Еще задолго до выхода в экспедицию члены ее усердно поработали над картой Тургинской долины.

Максим Харитонович поднял все геологические архивы. Григорий Петрович встретился со многими участниками поисковых партий, ранее выходивших в Тургу за золотом, и тщательно уточнил разведанные места. Сашко и Игорь занесли на карту все полученные сведения. И хотя на карте оставалось еще много «белых пятен», выбор первоначального маршрута определился сразу, Максим Харитонович длинным пальцем ткнул в район верхнего течения Шулака: «Начнем отсюда».

Отряду не пришлось пробиваться через непреодолимые преграды, форсировать водные рубежи, рисковать жизнью на головоломных кручах. Новенький вертолет геологоуправления за два рейса перебросил всех членов экспедиции, включая проводника и все ее снаряжение, в заранее намеченное место.

Портативная рация, надувная резиновая лодка, навигационные приборы, концентраты, скорострельное оружие, новейшие геологические инструменты облегчали трудности таежного похода. И все-таки это была тайга, злая, своенравная, неизведанная…

дребезжал негромкий тенорок профессора, и последние слова звучали как команда: у костра собирались все члены экспедиции, и старый кудесник, словно сотворяя священнодейственный обряд, разливал дымящийся чай в алюминиевые кружки.

— А теперь по местам, — первым заканчивая чаепитие, больше по привычке, чем по необходимости, говорил он.

В приказе никто не нуждался, каждый твердо знал распорядок, свое место и свои обязанности. Сегодня в тайгу пошли Головин с Сашком Швецом и проводник Семен Сумкин. Максим Харитонович с Игорем Колосовским остались в лагере обрабатывать пробы вчерашнего поиска.

САШКО И МЕДВЕДЬ

Сашко Швец родился на Украине. Правда, он не запомнил родного села, где в светлой мазанке на берегу пруда выросло несколько поколений Швецов, домовитых землепашцев, приросших к своему клочку земли и хатке под вишенками. Смутно помнил Сашко бесконечные шляхи, душные от гаревого дыма, страшные от рева пролетающих над головой немецких самолетов. От бомбежки скрывались в лесу. Толпы беженцев бросали повозки с добром, наскоро схватив ребятишек и самое ценное из вещей и с трудом перебравшись через кювет, искали спасение от убийственных взрывов и вездесущих бомбовых осколков под кронами дубрав. Лес гостеприимно открывался для беженцев, подставляя под разрушительный огонь зелень кудрявых вершин, загораживал бурыми стволами людей от смертоносных осколков. Мать крепко прижимала Сашка к шершавой коре толстого дерева, прикрывая его маленькое тельце своим. На всю жизнь запомнилось мальчишке холодное прикосновение неподвижного дерева, длинные ветви, сурово нависшие над головой.

Вот и сейчас, прислонившись спиной к обгорелому пню, Сашко думал о лесе, вспоминая дубравы Украины, сравнивал их с сибирской тайгой. Там, в родных местах, где известен каждый клочок земли, каждый кустик и от одного дерева к другому протоптаны тропки, невозможно не только заблудиться, но даже надежно спрятаться, играя в «сыщики-разбойники». А попробуйте изучить сибирскую тайгу. Только прирожденные таежники вроде Семена Сумкина рискнут углубиться в лесные дебри без компаса и провожатого, а горожанам страшно и сунуться. Стоит отойти десяток шагов — и сразу заблудишься в замысловатом таежном лабиринте, каждая тропка которого ведет в такие глухие тупики, где ненароком можно повстречать избушку на курьих ножках или логово Кащея Бессмертного.

Сашко твердо усвоил одно правило: в таежных переходах инициатива вредна. Уж коли оставили тебя на одном месте, не трогайся с него, а терпеливо жди, когда вернется старший группы — Григорий Петрович, ушедший с Семеном Сумкиным вверх по ручью на рекогносцировку.

