Приведя арестованного в участок, прапорщик нерешительно затоптался в коридоре перед кабинетом начальника полиции. За дверью слышался его гневный голос и еще чей–то, смиренный, заискивающий.
— Ты у меня узнаешь, каналья, как ярлыками вместо денег расплачиваться! — неистовствовал пристав, вызванивая шпорами по половым доскам.
— Ай, господин пристав, шутки не понимаете, мы же с вами не один год знаем друг друга. Нашли кому верить — этим степным прохвостам. Я же пошутил с этими глупыми ногайцами, — оправдывался собеседник пристава, и его голос показался Степану знакомым.
— Amicus Рlаtо, sed magisamisa veritas [68], как говорили древние римляне. Чем ты докажешь, что это была шутка?
— Вот, пожалуйста... — за дверью прошелестели какие–то бумажки. После чего начальник полиции удовлетворенно крякнул и сказал более низким тоном:
— Ну, смотри у меня, шутник. В следующий раз за такие шутки голову оторву.
После этого открылась дверь, и из нее вывалился купец второй гильдии Григорий Варламович Неведов, потный и красный, как разваренный рак.
— Страшен во гневе, яко лев рыкающий, — подмигнул он околоточному и, даже не взглянув на арестованного, торопливо прогремел сапогами по дощечкам крыльца.
— Разрешите? — Драк заглянул в приоткрытую дверь и щелкнул каблуками. — Господин капитан, преступник доставлен по вашему приказанию.
— Хорошо. Оставьте нас одних, — махнул рукой сидящий за столом пристав, усатым, выхоленным лицом и горделиво-презрительной осанкой поразительно, похожий на висящий у него над головой портрет императора Александра Третьего. Такие же стеклянные бесчувственные глаза, такой же прямой красивый нос и тяжелый подбородок. Только вместо роскошных эполет на плечах у царского двойника узкие серебристые с красной окантовкой погоны.
— Садитесь, — двойник покойного царя милостиво кивнул на табурет.
Степан сел.
Пристав некоторое время сосредоточенно перебирал бумаги в папке.
— С каким заданием приехали из Ростова и от кого получили соответствующие инструкции? — пристав поднял на арестованного равнодушные глаза.
— Я приехал из Витебской губернии, господин начальник, по сапожному делу, а не по инструкциям. Погорели мы прошлой зимой, все начисто сгорело, одна только труба торчит. Сапожник я.
Пристав словно согласился, задумчиво покивал головой:
— Телятей прикидываетесь? А еще лучше прикинуться дураком... Какую и куда возили запрещенную литературу?
«Разнюхали!» — екнуло в груди у допрашиваемого. Тем не менее он пожал плечами:
— Ничего не знаю, ваше благородие.
— А о чем вы говорили с Битаровым на Пасху?
Степан оживился:
— Да о том, как на хуторе живу. Вот подработаю...
— С какой Осетинской группой ваш приятель установил связь? Отвечайте быстро.
— С группой? — удивился допрашиваемый. — В Черноярской, рассказывал, у него родня. Он собирался съездить, чтобы не терять связей...
— Где познакомились о Битаровым?
— Да в хуторе же и познакомились, на свадьбе у Михела Габуева, тот внука женил. Хороший человек Темболат, учитель хороший. Астрономией с ним занимаюсь. Не пойму, ваше благородие, почему нас забрали.
— Откуда знаете, что он тоже арестован?
— Как же не знать, если он со мной на одних нарах.
Пристав вскочил со стула, дернул усом:
— Остолопы, дух с них вон! Даже здесь ума не хватило. Вот же дал бог помощничков...
— Схватили, господин капитан, как какого–нибудь разбойника на улице, даже домой не дали зайти. Что в хуторе подумают? — продолжал между тем Степан. — А вы, случайно, господин капитан, не сродни им?
— Кому? — встрепенулся пристав.
— Да вот ихнему величеству, — Степан благоговейно показал пальцем в сторону царского портрета.
Пристав сдержанно улыбнулся, поправил под кадыком воротник кителя, в его мерзлых глазах появились проталинки.
