,— смешался он.— Я думал, вы — Ефремов.

Водитель автопогрузчика окинул Горского недоверчивым взглядом:

— Ефремов теперь самосвалом командует.

— Вот как! — заметил Горский и пошел дальше.

Елена его не встречала. Он знал почему:

Людмила родила сына. Лишь вчера она должна была вернуться домой, на заставу, и конечно, Елена — с сестрой.

Горский шел по шпалам узкоколейки, думая о том, как использовать новое назначение Ефремова.

Возле резервуаров нефтебазы капитана «Медузы» чуть не сшиб мотовоз. Горский едва успел отскочить в сторону. Когда последняя платформа с тамбуром поравнялась с ним. Горский ухватился за поручни и, прыгнув на ступеньку, доехал почти до станции.

У семафора он соскочил и медленно побрел по поселку.