Такие выходы повторялись через день. Максим Харитонович взял себе в помощники Игоря Колосовского, а Сашка закрепил за Головиным. Попеременно они выходили парами разведывать окрестную местность, за несколько дней осматривая площадь в радиусе до десяти километров, рыли шурфы, брали пробы, искали сохранившиеся следы старых разработок. И только проводник Семен Сумкин каждое утро проверял свое ружье, пополнял боезапасы и, забросив за плечи мешок, в определенный час, когда солнечные лучи начинали поглаживать верхушки сосен, загородивших вход в палатку, покидал табор. Он шел не оборачиваясь, зная, что за ним следуют спутники.

Когда они останавливались, останавливался и Семен, чувствуя, что внимание профессора привлекла какая-нибудь незаметная постороннему глазу деталь или Головин берет образцы для исследования. Чутко вслушиваясь в шорохи полуденной тайги, Семен ходил с ружьем наперевес, готовый в любой момент отразить неожиданное нападение. Тайга вела себя спокойно. Так же спокойно заканчивался и этот день, когда Сашко раздумывал о лесных контрастах, ожидая прихода товарищей, оставивших его у исходного пункта. Но день еще не кончился…

Когда Сашко открыл глаза, тряхнул головой, отгоняя неожиданно подкравшуюся дремоту, ему показалось, что задремал он всего на мгновение. Тогда почему же солнечные лучи не прочесывают сверкающими щупальцами притихший в полуденной дреме лес, а еле-еле касаются верхушек деревьев? А где же Григорий Петрович с Семеном? Почему они задержались дольше положенного срока? Сашко прислушался. Тихие всплески ручья успокоили Сашка. «Возвращаются», — подумал он и тут же усомнился: друзья ушли в верховье ручья, а всплеск слышался внизу, «Проверим, что за подозрительный шум», — решил Сашко, направляясь к единственной созданной природой запруде. Раздвинув кусты, Сашко застыл от удивления — в прозрачной ключевой воде стоял на задних лапах медведь, вглядываясь в каменистое дно. Резкий взмах сильной лапой, бурный всплеск — и оглушенный серебристый ленок выброшен на берег, где, извиваясь, как на раскаленной сковородке, уже подпрыгивали на камнях несколько крупных рыбин. А «рыболов» высматривает в воде новую жертву, выбирая покрупнее, и с прежней живостью повторяет свои манипуляции.

Сашко медведей знал только по картинкам и детским сказкам. И, как это заведено исстари, во всех сказках медвежье племя выводилось добродушными зверями, немного неуклюжими и подчас глуповатыми, от которых хоть и не было большой пользы, но и вреда от них люди не видели. И все-таки это был живой, а не сказочный медведь, хищный зверь, который может не ограничиться постным блюдом из сырой рыбы, а вдруг да пожелает разнообразить свои меню им, Сашко. Парень хотел незаметно улизнуть, но было уже поздно, медведь заметил его и не только заметил, а заинтересовался невиданным доселе таежным обитателем. Что было на уме у медведя, когда он решительно направился в сторону Сашка — или возникло безобидное желание рассмотреть поближе незнакомца, или он хотел помериться силами, — об этом знал только зверь, но никак не Сашко. Парень всерьез перетрусил и дал стрекача. Сашко бежал, перепрыгивая через полусгнившие колоды, ломая на ходу ветки, грудью раздвигая подрост. Шум и треск, создаваемый им же самим, казался шумом погони и подхлестывал еще больше. Ему уже казалось, что за ним гонится не один медведь, а все звери тайги с единственной целью — настичь и разорвать на куски.

«Только бы не выдохнуться», — подгоняла его устрашающая мысль. А бежать становилось все труднее, дыхание прерывалось, сердце билось, как паровой молот.

Ноги вынесли Сашка на открытую поляну. Теперь можно оглянуться, но для этого надо остановиться, потерять дорогие мгновения, а с ними, может быть, и жизнь. И снова мелькают кусты, шиповник рвет рукава и полы выбившейся из-за пояса рубахи, ветки отвешивают крепкие оплеухи по бокам и шее. Сашко больно ударяется лбом о нависшее дерево, падает, раскинув руки, и в тот же момент что-то тяжелое наваливается ему на спину, вонзая острые когти в обессилевшее, размякшее тело, задирает на голову рубаху.