— Что, похож?
— Как две капли воды, ваше благородие. Не может быть, чтоб не было какого сродства.
— Весьма отдаленное, — снисходительно поморщился двойник покойного императора. — Что–то там в пятом колене... Гм, так какую вы читали с вашим другом антиправительственную стряпню?
— Помилуй бог! — с выражением ужаса на лице воскликнул Степан.
— Кто может радоваться падению царизма, а? — перегнулся через стол хитроумный следователь.
Степан почувствовал, откуда дует ветер и, не мешкая, направил в нужном направлении парус своей лодки.
— Отщепенцы, ваше благородие, — с готовностью выпалил подследственный.
— Какие отщепенцы? — удивился пристав.
— Русские по рождению, но не по духу, — снова отчеканил Степан. — А еще инородцы, присоединенные в разное время силой оружия к России.
— Это что же, так в большевистской прокламации написано?
— Никак нет, господин капитан, так пишет газета «Казачья неделя».
— Значит, вы читали разрешенную газету?
— Ее самую. Караулов редактор, из станицы Терской казак.
— Гм... а стихи?
— Читали и стихи. Осетинского поэта. Складно сочиняет, вот послушайте:
Зима и нас не миновала,
В рост человека выпал снег,
И злая стужа с перевала
Уж замостила русла рек.
Здесь ночи тягостны и долги...
— Довольно, довольно, — сморщил нос начальник полиции, словно собираясь чихнуть. — Я и своих–то поэтов терпеть не могу. Все они вольнодумцы и мятежники. «Пока сердца для чести живы!» — с ложным пафосом продекламировал «его благородие» и с чувством плюнул в урну. — Вы вот что... можете пока идти, — сказал после некоторого раздумья пристав и крикнул в направлении двери: — Прапорщик Драк! Уведите арестованного и приведите другого.
Темболата продержали на допросе недолго. Он вернулся в камеру веселый, довольный, словно побывал не в кабинете начальника полиции, а в гостях у хлебосольного родственника.
— Ну что, Дон-Жуан каторжный, долюбился до тюремного алькова? — хлопнул он ладонью по плечу товарища. — Будешь знать, как любезничать с казачками.
— Неужели все–таки Ольга? — нахмурился Степан, у него было далеко не такое игривое настроение.
— Она, и это хорошо, что не кто–либо другой. — Темболат понизил голос до шепота. — Вспомни тетрадь со стихами. И потом... Разве не говорил Тихон Евсеевич, что вспугнул какую–то девку под нашим окном? Вот уж истинно: вино и женщины не доводят до добра. Ну, а теперь угадай, кого я видел в полицейском участке?
Степан вопросительно посмотрел на друга:
— Данела?
— И Сона вместе с ним, — подмигнул в ответ Темболат, садясь на нары.
* * *
Пристав был приятно удивлен: экий роскошный пион вырос в моздокской степи. Да... у этого простоватого белоруса-сапожника губа не дура — какую красавицу отхватил себе в жены! Он снова, в который уже раз, бросил вожделенный взгляд на сидящую перед ним Сона и подкрутил усы.
— Не надо плакать, — как можно ласковее проговорил начальник полиции. — Мы не держим в тюрьме невиновных.
Сона радостно закивала головой, с улыбкой надежды взглянув на этого строгого и вместе доброго человека.
— Мы отпустим вашего мужа, — продолжал пристав, — только... вы сами должны нам помочь сделать это. Скажите, зачем он ездил вчера на базар?
— Покупать икону, — не задумываясь ответила Сона — Наша совсем стала черная, как печная заслонка.
Пристав не смог скрыть удивление.
— Только и всего? — ухмыльнулся он.
— Зачем «всего», — возразила Сона. — Платок мне привез шелковый и материн на платье. Данелу, отцу моему, табаку купил н косу новую.
— А книжки кому он купил? — спросил начальник полиции наобум, полагаясь на неопытность этой наивной, как ему показалось, девчонки.
— Книжки? — Сона покраснела, потупив глаза — Книжку тоже мне привез, «Родная речь» называется.